Нора Робертс - Рожденная в огне

– Да. – Он уже поднял ее. – Но это лишь первый пункт сделки. Если не выполнишь остальное, она будет расторгнута.

– За это можешь не беспокоиться.

– Хвастун…

Он понес ее вверх по лестнице, часто останавливаясь, чтобы сделать передышку и поцеловать. Она отвечала с обычной для нее страстностью, и кровь его начинала бурлить все сильней.

В спальне было уже сумеречно, хотя солнце еще не опустилось за горизонт. Но скоро совсем стемнеет. Нет, сказал он себе, эту, может быть, последнюю их ночь они должны провести при свете! Чтобы все время видеть друг друга.

Он опустил Мегги на постель и начал зажигать свечи, стоявшие в подсвечниках в разных углах комнаты. Множество свечей самой разной высоты и формы. Вскоре со всех сторон замерцали язычки танцующего пламени, отчего воздух за окном сделался темнее, а комната – похожей на картинку из сказки.

– Романтично, – улыбнулась Мегги.

– Неужели я почти не привнес в твою жизнь романтики? – Роган замолчал, теребя в руках спичку.

– Я же пошутила. – Мегги тряхнула огромной гривой. Но ее удивило, что Роган говорит слишком серьезно. – Мне не нужна романтика. Меня устраивает и просто страсть.

– И это все, что есть между нами? – Роган зажег последнюю свечу и задумчиво смотрел на пламя.

– Если ты перестанешь смотреть на огонь и обратишь внимание на меня, я покажу тебе, что именно есть между нами. – Смеясь, Мегги вытянула вперед руки, приглашая Рогана в свои объятия.

В другой раз Роган не раздумывая воспользовался бы ее приглашением. Но сейчас он медленно подошел к ней и, внимательно вглядываясь в лицо Мегги, поднес к своим губам ее руки.

– Я должен был любить тебя. На этот раз ты позволишь мне это.

– Я позволяла тебе гораздо большее.

– Не так, как я хочу сейчас. – Он удержал ее руки, когда она сделала слабую попытку высвободить их. – Ты боишься нежности, да, Мегги?

– С чего ты взял? Вовсе нет… – У нее перехватило дыхание, тело напряглось и, казалось, звенело, как струна, хотя он почти не касался ее. – Роган, я не понимаю.., не хочу…

– Не хочешь, чтобы я соблазнил тебя? Ввел в искушение нежностью?

– Я.., я не знаю… Ведь…

Она замолчала, когда его губы коснулись ее горла.

– Тогда я попытаюсь сделать это…

Он отпустил ее руки, но прижал к себе тело. Не лихорадочным, граничащим с приступом ярости движением, но медленно и уверенно. Она обхватила его за шею руками, которые показались ей невероятно тяжелыми. Кончиками пальцев он гладил ей лицо, волосы. Его прикосновения были легки, как дуновение ветра.

Зато поцелуй в губы был долгим, глубоким, проникающим. Он длился, пока она не почувствовала, что стала в его руках как воск, стекающий с многочисленных свечей, горящих в комнате.

У него же была ясная, не затуманенная страстью голова. Лишь несколько мгновений тому назад он понял вдруг совершенно отчетливо, как легкомысленны, как беспечны были они оба все это время, когда, выбиваясь из сил, плыли по бурному темному морю своей страсти, забыв, что у его берегов есть лазурные заливы и лагуны тихой и спокойной любви.

Сегодня ночью будет по-другому, говорил он себе. Должно быть по-другому.

Сегодня он проведет ее через бесконечный лабиринт нежности и ласки, прежде чем оба окунутся в пламя и, может быть, сгорят в нем…

Жажда острого ощущения плотской любви обуревала его, но Роган медлил, и Мегги подчинялась его воле, не в силах ни возражать, ни препятствовать: Еще до того, как он снял с нее всю одежду и его мягкие ласковые руки, его язык принялись исследовать все изгибы и тайные места ее тела, она почувствовала, что медленно уплывает куда-то…

Ее руки бессильно упали с его плеч, поток наслаждения захватил и понес ее, она чувствовала биение пульса в каждом кусочке плоти, которой он касался, и медленно в ней росло и поднималось ощущение безграничного счастья, удовлетворения. Не того, что приходит со взрывом, а спокойного и безмятежного.

Она пробормотала его имя и услышала его голос – или ей показалось? Он говорил:

– Ты моя, Мегги. Только моя.

Она хотела возразить, возмутиться этим посягательством на ее свободу, этим утверждением своего исключительного права на ее тело, на душу. Но не могла: его рот опять путешествовал по всему ее телу.

Пламя свечей мерцало перед ее отяжелевшими веками; она ощущала запах цветов, которые нарвала сегодня утром и поставила в большую голубую вазу; ей слышался мерный гул моря. И все это растворялось, тонуло в его прикосновениях, поцелуях…

Почему же раньше он не любил ее так? – недоумевал Роган. Почему были неистовство, ярость, исступление.., все что угодно, кроме любви. Кроме потребности в нежности и ласке?

Кровь стучала у него в висках, в чреслах, во всем теле, но он не спешил, он желал растворить ее в своей любви, в нежности – и уж потом.., потом…

Тело ее изогнулось, веки задрожали, он услышал легкий стон, который зазвучал и в нем самом, возвещая о близящейся радости соединения.

Солнце зашло. Свечи оплыли и почти погасли. Темень сгущалась… Когда казалось, ее сердце и душа настолько переполнены чувствами, что наступает конец света – он проник в нее и сделал это ласково и бережно.

В это время как раз всходила луна.

Наверное, она заснула. Да, она спала какое-то время. Когда открыла глаза, луна уже стояла высоко в небе, и в комнате никого не было. Потягиваясь, как довольная кошка, она поудобнее устроилась в постели, но через минуту поняла, что больше не заснет.

Без него.

Мегги встала, немного пошатываясь, словно выпила слишком много вина, накинула халат – его шелк приятно холодил кожу, и пошла искать Рогана.

– Ну, конечно, как я сразу не догадалась, где ты можешь быть!

Роган стоял перед электроплитой на кухне, полуобнаженный, и что-то готовил.

– Не забываешь о своем желудке?

– И о твоем, старушка. Будешь яичницу?

– А что же еще? Всю неделю одно и то же. Не удивлюсь, если начну кудахтать, когда вернемся в Ирландию. – Внезапно она ощутила неловкость. – Почему ты меня не разбудил? Я бы сама приготовила что-нибудь.

– Ты? – Он достал тарелки, поставил на стол. – Это будет на первое. И на второе тоже.

– По справедливости сейчас моя обязанность готовить еду, – сказала она, испытывая неловкость. – В наказание за бездействие там.

– Там? Где?

– Наверху. В постели. Я все время была как в полусне.

– Зато сделка состоялась, – сказал он. – Я выполнил все условия. Что касается тебя, ты была прекрасна. Видеть тебя не агрессивной – моя давнишняя мечта. Что же ты стоишь? Садись и поешь. Луна уже давно взошла.

– Я вижу. – Она с жадностью набросилась на еду. – Никогда не думала, что секс может так расслаблять человека.

– Дело не в слабости.

Ее вилка застыла на полпути ко рту. Она вдруг почувствовала, что чем-то сильно обидела его. Даже больше причинила боль.

– Я имела в виду не то, что ты думаешь, Роган, – пытаясь сгладить ситуацию, сказала Мегги, сама удивляясь тому, как испугала ее его реакция. Скорее не испугала, а тоже болезненно отозвалась. – Вообще, когда два человека нравятся друг другу, то бывает…

– Ты мне вовсе не нравишься, Мегги. Я люблю тебя.

Вилка, чуть не выпав у нее из рук, со стуком опустилась на тарелку. Она ощутила смятение.

– Этого не может быть.

– Тем не менее. – Он говорил спокойно, хотя в душе ругал себя за то, в каком месте произносит эти слова: в ярко освещенной кухне, над тарелками с неумело зажаренными яйцами. – А ты любишь меня.

– Нет… Нет, Роган, я… Ты не можешь за меня говорить!

– Я вынужден так делать, если ты слишком глупа и не можешь сама сказать это… То, что происходит между нами, далеко не только физическая потребность. И если ты действительно не тупоумная, то притворяешься.

– Я не тупоумная!

– Тут я бы мог поспорить, но мне приятны твои слабости. – С помощью иронии он пытался восстановить душевное равновесие, и это ему частично удалось. – Весь этот разговор, – продолжал он, – должен был бы проходить в другой обстановке, но, зная тебя, я понимаю, что антураж значения не имеет. Поэтому говорю тебе здесь и сейчас: я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой.

– Женой?

Слово застряло у нее в глубине горла, грозя удушить. Повторить его она не решалась.

– Ты сошел с ума, – выдохнула она.

– Поверь мне, я в полном рассудке. И даже думал о последствиях. – Он схватил вилку с видом основательно проголодавшегося человека, но есть расхотелось, на душе было неспокойно. – Я отдаю себе полный отчет в том, что ты упряма, зачастую груба, большую часть времени сосредоточена на себе и что характер у тебя далеко не ангельский.

– В самом деле? – Минуту-две ее рот открывался и закрывался, как у аквариумной рыбки гуппи. – Продолжай пожалуйста.

– Я, собственно, уже все сказал. Наверное, человек должен быть немного не в себе, если желает взвалить на плечи и тащить по жизни подобную ношу. – Он налил чаю себе в стакан. – Но, как говорят французы, се ля ви… Насколько я слышал, полагается венчаться в той церкви, возле которой живет невеста. Так что мы поженимся в Клере.

– Полагается? Венчаться?! К черту все традиции, Роган, и тебя вместе с ними! – Настоящий ужас охватил ее, холодным лезвием пронзил позвоночник. Ни в коем случае, сказала она себе. Это все чушь и глупость! Минутное затмение.., у него. Или дурацкая шутка. – Я не собираюсь выходить замуж. Ни за тебя, ни за кого другого. Никогда.

– Ерунда, Мегги. Конечно, ты выйдешь за меня. Мы поразительно подходим друг другу.

– Минуту назад я была упряма, груба и вообще оставляла желать лучшего.

– Ты и осталась такой. Но мне это подходит. – Он взял ее руку и, преодолевая сопротивление, поднес к губам. – Подходит как нельзя лучше.

– Но не подходит мне! – Она вырвала руку. – Подумай сам. Если под твоим напором я и сумею измениться в чем-то, то лишь на несколько минут. Пойми, Роган! Я не могу быть ничьей женой.