Солнце светило по-прежнему, слышалось щебетанье птиц за окном, гул печей, жужжанье пчел возле подоконника.

Мегги лежала почти поперек кровати, голова свешивалась с матраца. В руках чувствовалась боль. Быть может, потому, что они были все так же крепко обвиты вокруг Рогана, который распростерся на ней, тихий, как сама смерть.

Задержав дыхание, она услышала, как часто бьется его сердце. Удивительно, подумала она, как мы не убили друг друга. Испытывая удовольствие от того, что ощущает вес его тела, что мысли в ее голове сплелись в паутину, Мегги наблюдала, как солнце пляшет на потолке.

К Рогану медленно возвращалось ощущение реальности – что комната освещена солнечными лучами, что под ним находится маленькое теплое тело. Розовая пелена заволокла его сознание. Он снова закрыл глаза. Не хотелось делать никаких движений, шевелиться, говорить…

Да и какие слова может он произнести? – спросил он самого себя. Сказать ей, что понял, к своему собственному удивлению и смущению, как любит ее? Почему она должна ему поверить? Кроме того, произнести это сейчас, когда оба еще находятся в состоянии эйфории после недавней близости, означает скорее всего вызвать недоверчиво-язвительную реакцию такой женщины, как Мегги, и уж, во всяком случае, не веру в правдивость его слов.

И вообще, какие нужны слова после того, как мужчина овладел женщиной с яростью дикого животного? О, несомненно, он убежден, что она испытала наслаждение, но это не меняет того факта, что сам он полностью потерял контроль над собою, над своим телом и разумом – а что же тогда отличает человека разумного и цивилизованного от дикаря?

Впервые в жизни он овладел женщиной, не проявив при этом в самые интимные минуты необходимого внимания, тактичности, нежности, наконец. Все было резко, бездумно, даже грубо и к тому же, подумал он с некоторым содроганием, без учета возможных последствий.

Он захотел подняться, но она протестующе забормотала и еще крепче обхватила его.

– Не уходи.

– Я не ухожу.

Он увидел, что голова у нее висит в воздухе, и подложил под нее ладонь, а потом попытался отодвинуться назад, сразу оказавшись у другого края постели.

– Как ты спишь на такой узкой? – удивился он. – Тут тесно и для кошки.

– Мне вполне хватает места. Но теперь, когда я так богата, куплю себе другую. Огромную, как у тебя в доме.

Он представил себе свой «чиппендейл» [5] с четырьмя столбиками по краям на этой голубятне и улыбнулся. Но тут же тревожная мысль стерла улыбку с лица.

– Мегги!

На ее разгоревшемся лице блуждала легкая улыбка, глаза были полузакрыты.

– Роган, – ответила она тем же серьезным, обеспокоенным тоном, но тут же рассмеялась. – Знаю, ты собираешься поведать мне, что весьма сожалеешь о том, что растоптал мою честь. Или что-нибудь в этом роде. Если чья-то честь и пострадала, то скорее твоя. Потому что я хотела этого и нисколько не раскаиваюсь.

– Мегги, – повторил он и нежно отвел волосы, упавшие ей на щеку. – Что ты за женщина? Кто тут говорит о сожалениях и о чести, когда я… – Он не договорил и, подняв ее руку, стал целовать пальцы. Увидев темные пятна возле плеча, он вздрогнул. – Я сделал тебе больно! Что это?

– А… Теперь, когда ты сказал, я немного чувствую. Наверное, ударилась о дверь. Чепуха. О чем ты хотел спросить до этого?

Он немного отодвинулся от нее.

– Хотел извиниться. Это непростительно. Мое поведение нельзя оправдать ничем!

Она повернула голову и поглядела на него долгим взглядом. Опять его проклятые светские манеры! Даже когда он совершенно голый лежит в чужой постели.

– Твое поведение? – переспросила она. – Я бы сказала – наше поведение, Роган, и, мне кажется, с обеих сторон оно было безукоризненным. – Засмеявшись, она попыталась привстать и обняла его за шею. – Думаешь, из-за нескольких синяков я увяну, как роза с обломанным стеблем? Этого не случится, уверяю тебя. Тем более я отчасти сама виновата. – Дело в том, что…

– Дело в том, – прервала она его, – что мы немножко искалечили друг друга. И, пожалуйста, перестань превращать меня в изнеженное растение, которому противопоказаны сильные ощущения и истинные радости секса. Потому что я в восторге от всего, что было. Так же, как и ты, дорогой сэр.

Он дотронулся до темной отметины у нее возле кисти.

– Лучше бы я по-другому проявлял свой восторг.

– Это пятно у меня от рождения, – схитрила она.

Он не поверил этому и правильно сделал, но дольше всего его беспокоило совсем другое.

– Мегги, – снова заговорил он, – поверь, я вовсе не думал, когда вылетел сегодня из Дублина, что все окончится именно так. И, конечно, сейчас поздно говорить о том, что свершилось. Но скажи, ты.., ты не боишься забеременеть?

Она прищурила глаза, села в постели, глубоко вздохнула.

… Она помнила, что так говорил ей отец. Про нее. Теперь она поняла, что он имел в виду.

– Нет, – сказала она безжизненно; ее чувства были сейчас слишком смутны и неопределенны, чтобы бурно вырваться наружу. – По времени этого не должно быть. И я сама отвечаю за себя, Роган.

– Я должен был подумать об этом, черт меня побери! – Он погладил ее по румяной щеке. – Ты ошеломила меня, Мегги, когда плюхнулась ко мне на колени с охапкой полевых цветов в руках. И продолжаешь поражать меня и сейчас.

Улыбка снова появилась у нее на лице – сначала в глазах, потом на губах.

– Я примчалась прямо с поля. Была у сестры. Солнце ярко светило. Мерфи убирал сено у себя на лугу. С тех пор как умер мой отец, пять лет назад, я никогда еще не чувствовала себя так хорошо и легко. Потом увидела тебя на кухне. Ты работал. И, наверное, я тоже была ошеломлена.., поражена всеми этими обыкновенными вещами. – Обнаженная до пояса, она еще больше приподнялась на постели. – Роган, тебе обязательно возвращаться сегодня в Дублин?

Как пахнет ее кожа, как сияют глаза! Как влечет тело!

– Думаю, можно отложить до утра, – пробормотал он.

Она откинулась на подушку.

– Не нужно никуда ехать, чтобы обедать, – лукаво сказала она.

– Я отменю заказ. – Он обвел глазами комнату. – Здесь нет телефонного аппарата?

– Для чего? Чтобы трезвонил над ухом и мешал спать?

– Я не подумал об этом, прошу прощения. – Он потянулся за своими измятыми брюками. – Спущусь вниз и позвоню в несколько мест. – Мегги нахмурилась. У нее было лицо обиженного ребенка. – Я очень быстро. Сейчас же вернусь.

– А нельзя отложить? – закричала она ему вслед.

– Хочу, чтоб ничто не беспокоило нас до утра, – ответил он, уже открыв дверь, и поспешно сбежал по лестнице.

Оставшись одна, Мегги стала терпеливо ожидать его.., пять минут. На шестой минуте она потянулась и встала с постели, критически оглядела свои шрамы и ссадины. Подняв с пола валявшуюся рубашку, она секунду подумала, потом бросила ее туда же и, мурлыкая что-то под нос, спустилась на первый этаж.

Роган продолжал говорить по телефону, прижимая трубку плечом к уху, в одной руке у него был блокнот, куда он что-то записывал. Солнечные зайчики, уже потерявшие свою яркость, играли у его ног.

– Перенесите это на одиннадцать, – говорил он. – Нет, на одиннадцать. Да, и свяжитесь с Джозефом. Вы слышите меня, Эйлин? Скажите, чтобы ожидал груз морем из Клера. Да, насчет работ мисс Конкеннан. Я…

Он услышал шаги позади себя, оглянулся. Мегги стояла посреди комнаты, подобно увенчанной огненной короной богине, совершенно обнаженная, ее кожа отливала цветом слоновой кости, в глазах была улыбка. Голос его секретаря жужжал в ухо, как надоедливое насекомое.

– Что? Что вы сказали? – Его глаза неотрывно смотрели на Мегги, скользили по всему ее телу и, наконец, остановились на лице. – Я разберусь со всем, как только приеду… – Мышцы его живота начали судорожно сокращаться, когда Мегги, шагнув вперед, расстегнула «молнию» на его брюках. – Нет, – проговорил он в трубку сдавленным голосом. – Сегодня вы не сможете связаться со мной. Я буду… – Дыхание у него прервалось, когда Мегги коснулась его тела своими длинными артистичными пальцами. – Господи… Что? Я говорю – завтра. Завтра увидимся.

Он шлепнул трубку на рычаг, но она не удержалась там и свалилась на столик.

– Я, кажется, помешала вашему разговору? – смиренно произнесла Мегги и не смогла сдержать вздоха облегчения, когда он яростно привлек ее к себе.

Опять все повторилось. Он, как бы со стороны, мог наблюдать, как в нем пробуждался зверь и захватывал его целиком. Отчаянным движением он схватил ее за волосы на затылке, оттянул назад, впился губами в ее губы, в горло. Единственное желание – овладеть ею – билось сейчас в нем. Оно затемняло сознание, будоражило кровь, заставляло колотиться сердце.

Наверное, он снова причиняет ей боль. Но, даже зная это, он ничего не мог с собой поделать. Со звуком, напоминающим не то победный клич, не то вопль ярости, он опрокинул ее на кухонный стол.

Роган испытал низменное удовлетворение, когда увидел удивление в ее глазах.

– Роган! Твои бумаги…

Он обхватил руками ее бедра, чтобы не дать им коснуться шероховатой поверхности стола, и вошел в нее.

Со звоном полетели на пол чашки и блюдца. За ними последовала раскрытая папка с бумагами.

Звезды вспыхивали и гасли перед глазами Мегги, она полностью отдавалась чувству высшего блаженства.

Он приподнял ее еще немного, спиной она ощутила шершавые доски стола, но, когда он проник глубже, возникло и осталось лишь одно: он коснулся ее сердца.

После этого был только ветер. Яростный ветер, который возносил ее на вершину, где все качалось и крутилось, как если бы она была совершенно пьяна. Кроме того, ей не хватало воздуха, и она пыталась ловить его, как это делает тонущий человек, издавая при этом протяжные тихие стоны.

Позже, много позже, когда она обрела способность говорить, то сказала:

– Кажется, ты так и не закончил телефонные переговоры?

Он рассмеялся и вынес ее на руках из кухни.