Мэри Бэлоу - Рождественская невеста

Но она не поехала.

Она не знала почему. Определенно, Лондон ей не нравился. Почти ежедневно были какие-то развлечения, и она посещала большинство из них ради своей тети. Компания, хотя и разнородная, была близка по духу. Куда бы она ни пошла, с ней всюду обращались с уважением, и даже с теплотой, – даже в тот вечер, когда она надела бронзовый шелк, и леди Фрэнсис Неллер провозгласила ее храброй. Конечно, находится в одном комфортабельном доме предпочтительнее необходимости перебираться с одного постоялого двора на другой. И поездки в экипаже день за днем были утомительны и определенно некомфортны. Она должна была быть счастлива. Но если счастье для нее недоступно теперь, она могла хотя бы быть довольной. Она должна была быть довольной.

Но чувствовала себя вялой и даже больной. После возвращения в город, ее тетя подхватила сильную простуду, но Элен не заразилась. Было бы лучше, если бы это было не так, думала она про себя. Она бы пострадала несколько дней, а затем выздоровела. А так, она постоянно испытывала недомогания, без особых симптомов, которые можно было бы вылечить. Даже подъем по утрам, – ее любимое время дня, – стал трудной задачей. Иногда, она долго лежала в постели, проснувшаяся, скучающая и испытывающая неудобство, но будучи не в силах встать, а после некоторого усилия, оказывалось, что она испытывала тошноту и была не в состоянии съесть завтрак.

Конечно, она знала причину своего недомогания. Она пережила одну одержимость, – и это не было ей внове. Если бы это было не так, вероятно, она бы лучше с этим справилась. Но это было ей не внове. Она раньше была одержима, и даже одно воспоминание об этом, – хорошо спрятанное, но не полностью скрытое подсознанием, – заставляло ее устроить голову на ближайший табурет, стараясь удержать внутри хотя бы остаток пищи.

А теперь она снова была одержима. Она не могла себе этого объяснить. Хотя она все еще встречала его ежедневно, но не испытывала желания снова его соблазнить, – само понимание того, насколько непросто было бы совершить это еще раз, само по себе было искушением. Она просто не могла оторвать от него взгляда, когда они находились в одной комнате.

Хотя это было неточно. Она никогда не смотрела прямо на него. Она считала, что так делать неприемлемо. Он, точно, это заметил бы. Да и остальные тоже. Она не смотрела на него глазами. Но все её существо тянуло к нему, словно мощным магнитом.

Она даже не была уверена в том, что это сексуальное притяжение. Иногда она представляла, какого это быть с ним в постели снова, делая с ним то, что они делали той ночью, которую провели вместе. И хотя эти мысли ее определенно возбуждали, она сознавала, что хотела вовсе не этого. Не только этого. Она не знала, чего хочет.

Она хотела забыть его. Этого она очень хотела. Она его ненавидела. Слова, сказанные во время вальса, никогда не исчезнут из ее памяти.

Значит, мы никто? Никто друг для друга?

Мы никто. Мы не можем значить что-то. Потому что была та ночь.

В ее желудке возникала темная пустота всякий раз, когда она слышала эхо его слов, – а слышала она их практически постоянно.

Она должна была уехать. Она обязана была уехать с семьей Повайз. Она осталась ради тети, уверяла она себя. Но разве когда-нибудь она обращала внимание на чьи-то чувства, кроме своих собственных? Когда она делала что-то без каких-либо эгоистичных мотивов? Или не делала? Она должна уехать. Она должна провести Рождество в Шотландии, жуткая идея. Но он уедет на Рождество. Он поедет в поместье своего отца возле Бристоля. Она слышала, как леди Фрэнсис Неллер говорила об этом.

Девчонка Грейнджер, несомненно, тоже поедет туда. Они будут помолвлены и поженятся до весны. Вероятно, тогда на нее снизойдет покой.

Покой! Что за смехотворная надежда. Ее последняя надежда на покой исчезла больше года назад со свадьбой другого мужчины.

Однажды утром она решила проводить тетю в библиотеку, несмотря на то, что во время завтрака испытывала не только тошноту, но и головокружение, и хотя тетя отправляла ее в постель еще на часок. Ей станет лучше на свежем воздухе, таков был ее ответ.

Она не почувствовала себя лучше. Она сидела с газетой, пока ее тетя выбирала книгу, но не прочла даже заголовки. Она была слишком занята, воображая, каким унижением станет для нее то, что ее стошнит в таком людном месте. Она справилась с позывом, как раньше, в уединении своих комнат.

Но волна головокружения охватила ее, стоило им дойти до входной двери. Головокружение было настолько сильным, что ее тетя заметила и встревожилась. Она взяла Элен под руку, и та, бесстыдно, оперлась на нее в поисках поддержки. Она несколько раз глубоко вдохнула холодный воздух улицы, полузакрыв глаза. А затем ее тетя заговорила.

– Мистер Доунс, – закричала она, голосом полным отчаяния. – О, мистер Доунс, не могли бы Вы задержаться на пару минут? Моей племяннице нехорошо.

Глаза Элен распахнулись. Он стоял тут же, высокий, широкоплечий, безукоризненно выглядящий и хмурый, совсем не настроенный на веселье. Из всех людей именно он! И тут же она испытала еще один приступ тошноты, который следовало бы побороть.

Она отпрянула от тети и выпрямилась.

– Мне уже совсем хорошо, благодарю Вас, – заявила она. – Доброе утро, мистер Доунс.

Эффект от ее гордой осанки и оживленных слов был испорчен тем, что она закачалась на месте и упала бы, если бы миссис Кросс не схватила ее за руку, а Эдгар не кинулся вперед и не подхватил ее за талию.

– Мне уже совсем хорошо, – повторила она раздраженно. – Вы можете отпустить меня, сэр.

– Тебе нехорошо, Элен, – мягко настаивала ее тетя. – Мистер Доунс, не затруднит ли Вас вызвать для нас экипаж?

– Нет! – сказала леди Стэплтон, когда Эдгар посмотрел через плечо на дорогу. – Никакого экипажа с конной упряжкой. И вообще какого бы то ни было. Я пойду домой пешком. Свежий воздух пойдет мне на пользу. Спасибо за участие, мистер Доунс, но нам нет нужды задерживать Вас. Мне достаточно только руки моей тети.

Она попыталась улыбнуться своей знаменитой насмешливой улыбкой, но в сочетании с пергаментно-белыми лицом и губами, это выглядело устрашающе. Глупая женщина явно пыталась игнорировать раннюю зимнюю простуду.

– Я вызову экипаж, мэм, – ответил он и повернулся, чтобы поймать его.

– Меня вырвет, стоит мне только сесть в экипаж, – крикнула она ему в спину. – Вот. Разве Вы не этого хотели, мистер Доунс? Послушать, как я произнесу что-то столь неаристократичное?

– Моя дорогая Элен, – заговорила ее тетя. – Мистер Доунс просто…

– Мистер Доунс просто был властным, как обычно, – заявила леди Стэплтон. – Если Вы хотите предложить свою помощь, сэр, дайте мне вашу руку и проводите меня домой. Я могу опираться на вашу руку сильнее, чем на руку Летти.

– Элен, моя дорогая, – миссис Кросс была шокирована. – У мистера Доунса вероятно, где-то есть дела.

– Тогда он мог бы опоздать, – возразила ее племянница, принимаю предложенную руку Эдгара и опираясь на нее всем своим весом. – О, как же я жалею, что не уехала с семьей Повайз. Так утомительно находится в Англии, когда тут так холодно, пасмурно и уныло.

– У меня нет никаких дел, которые нельзя было бы отложить, мэм, – заметил Эдгар миссис Кросс. – Я Вас провожу, леди Стэплтон, а потом пойду за доктором, если вы скажете, где он находится. Я так полагаю, что Вы с ним давно не консультировались. – Это было скорее утверждение, а не вопрос.

– Как это мило с вашей стороны, сэр, – заметила миссис Кросс.

– Я не зову врача всякий раз, когда перегреваюсь до полуобморочного состояния в библиотеке из-за духоты, – сказала леди Стэплтон. – Через мгновение я приду в себя.

Но она была далеко не в порядке даже пять минут спустя. Она продолжала тяжело опираться на его руку и довольно медленно шла по улице. Она больше не говорила, даже, чтобы возразить, когда миссис Кросс сообщила Эдгару, что у нее не все в порядке со здоровьем вот уже некоторое время. К тому времени, как показался ее дом, ее глаза были полуприкрыты, и она отставала больше, чем когда-либо.

– Возможно, мэм, – Эдгар предложил миссис Кросс, – вы могли бы пройти вперед и постучать в дверь, чтобы ее открыли к тому времени, как леди Стэплтон подойдет к ней. – И не предупреждая свою поникшую спутницу, он остановился, отпустил ее и тут же подхватил на руки.

Тогда она заговорила, одной рукой обхватив его за шею и опустив голову ему на плечо.

– Черт возьми, Эдгар, – сказала она, напомнив ему, как ругала его в прошлый раз. – Черт тебя побери. Я полагаю, что Вы ждали меня снаружи только, чтобы унизить меня. Как же я Вас ненавижу. – Но она не стала бороться, чтобы он ее отпустил.

– Ваши бурные выражения благодарности могут подождать, пока Вы придете в себя, – ответил он.

Плосконосый боксер стоял в холле, и как будто собирался принять госпожу в свои руки. Эдгар прошел мимо, даже не взглянув на него, и понес свою ношу вверх по лестнице. Она отнюдь не была легкой ношей. Он испытал благодарность, когда увидел миссис Кросс возле комнаты миссис Стэплтон, открывшую дверь настежь. Если бы она поднималась за ним, он мог бы и забыть, что ему не следовало бы знать, где находится спальня леди.

Он опустил ее на постель и отступил, пока тетя снимала с нее шляпку, а служанка, которая поспешно вбежала за ними, полусапожки. Она все еще была ужасно бледной.

– Как зовут Вашего врача? – поинтересовался он.

– У меня нет своего врача, – Элен открыла глаза и посмотрела на него снизу вверх. Часть ее волос распустилась при снятии шляпки, и темные каштановые пряди подчеркивали бледность лица. – Мне не нужен доктор, мистер Доунс. Мне нужно горячее питье и отдых. Позволю себе заметить, что увижу вас на музыкальном вечере у леди Кэрью сегодня.