На самом деле, это напоминает мне о маме и ужасной запеканке, которую она делала, когда я была маленькой. В то время как блюдо Джессики сливочное и ароматное с веточками розмарина, творение мамы было желеобразной жижей, похожей на серую грибную похлебку. Все, кроме Тошио и меня съели его. Мы были привередами, и через некоторое время это стало дежурной шуткой, что по вечерам, когда на ужин была запеканка, мы с Тошио лучше бы остались голодными.

Ужасная пища или нет, воспоминания ударяют меня словно кувалда.

Черт. Черт.

Я скучаю по маме.

Скучаю сильно, ужасно, каждой клеточкой своего тела.

Хотела бы я, чтобы она была здесь. Хотела бы я, чтобы папа тоже был здесь. И мои братья. Мне жаль, что у меня не было нормального Рождества со всеми, но ничего не ранит сильнее, чем холодная жестокая правда, что его никогда и не будет. Конечно, может быть, в следующем году я смогу вернуться в Калифорнию и увидеть своих братьев, но, как бы мы ни старались, ничто никогда не вернет наших родителей. Говорят, ваши желания сбываются в Рождество, но именно это, безусловно, не сбудется.

Лаклан наклоняется ко мне, шепча мне на ухо:

— Ты в порядке?

Я хочу кивнуть. Но не могу. Если сделаю это, по моей щеке потекут слезы. Поэтому просто встаю настолько спокойно и быстро, как только могу, и направляюсь в туалет. Оказавшись внутри, я смачиваю полотенце водой и провожу по лицу, словно холодная вода сотрет все мое горе и печаль.

Хочу позволить им выйти, плакать и просто грустить, побыть наедине со своей скорбью. Но я не могу, не сейчас. Знаю, большинство меня поймут, но мне просто неудобно делать здесь нечто подобное. Поэтому я собираюсь с силами, заталкиваю подальше все негативные эмоции, убираю волосы с лица и приклеиваю на лицо самую большую улыбку.

Я возвращаюсь и наслаждаюсь остальной частью ужина, даже вставляя небольшие реплики, хотя Джордж вообще не смотрит на меня. А я и не возражаю.

Позже вечером мы с Лакланом рано отправляемся в кровать. На этот раз мы даже не занимаемся сексом, я просто чувствую себя слишком усталой, слишком потерянной в собственных мыслях, и, в то время как отвлечение, случившееся сегодня раньше, сотворило чудо, пока продолжалось, теперь я не могу даже помыслить об этом.

Но Лаклан всегда джентльмен. Когда мы забираемся в крошечную, скрипучую кровать с тонкими одеялами, он крепко удерживает меня близко к своему твердому телу, пока я не начинаю чувствовать, как его сердце бьется мне в спину. Этот ритм, наряду с его постоянным дыханием, уносит меня в темный, крепкий сон.

Когда мы просыпаемся следующим утром, везде лежит снег.

И все печали стерты.

Глава 6

ЛАКЛАН

— На улице снег, — говорит Кайла, ее голос проникает в мои сны, и я открываю глаза. На секунду я не понимаю, где нахожусь, мир кажется синим и белым, а матрас подо мной провисает в середине, заставляя меня думать, что я в гамаке на небе. И тут я вспоминаю. Дом моего деда. День для еще одного сражения.

Но, по крайней мере, сегодня Рождество и позже должен появиться Бригс, чтобы взять на себя часть давления идущего со стороны моей семьи. В постели рядом со мной лежит женщина, владеющая моим сердцем. И за окном с неба падают снежные хлопья. Многие ведь мечтают о снежном Рождестве? Ну вот, а у нас оно есть.

Я потираю лицо, пытаясь сесть. Воздух не под одеялом определенно холодный.

— Сколько время?

— Восемь тридцать, — говорит она.

Я стону. Проспал. Я пообещал себе, что буду придерживаться своего расписания, вставать на рассвете и тренироваться. Хотя, судя по всему, моя идея отправиться на пробежку канула в лету под снегопадом.

Медленно встаю с кровати и приглашаю Кайлу принять со мной душ. Она отказывается, чувствуя себя неловко в этом доме, в чем я ее совершенно не виню. После вчерашнего она более ранимая, чем когда-либо. Из-за того, как мой дедушка повел себя с ней, отказа в работе, не говоря уже о том, что я знаю, прямо сейчас она действительно всем своим существом ощущает потерю своей мамы.

Однако, когда мы готовимся к этому дню, я чувствую, что лучше бы мне стать более радостным, соответствовать духу Рождества, до того, как Джессика сделает это за меня.

— Готова, лапочка? — спрашиваю ее, целуя ее ладонь.

— С тобой? Всегда.

Рука об руку мы спускаемся по лестнице и оказываемся прям-таки в сценке из рождественского фильма.

Сейчас рано, но Джессика уже хлопочет, готовя пир и наполняя дом смесью аппетитных ароматов. Появилось еще несколько рождественских украшений, в том числе омела над дверной рамой, а музыка громкая и веселая.

Она приветствует нас, вытирая руки о свой праздничный фартук.

— Доброе утро. Счастливого Рождества! Что бы вы хотели поесть?

Мы оба не привередливы в еде, и я говорю ей, что мы вполне рады съесть тосты с апельсиновым джемом, но Джессика этого не позволит. Она жарит настоящий шотландский завтрак из бобов, яиц, грибов, половинки помидора, ветчины, картофельной лепешки, сосисок и кровяной колбасы (к которой Кайла, знающая теперь, из чего она сделана, даже не прикоснется), наряду с апельсиновым соком и бесконечными чайниками с чаем. К тому времени, когда завтрак закончился, я чувствую себя готовым снова залезть в постель. Коматозное чувство — приятное отличие от беспокойства.

Несмотря на то, что прошлой ночью все шло хорошо, все вели себя нормально, и лишь Джордж выпил немного хереса, все еще существует нить напряжения, словно исходящая от меня в каждом доме. Знаю, Кайла ощущает ее, и все остальные тоже. Все крутятся вокруг меня, словно я ракета, которая может случайно выстрелить. Может быть, Джордж еще не знает, или, возможно, ему нет до этого дела, но никто не хочет отвечать за мое падение, а я просто хочу сказать всем, что ценю это, но им не нужно беспокоиться обо мне.

Я и так уже сам достаточно беспокоюсь о себе.

Закончив на кухне, мы ставим наши подарки под ёлку. Джордж сидит в своем любимом кресле, лишь ворчанием реагируя на наше появление. Полагаю, все могло быть и хуже. Затем мы с Кайлой выходим на улицу на долгую прогулку и купаемся в снегу.

Это правильное решение. Мало того, что прогулка вселяет в нас дух Рождества, так еще и Кайла похожа на маленького ребенка, сходящего с ума, когда высовывает язык, пытаясь поймать снежинки. Мы пробираемся к соседнему парку, который принадлежит фермеру в километре от нас. Летом он заросший и за ним никто не ухаживает, но теперь он словно покрыт одеялом белого цвета. Он так и просит либо сфотографироваться в нем в его первозданном состоянии, либо побезобразничать.

Мы выбираем второе.

С Кайлой, раздающей приказы, мы лепим снеговиков и собак из снега. Она пытается сделать Лионеля, Эмили и Джо, но вместо этого они похожи на округлые белые брёвна. Затем я кидаю ей в голову снежком, практически сбивая ее с ног, снег разлетается по всему ее лицу.

Она вскрикивает, начинается война снежками, и мы оба скрываемся за нашими снежными созданиями. Излишне говорить, что я довольно хорошо умею целиться, поэтому каждый раз попадаю ей в голову. Иногда прямо по макушке, иногда в висок, посылая лед под ее пальто, иногда снег попадает ей в лоб. Этого достаточно, чтобы свести ее с ума, и я чувствую, что наверстываю то, что пропустил в детстве. Хотя не думаю, что у кого-то из детей была такая забава.

Наконец, мы заканчиваем тем, что делаем снежных ангелов, прежде чем потащиться обратно в дом, мокрые, замерзшие и полностью истощенные. Но, черт возьми, я никогда не видел более красивого зрелища, чем Кайла сейчас, ее влажные волосы висят вокруг лица, темные глаза сияют, щеки и нос покраснели от холодного воздуха. Она выглядит живой и счастливой, и это придает мне сил. Я не должен тратить остаток дня на беспокойство о том, что не могу контролировать. Я должен быть охрененно рад, что женщина моей мечты влюблена в меня, она рядом со мной и хочет пройти через все это.

Почти уверен, что в любом случае в праздники все именно так и бывает. Конечно, мы все немного сходим с ума во время шоппинга и от пребывания рядом с семьей, члены которой порой не всегда хорошо ладят. Но пока у нас есть те, кого мы любим, больше ничего не имеет значения.

И весь день я стараюсь держать эту мысль в голове. Когда мы обсыхаем внутри, хоть и располагаемся у огня для того, чтобы перекусить и выпить ещё больше чая, мир снаружи, кажется, становится темнее. Ветер поднимается, и снег начинает идти сильнее.

Смотрю на часы на стене, громко колотящие по резному дереву.

— Когда Бригс сказал, приедет? — спрашиваю я. В последний раз я разговаривал с ним вчера вечером, но все, что он сказал — «Увидимся завтра».

Дональд встает и смотрит в окно, из которого практически ничего не видно.

— Сказал, что выедет в полдень. Он должен быть здесь через час или около того.

— Не в такую погоду, и не на этой дурацкой машине, — ворчит Джордж.

— Уверена, с ним все будет в порядке, — говорит Джессика, хотя по ее голосу можно понять, она не до конца верит в сказанное.

Я чертовски уверен, что с ним все будет хорошо. Машина не так плоха, как мы считаем — это «Астон Мартин», и я знаю, у него зимняя резина.

Но после двухчасовых посиделок у огня, прослушивания рождественской музыки, пока мы пьем чай, едим печенье и слушаем рассказы о моем двоюродном брате Кейре, который спустя несколько лет в армии возвращается обратно в Эдинбург, небо снаружи темнеет, снег идет все сильнее, и мы не можем притворяться, что нас не беспокоит Бригс.

— Все еще ничего, — говорит Джессика, заканчивая звонок по мобильному, и вертит его в руках.