– Мне не на что жить в Гаррисоне.

– Я уже сказала, что буду тебе платить. Куда больше, чем ты получаешь за свои дурацкие картинки.

– Мне нравится рисовать дурацкие картинки. И я терпеть не могу жить в рабстве.

– Это я живу в рабстве, – парировала Нита, – если учесть, как ты мной командуешь. Из-за своего ослиного упрямства ты не желаешь понять, что упускаешь золотой шанс. Никто из нас не вечен, особенно я, и, сама знаешь, мне больше некому оставить деньги.

– А по-моему, смерть вас боится, и вы переживете всех нас.

– Издевайся сколько хочешь, но я стою миллионы, и все они когда-нибудь могут перейти к тебе.

– Не нужны мне ваши миллионы. Будь в вас хоть капля порядочности, оставили бы все городу. А я хочу убраться из Гаррисона как можно дальше.

Блу остановилась на красный свет, прежде чем свернуть на Черч-стрит.

– Помните, – предупредила она, – о необходимости быть любезной со всеми.

– Я работала у Артура Мюррея и знаю, что такое любезность.

– И вообще лучше шевелите губами и предоставьте говорить мне. Так будет безопаснее.

Фырканье Ниты прозвучало почти смехом. И Блу вдруг осознала, как будет тосковать по старой ведьме. С Нитой Блу могла быть самой собой. Эксцентричной чудачкой.

Совсем как с Дином.

Длинная, украшенная воздушными шарами растяжка поперек Черч-стрит гласила:

«С СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬИМ ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, МИССИС Г.!»

Дин точно знал, что Ните семьдесят шесть и что за бесстыдным обманом стоит Блу.

В парке собралось около сотни людей. На ветру покачивались шарики с красными, синими и белыми флажками, оставшимися с празднования Четвертого июля.

Группа местных подростков в черных футболках с обведенными того же цвета тушью глазами, играли панк-рок импровизацию «С днем рождения». Райли объяснила брату, что эта группа репетирует в гараже племянника Сил. Единственные музыканты, согласившиеся сегодня играть.

Ближе к парковому входу рядом с небольшим розарием стоял столик с тортом величиной с тележное колесо, который уже принялась разрезать Нита. Дин пропустил приветственные речи, но, судя по выражению лиц присутствующих, они вряд ли оказались достойными внимания.

Флажки поменьше украшали длинные столы с графинами пунша и охлажденного чая.

Дин заметил Эйприл и Райли, стоявших рядом с тортом и что-то говоривших женщине в желтом платье. Кое-кто из присутствующих замечал Дина, но он приветственно помахивал рукой и проходил мимо, ища глазами Блу. Вчерашний день был одним из лучших и худших в его жизни. Сначала – отвратительная сцена с Блу, потом болезненная, но облегчившая душу беседа с Джеком и танцевальный марафон с Эйприл. Потом они почти не разговаривали, и, как выразился Джек, не было никаких «гребаных объятий», но оба понимали, что положение изменилось.

Дин не знал точно, какими станут теперь их отношения, но отчетливо понимал, что пора становиться взрослым и ближе познакомиться с той женщиной, которой стала его мать.

Он снова оглядел парк и не увидел Блу. Где же она? Ему непременно нужно исправить все, что он натворил.

Нита отнесла тарелку к стулу, поставленному специально для нее, а Сил и Пенни Уинтерс сменили ее у столика с тортом и принялись раздавать куски всем желающим. Нита принялась метать молнии в солиста гаражной группы, безжалостно издевавшегося над песней Пола Маккартни «Говоришь, это твой день рождения».

И Райли, и женщина в желтом платье стояли к нему спиной. Эйприл показала на музыкантов и вместе с Райли стала подбираться поближе.

Сил, только что положившая квадратик торта на бумажную тарелку, заметила Дина.

– Идите ко мне! – позвала она. – Глазированные розы почти кончились! Блу, тащи его сюда. У меня есть кусочек с его именем на розе.

Он поспешно осмотрелся, но Блу нигде не было. И тут маленькая женщина в желтом платье обернулась, и, его словно огрели по голове.

– Блу?!

На мгновение она превратилась в того беззащитного ребенка, каким всегда казалась Дину. Сколько раз он упрекал ее за это! Но тут лицо ее словно отвердело.

– Знаю-знаю, я чертовски хороша. Сделай мне одолжение, не будем об этом говорить.

Чертовски хороша? Слабо сказано! Эйприл превратила мисс Маффет[36] в картинку из модного журнала.

Платье поразительно ей шло. Идеальная длина и тугой корсаж, обрисовавший миниатюрную фигурку и упругую грудь. Модные фиолетовые остроносые босоножки подчеркивавшие изящество узких щиколоток. Он представлял ее такой. Безумная асимметрия стрижки подчеркивала тонкие черты лица. Женственный, умело наложенный макияж высвечивал глаза. Дин всегда знал: нужна самая малость, чтобы она стала неотразимой. Прекрасной. Стильной. Сексуальной. Почти неотличимой от тех прекрасных, стильных, сексуальных женщин, которых он встречал в обществе.

Он ненавидел этот лоск. Хотел вернуть свою прежнюю Блу.

Но когда заговорил, с губ сорвалось неуместное «почему».

– Устала слышать, что из нас двоих ты куда смазливее.

Он даже не смог вымучить улыбку. Его так и подмывало запихнуть ее в прежние лохмотья, вышвырнуть изящные босоножки в мусор.

Блу – это Блу, одна такая на свете. Ей ни к чему все это. Но если он выложит правду, она посчитает его психом.

Поэтому он провел большим пальцем по узкой бретельке платья.

– Эйприл свое дело знает.

– Смешно. Именно это она сказала о тебе, когда меня увидела. Считает, что это ты меня преобразил.

– Ты... ты это сама?!

– Я художник, Бу. Для меня это всего лишь очередной холст, причем не слишком увлекательный. А теперь иди, подольстись к Ните. Пока что она умудрилась никого не ударить ножом, но до вечера времени еще много.

– Сначала нам нужно поговорить. Насчет вчерашнего.

Блу сухо поджала губы.

– Я не могу оставить ее. Ты же знаешь, какова она.

– Всего один час, и я заберу тебя отсюда.

Но Блу уже отошла.

Эйприл помахала ему поверх головы Райли. На миг старый сундук былых обид открылся вновь, но, заглянув в него, Дин увидел одну лишь пыль. Если захочется, он вполне может подойти к матери, просто чтобы потрепаться о том о сем.

Именно так он и поступил. Эйприл предпочла пойти на праздник в джинсах, соломенной ковбойской шляпе и облегающем топе, выглядевшем винтажным Пуччи.

– Бас-гитарист, пожалуй, может стать довольно сносным музыкантом, если будет пахать день и ночь, – заметила она, кивнув в сторону группы.

– Видел Блу? – взволнованно затараторила Райли. – Я сначала ее не узнала. Смотрится совсем как большая, и все такое.

– Иллюзия, – сухо бросил Дин.

– Мне так не кажется, – хмыкнула Эйприл, глядя на него из-под широких полей ковбойской шляпы. – И сомневаюсь, что те мужчины, которые ее добиваются, согласятся с твоим мнением. Она кажется безразличной к их ухаживаниям, но от нашей Блу ничто не ускользнет.

– Моей Блу, – услышал он свой голос.

Эйприл мгновенно оживилась.

– Твоя Блу? Та женщина, которая собирается через два дня покинуть город?

– Никуда она не уедет.

– В таком случае у тебя мало времени, – встревожилась Эйприл.

К ним подошел мужчина в бейсболке, низко надвинутой на лоб, и больших серебряных очках-консервах, закрывающих глаза. Райли слегка подпрыгнула.

– Па! Не думала, что ты придешь!

– Я же обещал.

– Знаю, но...

– Но я столько раз подводил тебя, что ты мне не поверила.

Он оставил дома серьги и браслеты и надел скромную оливково-зеленую футболку и джинсовые шорты. Но никакая маскировка не могла скрыть этого знаменитого профиля, и уже сейчас на него с любопытством таращилась женщина с младенцем на руках. Эйприл внезапно заинтересовалась оркестром. Дин, и без того не слишком хорошо соображавший сегодня, переводил взгляде матери на отца, не в силах осознать, что происходит между этими двумя.

– Это, случайно, не Блу идет к нам? – спросил Джек.

– Правда, красавица? – оживилась Райли. – Она самая лучшая художница в мире! Знаешь, Дин так и не захотел посмотреть на ее картины в столовой! Скажи ему, па. Скажи, какие они чудесные.

– Они... необычные.

Блу оказалась рядом до того, как Дин успел спросить, что это значит.

– Вот это да! – ахнул Джек. – Потрясающе!

Блу залилась краской, как всегда, стоило Джеку обратиться к ней.

– Это временно. Слишком много хлопот, – пробормотала она.

Джек ухмыльнулся.

Блу повернулась к Райли:

– Мне неприятно сообщать дурные вести, но Нита требует тебя.

Толпа на миг расступилась, и Дин увидел яростно махавшую рукой Ниту. Блу нахмурилась и покачала головой:

– Ее хватит инфаркт, если она немедленно не успокоится. Предлагаю не спешить со «скорой».

– Блу вечно отпускает такие шуточки, – громко заметила Райли, – но она любит миссис Гаррисон.

– Вы опять пили, юная леди? По-моему, мы уже беседовали на эту тему.

Блу схватила Райли за руку и увела.

– Похоже, сюда идут, – пробормотал Джек. – Мне лучше постоять в сторонке.

Едва он отошел, рядом появились судья Хаскинс и Тим Тейлор, директор местной школы.

– Привет, Бу, – поздоровался судья, не сводивший глаз с Эйприл. – Приятно видеть, как образцово вы выполняете свой гражданский долг.

– Жаль только, что мне пришлось отказаться от партии в гольф, – вздохнул Тим, тоже глазевший на Эйприл, и, поскольку никто не спешил их знакомить, первым протянул руку:

– Я Тим Тейлор.

Дин понимал, что сейчас последует. Поскольку Эйприл держалась в стороне от таких мест, как «Барн грилл», завсегдатаи никогда ее не видели. Она пожала руку Тима.

– Здравствуйте. Я Сьюзен...

– Это моя мать, – перебил Дин, – Эйприл Робийар.

Губы Эйприл дернулись. Она протянула руку судье, но в глазах стояли предательские слезы.

– Простите, – пробормотала она, помахав пальцами перед лицом. – Сезонная аллергия.

Рука Дина опустилась на ее плечо. Он не собирался делать ничего подобного... даже не думал об этом, но чувствовал себя так, словно только сейчас выиграл величайший матч сезона.