– Но ведь мне понадобится хотя бы одна горничная уже во время нашего путешествия.

– Зачем? – хитро улыбнулся граф. – Для этого у тебя есть я. Кстати, я не собираюсь брать с собой камердинера.

Джудит не знала, что на это сказать, и отвернулась.

– Я все еще не вполне уверена в правильности вашего решения взять с собой детей. Для них это будет долгое и утомительное путешествие, – сказала она наконец.

– Но ведь они часть нашей семьи, и им все равно придется когда-нибудь проделать это путешествие. Мы никуда не торопимся, будем подольше отдыхать на остановках.

На самом деле Джудит опасалась, что он потеряет вся терпение, в течение многих дней сидя в одной карете с детьми. Бастьен и Роузи неизбежно начнут ныть, капризничать и ссориться друг с другом.

– Но тогда это путешествие не станет для вас по-настоящему свадебным, милорд, – попыталась она переубедить графа.

– Это не только мое, но и твое свадебное путешествие.

– Да, но вы забываете, что я уже была замужем.

– Как раз этого я никак не могу забыть, – вздохнул граф, в его глазах мелькнуло что-то нехорошее. Впрочем, он тут же взял себя в руки и, улыбаясь, сказал: – Хотя, признаюсь, мне иногда кажется…

Не договорив, он нежно поцеловал Джудит в губы, что уже начинало ей нравиться. Обняв ее за талию, он скользнул руками выше, ладони коснулись груди.

По телу Джудит пробежала дрожь, сердце затрепетало… И в этот момент на лестнице зазвучали детские шаги. Леандр вздохнул и выпустил ее из объятий.

Они уже собирались ехать на прогулку, когда Леандр сказал:

– Неужели ни в одной из твоих коробок нет ничего подходящего, что можно было бы надеть сейчас на прогулку?

– Нет, эта одежда не для прогулок.

– Тогда ты купила не все необходимое.

Эти слова графа прозвучали диктаторски, и Джудит, гордо вскинув подбородок, шагнула вперед.

– Прошу прощения, если вам стыдно показаться со мной на люди, милорд.

Он ловко схватил ее сзади за край платья.

– Ну-ну, не надо быть такой обидчивой, не то я начну целовать тебя прямо здесь и сейчас, а мимо окон, между прочим, идет викарий.

Джудит напряженно улыбнулась преподобному Килигру, и тот улыбнулся ей в ответ.

Как только викарий скрылся из виду, она гневно повернулась к графу.

– Мы же договаривались, – невозмутимо произнес он, – что ты перестанешь носить траур.

– Перестану, когда мы поженимся.

– Уверен, твой первый муж не поставил бы тебе в вину розовое платье, – вздохнул Леандр.

Он все еще думал, что она намеренно носит траур по мужу. Ей казалось крайне нелепым, что Леандр мог считать память о Себастьяне достойным соперником той радостной действительности, которую являл собой граф. Впрочем, Джудит тут же почувствовала угрызения совести. Себастьян по-своему обожал ее и заботился, к тому же он подарил ей двух чудесных детей. Как ей только не стыдно забывать все хорошее, что было в прошлом, ради этого весьма легкомысленного графа!

– Извини, – холодно сказал Леандр, – больше не буду к тебе приставать с одеждой.

Джудит взглянула на него, не зная, что сказать ему утешительного, чтобы не оскорбить при этом память Себастьяна. Не найдя подходящих слов, она промолчала.

Они медленно шли по полям, вдыхая морозный воздух и разговаривая об обычных повседневных вещах. Дети собирали орехи и разноцветные листья. Бастьен подбежал к ним с пригоршней каштанов. Вытащив перочинный ножик, Леандр срезал верхнюю оболочку. В отличие от катания обруча это занятие было ему хорошо знакомо. Леандр и Бастьен с видом знатоков оценили блестящую поверхность каштанов, обсудили, какой из них окажется крепче в игре.[2] Потом Бастьен осторожно продел сквозь каштаны бечевку. Победитель должен был получить по одному узлу на своей бечевке за каждый разбитый каштан противника.

– Знаешь, – сказал Леандр Бастьену, – ведь я не умел играть в каштаны и даже не слышал о такой игре, пока не пошел в школу.

– Правда? А почему? – удивился Бастьен.

– За рубежом в такие игры не играют. В школе мне пришлось научиться многому…

– А мне понравится в школе, папа Леандр? – нахмурившись, спросил Бастьен.

– Надеюсь, да. Впрочем, так не бывает, чтобы все было хорошо. Трудные переживания и испытания – это часть обучения в школе. Но, будь уверен, Бастьен, если тебе придется совсем уж туго, ты сможешь поменять школу или даже вернуться домой и заниматься с домашними учителями.

– Вряд ли мне понравится домашнее образование, – буркнул Бастьен. – Если я буду все время сидеть дома, как я научусь жить среди других людей?

– Похоже, мы понимаем друг друга, – улыбнулся Леандр.

Джудит было приятно, что Бастьен все больше привязывается к Леандру и доверяет ему. И в то же время она опасалась, что скоро будет вытеснена из их мужского союза.

– Меня будут бить в школе? – неожиданно спросил Бастьен.

– Я не знаю ни одного мальчика, которому удалось бы избежать школьных наказаний, но ты можешь попытаться стать исключением из правила.

– Меня еще никогда не били. Это больно?

– А ты сам как думаешь?

Бастьен замолчал, и Джудит чуть было не заявила, что ее сын отправится в школу только через ее труп! Она начала понимать мать Леандра и сочувствовать ей. Возможно, она не столько цеплялась за сына, сколько пыталась оградить его от жестокостей и несправедливостей жизни. Самой Джудит никогда не доводилось быть очевидицей физических наказаний, но она знала, что преступников наказывают плетьми, что солдат и моряков подвергают порке в армии и на флоте. Будучи дочерью викария, она отлично знала, какие жестокие наказания бытуют в семьях бедняков.

Какую дорогу в жизни выберет ее сын? Юриспруденцию, церковь, армию? Так или иначе, ему придется решать судьбы людей.

– Я не трус, папа Леандр, – решительно сказал Бастьен. – Я только боюсь, что заплачу…

Леандр сочувственно погладил его по голове и сказал:

– Крепко сожми зубы и смотри в одну точку, а когда все закончится, убеги подальше и найди место, чтобы выплакаться.

– Ты тоже так делал? – напрямик спросил Бастьен.

Джудит заметила, как щеки графа покраснели.

– Да, именно так, – нехотя проговорил он.

Просияв, Бастьен помчался собирать листья.

– Это правда? – тихо спросила Джудит.

– Что я плакал тайком? Да, плакал, но не в школе. У меня была отличная выучка еще до школы.

От этих слов графа у нее по спине пробежал холодок. Какое же детство было у него! И что же будет с Бастьеном?

– По-моему, вы говорили, что ваш отец не был жестоким человеком, – с трудом выговорила она.

– Он не был жестоким, зато я был непослушным ребенком.

– Мне трудно в это поверить, – пробормотала Джудит. – Уж не захотите ли вы и Бастьена пороть, чтобы «научить» его терпеть еще до школы?

Тяжелые веки графа прикрывали его глаза, и Джудит не могла понять их выражения.

– Конечно же, я не стану этого делать, – отозвался он наконец. – Как только мы приедем в Сомерсетшир, я возьму Бастьена в гости к Николасу Делейни. Возможно, он даст мальчику дельный совет относительно организации новой «компании повес». У нас наказания были редки и не чрезмерны.

– Но ведь для матери совершенно естественно быть нежной и мягкосердечной по отношению к своим детям! – выпалила Джудит.

– Разумеется, – согласился Леандр и тут же добавил: – Именно поэтому детям нужны отцы.

Бросив на графа гневный взгляд, она решительно пошла вперед. И все же ясно, что Леандр не будет жесток к ее детям и наверняка сумеет направить Бастьена к успешной карьере гораздо лучше, чем это мог бы сделать Себастьян.


До свадьбы оставалось всего три дня, и Джудит почти закончила подготовку к отъезду. Дом стал полупустым и печальным. Крупные вещи уже были уложены в ящики и почтовой каретой отправлены в Темпл-Ноллис. Среди вещей были книги, портрет Себастьяна и несколько коробок с заметками и не опубликованными стихами. Казалось странным отправлять в это в дом нового мужа, но выбросить наследство Себастьяна она просто не могла. К тому же эти вещи могли оказаться бесценными для выросших детей.

Новая одежда была аккуратно упакована, чтобы сопровождать владельцев в путешествии. Бастьен и Роузи собрали по коробке, куда каждый из них уложил свои книжки и любимые игрушки. Джудит увидела в этих коробках очевидный хлам, но не стала возражать. Чем только не дорожат дети!

Впрочем, она сама тоже долго не могла решить, что делать с первым подвенечным платьем, которое было ей уже слишком мало, но все же бережно хранилось, пересыпанное сухой лавандой от моли. В конце концов Джудит его выбросила, зато сохранила написанное рукой Себастьяна стихотворение, которое он принес ей в первый день знакомства, четырнадцать лет назад.

Теперь перед ней стоял последний вопрос – что делать с кулинарными заготовками к Рождеству и вином из ягод бузины? Не было никаких причин хранить их, можно было отдать какой-нибудь бедной семье, которых в Мейфилде немало. С другой стороны…

Вошла Роузи с котенком на руках.

– Мама, почему ты так сердито смотришь на пудинг? – удивленно спросила она.

– Я просто думаю, кому бы его отдать, детка.

– Отдать наш пудинг? – возмущенно переспросила Роузи.

– Видишь ли, нет никакого смысла везти его в Темпл-Ноллис. Я уверена, тамошний повар сделал десятки гораздо лучших пудингов.

– Но это же наш пудинг! – воскликнула Роузи. – Мы его сделали! Я загадала желание! В нем серебряный шестипенсовик.

Она разрыдалась. Котенок соскочил с рук и убежал подальше от опасности. В кухню вбежал Бастьен.

– Мама хочет отдать наш рождественский пудинг! – всхлипнула Роузи.

Бастьен не заплакал, но в глазах мелькнула горестная тень. Джудит сдалась:

– Хорошо-хорошо, мы возьмем его с собой. И сладкие пирожки тоже. И все остальное…

Дети сразу повеселели, и Джудит тоже улыбнулась. Ведь и ей не хотелось отдавать рождественские угощения. Для Темпл-Ноллиса они были ничтожны, но делали их с любовью, они оплачены жестокой многодневной экономией. Раз уж на то пошло, она и дети выберут какой-нибудь укромный уголок в Темпл-Ноллисе и тайно отпразднуют там Рождество.