Однажды я плыла на барке по реке в сопровождении де Симье. Музыканты играли сладостные мелодии, мальчик-певец пел песни, а мы с французом болтали о всякой всячине и смеялись. На берег реки выходили люди, приветственно махали руками, и я не забывала махать им в ответ. Королевскую барку сопровождало множество кораблей и лодок, день выдался ясный и солнечный.

— Учтите, Обезьянка, люди приветствуют не вас, а меня, — шутливо сказала я французу.

Он улыбнулся и ответил, что рядом с моим ослепительным сиянием остальных, в том числе и его, просто не видно.

— Не беспокойтесь, они отлично вас видят, — возразила я. — Но не думаю, что ваш вид доставляет моим подданным радость. Мой народ не любит иностранцев. Помню, какое поднялось недовольство, когда моя старшая сестра вышла замуж за испанца.

— Но ваш жених приедет не из Испании, а из Франции. Испанцы скучны и чопорны, не правда ли? Мне кажется, ваше величество, что о французах такого не скажешь.

— Во всяком случае, этого не скажешь о моей милой Обезьянке.

Внезапно прогремел выстрел, раздавшийся с одной из соседних лодок. Гребец, сидевший в пяти шагах от меня, вскрикнул и рухнул на палубу.

Все вокруг забегали, закричали, а смертельно побледневший де Симье в ужасе спросил:

— Ваше величество не ранены? Благодарение Господу!

— Эта пуля предназначалась мне, — прошептала я.

— Нет, ваше величество. Думаю, стреляли в меня.

Я сняла с шеи шарф и протянула одному из слуг.

— Перевяжите несчастного, пусть им займется лекарь.

Мне сказали, что у гребца прострелены обе руки.

Потом все восхищались хладнокровием, которое я проявила в этой ситуации. Что ж, в критические моменты я и в самом деле не теряю присутствия духа. Совсем иначе, увы, я вела себя, когда узнала о двуличии Роберта!

Стрелявший громогласно заявлял, что выстрел произошел совершенно случайно и он не хотел ни в кого попасть.

В Гринвиче мы сделали остановку.

Де Симье был уверен, что все это козни Роберта, решившего отомстить своему недругу, но я знала, что граф Лестер не стал бы подвергать мою жизнь такому риску. Я была уверена, что он все равно меня любит. Да, он женился, но лишь потому, что понял: моим супругом ему не стать. Распутная шлюха воспользовалась его слабостью и тягой к плотским утехам. В конце концов, Роберт всего лишь мужчина, если бы я ответила на его чувство, он принадлежал бы мне и только мне. А стало быть, Роберт ни в чем не виноват.

Следствие, учиненное в связи с инцидентом на реке, установило, что стрелял некий Томас Эпплтри. Этот человек клялся и божился, что ни в чем не виноват, а его мушкет выстрелил непроизвольно. Если бы он случайно попал в королеву, то наложил бы на себя руки. Я вмешалась в ход разбирательства и сказала, что прощаю виновного, ибо уверена в отсутствии злого умысла. Более того, я потребовала, чтобы бедолагу не выгоняли со службы.

— Вы справедливы и милосердны, ваше величество, — сказал мне Суссекс. — Виновность этого человека не доказана, и вы истолковали сомнение в его пользу.

— Милорд Суссекс, я для своих подданных как любящая мать и всегда готова прощать их, — ответила я.

Мои слова стали известны в народе, а Томас Эпплтри наверняка сделался моим ревностнейшим сторонником до конца своих дней. Таким образом, происшествие на реке способствовало увеличению моей популярности.

Французский посол, однако, остался в твердом убеждении, что на него покушались люди мстительного графа Лестера.

* * *

Мне доложили, что Роберт, живя в Уонстеде, тяжело заболел и не поднимается с постели.

— Так ему и надо! — сердито ответила я. — Это Господь покарал его. Название его недуга — нечистая совесть. Надеюсь, он никогда не излечится.

Однако ночью я не могла сомкнуть глаз, представляя, как бледный, измученный Роберт лежит в постели, умоляя меня о прощении, и мне захотелось сказать ему хотя бы несколько ласковых слов. Вдруг он не поправится? Вдруг его недуг смертелен?

Наутро я решила, что наведаюсь к Роберту и посмотрю, насколько он болен. Я отправила гонца в Уонстед, чтобы волчица вовремя убралась оттуда.

Поместье Уонстед расположено совсем недалеко от Лондона, и много времени поездка не заняла.

Я сразу отправилась в опочивальню, приблизилась к ложу и увидела, что Роберт смертельно бледен и истощен.

— Роберт! — в испуге воскликнула я, беря его за руку. — Ты и в самом деле заболел!

До этой минуты я была уверена, что он выдумал свой недуг, дабы разжалобить меня.

Роберт открыл глаза и слабо улыбнулся. Его губы шевельнулись, но я разобрала лишь:

— Милостивая госпожа… пришли… увидеть меня…

От крайнего беспокойства я ответила с чрезмерной резкостью:

— Разумеется, я пришла. Ты ведь знал, что я приду. Приду, несмотря на то, что ты повел себя как последний дурак!

Я дотронулась рукой до его лба и убедилась, что жара нет. Слава Богу, это не лихорадка.

— Я останусь здесь, пока ты не поправишься, — объявила я.

Роберт улыбнулся и печально покачал головой, как бы давая понять, что конец его близок.

Я все еще не утратила надежды, что Роберт притворяется. Мысль о том, что он может умереть, была невыносимой. Я уже была готова простить его. В конце концов, мужчины — существа слабые, а гнусная волчица владеет даром колдовства.

— Послушай, Робин, — строго сказала я, — это все от обжорства. Ты слишком много ешь, пьешь, слишком увлекаешься так называемыми радостями плоти. Теперь все пойдет иначе. Я буду сама присматривать за тобой и не потерплю никакого непослушания.

Роберт улыбнулся любящей, счастливой улыбкой.

— Ну вот видишь, — сказала я, — тебе уже лучше.

— Конечно, лучше. Твое присутствие меня исцеляет.

Три дня я провела в Уонстеде, ухаживая за Робертом. На четвертый он почти выздоровел, если не считать легких подагрических болей. Я решила, что теперь можно поговорить с ним всерьез.

— Роберт, ты просто дурак, — сказала я.

С виноватым видом он ответил:

— И сам хорошо это знаю.

— Ты совершенно себя не бережешь. Чревоугодничаешь, как последняя свинья. Посмотри, какой ты стал жирный, какая у тебя багровая физиономия. А помнишь, каким ты был стройным, когда явился ко мне в Хэтфилд?

— Еще бы! Я продал свои поместья, чтобы у тебя были деньги.

— А я за это сделала тебя своим шталмейстером. Ты был как тростинка, Роберт.

— Что ж, все мы стареем… Кроме тебя.

— Я тоже старею, Роберт, хоть и стараюсь сражаться с возрастом. Но моя борьба обречена на поражение, в конце концов время победит. Но ничего, я еще побарахтаюсь. И ты, Робин, тоже не должен сдаваться.

— Что бы я стал делать без тебя в этой жизни? — спросил он.

— Ничего, не пропал бы, — язвительно ответила я. — У тебя новая жена, надеюсь, ты с ней счастлив. Ну погоди, эта волчица еще покажет тебе клыки.

Роберт кинул на меня страдальческий взгляд.

— Как ты мог так поступить со мной? — не выдержала я. — Зачем ты меня обманывал?

— Но ты лишила меня всякой надежды. Ты ясно дала понять, что отдаешь предпочтение этому французу.

— Нет, все-таки ты настоящий болван! Неужели ты ничего не понимаешь?

— Мне нужен сын. Я не мог больше… ждать. Внезапно я понял, что моим мечтам сбыться не суждено.

— Мы с тобой принадлежим друг другу, — сказала я. — И ничто не может встать между нами, ты сам это знаешь.

Роберт кивнул.

— Всякое случалось в нашей жизни, — продолжила я. — Мы оба — частица Англии, наши жизни сплетены, и так будет всегда…

— Да, я знаю. Вот почему я не сумел справиться с обидой, когда ты меня отвергла.

— Милорд, вы должны были задуматься о том, как подействует на меня ваш вероломный поступок.

— Но ведь ты сама отказалась от меня! Предпочла спутаться с этим гнусным французиком!

— Ты просто дурак, Робин. Ревнивый дурак.

— Не спорю.

— Я приказываю тебе немедленно поправиться. А со временем… ты сможешь вернуться ко двору.

— О, мое обожаемое величество!

Мое лицо посуровело.

— Но вернешься ты один, — твердо отрезала я. — Я не желаю видеть твою волчицу. Никогда.

Так между нами произошло примирение. Я решила закрыть глаза на брак Роберта, но его жене путь к моему двору был раз и навсегда заказан.

* * *

Внешняя политическая обстановка усложнялась. Я поняла, нужно что-то решать с герцогом Анжуйским. Гугеноты и католики подписали Неракский договор, а это означало, что затяжная гражданская война во Франции заканчивается и у парижского двора отныне развязаны руки. Ни в коем случае нельзя было давать французам повод для ссоры. Вопрос с Нидерландами оставался открытым. Кроме того, в Португалии умер король, не оставив наследника, и Испания вознамерилась захватить освободившийся престол, что неминуемо сделало бы эту обширную империю еще могущественней.

— Портить отношения с французами никак нельзя, — сказал Берли. — Ваше величество, пора принимать решение. Если вы не намерены заключать брак, лучше прервать переговоры прямо сейчас.

— Зачем? — осведомилась я. — Чтобы навлечь на нас гнев королевы-матери, моего маленького Анжу и всей Франции? Очень мудро, ничего не скажешь!

— Да уж мудрее, чем доводить дело до крайности. Давайте подумаем, ваше величество, как нам тактичнее прервать переговоры. Разумеется, если ваша точка зрения на замужество не переменилась…

— Предоставьте это мне, милорд. А пока готовьтесь к визиту герцога Анжуйского.

Советники наперебой убеждали меня выйти замуж за французского принца. Де Симье считал, что его миссия успешно завершена, и писал королеве-матери и герцогу, что я с нетерпением жду приезда жениха.