Я ответила, что помню.

— Самое страшное началось, когда меня и Парри арестовали. Помнишь? Тауэр… Я так испугалась… И я предала тебя, предала мою душеньку…

Я опустилась на колени, стала утешать ее. Сказала, что она меня не предала — всего лишь сказала правду, да и то под принуждением. Я напомнила ей, какие счастливые дни настали, когда ее освободили из тюрьмы.

Мы разговаривали часы напролет, но с каждым днем Кэт делалась все слабее, голос ее уже звучал едва слышно, она все чаще путала даты, имена. Томас Сеймур и Роберт Дадли сливались у нее в одного мужчину.

— Такой мужчина, — лепетала она, — самый красивый в мире… Они оба были очень хороши. Мы ведь любили их, и ты, и я.

Я тайком утирала слезы, а потом, удалившись к себе, плакала навзрыд.

Наконец наступил печальный день. Моя верная подруга умерла. Я заперлась в опочивальне и никого не хотела видеть. Горе мое было беспредельно.

* * *

Придворные все еще не отказались от надежды выдать меня замуж. Лишь Сесил, кажется, понял, что я и в самом деле не намерена вступать в брак. Тем не менее его, как министра, интересовали политические перспективы, которые возникали при каждом новом проекте сватовства.

Екатерина Медичи предлагала мне в женихи своего сына Карла IX. Мальчику было шестнадцать, мне — за тридцать, поэтому пара из нас получилась бы довольно странная. Кроме того, про французского короля поговаривали, что он слегка помешанный. С другой стороны, как указывал Сесил, французской короной разбрасываться не следовало. Я ответила, что королеве Англии надлежит жить у себя в стране, а королю Французскому — во Франции; напомнила ему также о неудачном браке Филиппа Испанского и моей сестры Мэри. Подобные обсуждения обычно тянутся очень долго. Я всегда любила переговоры, связанные с возможным браком. Слишком уж заманчивые открывались перспективы, отмахиваться от них не хотелось, хоть на самом деле замуж я и не собиралась. В конце концов, получив отказ, Екатерина Медичи предложила мне в мужья своего следующего сына, герцога Анжуйского. Я ответила, что в этом случае разница в возрасте будет еще более разительной, но переговоры между тем шли своим чередом.

Затем я сделала открытие, которое привело меня в ярость. Я давно уже подозревала, что моя кузина Леттис Ноуллз заигрывает с Робертом, да и он к ней неравнодушен. Когда Леттис вышла замуж за Уолтера Девере, я успокоилась. Конечно, для столь легкомысленной особы замужество не могло служить препятствием, но Роберт, как мне казалось, не осмелился бы ставить под угрозу свое будущее, вступив в связь с замужней женщиной прямо у меня на глазах. Я сквозь пальцы смотрела на то, что в жизни Роберта есть другие женщины, ведь он был нормальным, здоровым мужчиной — иначе я бы его не полюбила. Я рассуждала так: пусть Роберт предается утехам плоти, с тоской и вожделением думая о том, что главный предмет его страсти остается недоступным.

За Леттис я приглядывала очень внимательно. Уолтер Девер в качестве мужа явно не мог удовлетворить эту красавицу, тем более что большую часть года проводил в Ирландии. Этот дворянин отличался прекрасными административными способностями и проявил себя как весьма толковый чиновник, но скучнее его я не встречала никого.

Мне нужно было отослать Леттис подальше еще в самом начале. Мой инстинкт безошибочно подсказывал, что Леттис слеплена из того же теста, что и я — вырвать у нее добычу совсем не просто.

Несколько раз я перехватывала взгляды, показавшиеся мне подозрительными. Затем заметила, что некоторые мои фрейлины краснеют и смущаются, если речь заходит о Роберте и Леттис.

У меня возникло сильное искушение вызвать их к себе обоих, крепко взять за шиворот и стукнуть лбами, а потом навсегда прогнать. Но нет! Нельзя допустить, чтобы они соединились. Лучше посадить обоих в Тауэр.

Я отлично понимала, что все это глупости, и старалась держать себя в руках. Достаточно было бы намекнуть Роберту, что я согласна выйти за него замуж, и он тут же забыл бы о Леттис. Однако на такую жертву я не пошла бы даже ради любви.

Я стала расспрашивать Леттис о муже — как он поживает, не скучает ли она по своему благоверному, Леттис отвечала как-то неопределенно. Я все чаще и чаще придиралась к ней, ругала за неуклюжесть, с наслаждением щипала, стараясь сделать побольнее. Однако, даже если Леттис получала от меня увесистую затрещину, улыбка по-прежнему играла на ее губах, и в этой улыбке читался вызов. Судя по всему, Леттис знала, что я ее подозреваю…

Что же касается Роберта, то он, казалось, не замечал во мне никаких перемен. Мужчины вообще не отличаются чувствительностью, и Роберт не исключение.

Предпочитаю, чтобы меня окружали красивые придворные, особенно мужчины, но вместе с тем нужно, чтобы мои фавориты были не просто красавчиками, но еще и полезными людьми. Единственный из советников, которому дозволялось не бросать на меня восхищенных взглядов, был Сесил. От этого человека я хотела не комплиментов, а работы. Впрочем, невозможно себе и представить, чтобы Сесил восхищался чьей-либо красотой.

Одни любимчики появлялись, другие исчезали, но Роберт оставался рядом всегда. Я знала, что не могу долго быть с ним в ссоре, моя любовь к нему горела ровным негасимым пламенем.

В ту пору я всячески отличала двух красивых молодых придворных — Кристофера Хаттона и Томаса Хениджа. Это были весьма изысканные, элегантные кавалеры, настоящие великосветские щеголи. Хаттон был одним из лучших танцоров, когда мы с ним кружились в танце, все смотрели на нас как зачарованные. И еще этот молодой человек был весьма умен.

Томас Хенидж не уступал ему в достоинствах. Вскоре после воцарения я назначила его дворянином королевской опочивальни, а кроме того, он представлял в Парламенте графство Стамфорд.

Роберт очень ревниво относился ко всем моим фаворитам и потому сразу невзлюбил эту парочку. Он считал, что всегда должен занимать главное место в моем сердце.

Однако, рассердившись на Роберта из-за Леттис, я решила продемонстрировать ему, что его место в моем сердце вполне может занять кто-нибудь другой.

Удобный случай представился в Двенадцатую ночь, старинный праздник, главным событием которого была игра в Короля Боба. Король Боб назначался властелином празднества на всю ночь, и все участники игры должны были беспрекословно ему подчиняться.

Все собрались в круг, и паж с торжественным видом приблизился в моему трону, держа в руках серебряный поднос, на котором лежал боб. Я должна была взять боб и вручить его одному из мужчин, который отныне становился Королем Бобом. По традиции вначале Король Боб требовал, чтобы королева давала ему поцеловать руку.

Обычно я делал вид, что долго не могу решиться, кому отдать предпочтение, но в конечном итоге боб всегда доставался Роберту.

На сей раз вокруг меня собралась целая компания блестящих молодых людей, среди которых были и Роберт, и Хенидж, и Хаттон.

Роберт торжествующе улыбался, уверенный, что боб, как обычно, достанется ему.

Он уже приготовился опуститься перед троном на одно колено, но тут я звонко выкрикнула:

— Королем Бобом назначается сэр Томас Хенидж!

У Роберта так исказилось лицо, что мне на миг даже стало его жалка. Он побледнел, стиснул зубы, выпучил глаза, словно не веря собственным ушам. Мне хотелось как следует наказать его за неверность, но тут мое сердце дрогнуло, и я твердо решила про себя, что во всем виновата это несносная Леттис Ноуллз, а не мой Роберт.

Зато сэр Томас просиял от счастья. Он опустился передо мной на колено и уставился на свою королеву с неописуемым восхищением. Трудно устоять, когда на тебя так смотрит красивый мужчина.

— Ну что ж, Томас, — сказала я, — ждем ваших приказаний.

Все еще не оправившись от изумления, Хенидж впился губами в мою руку, а я искоса поглядывала на багрового от злости Роберта.

Праздник шел своим чередом. Вскоре я заметила, что Роберт и Леттис не сговариваясь выходят из зала. Я не знала, куда они отправлялись, и от этого сделалась мрачнее тучи. Мне неудержимо хотелось послать за ними кого-нибудь из слуг, но подобный поступок королеве не к лицу.

Я много танцевала — сначала с Хениджем, потом с Хатоном. Придворные стояли вдоль стен и шумно аплодировали. Король Боб строго-настрого запретил все остальным участвовать в танце, ибо, по его словам, никто не должен был мешать ему насладиться грациозными движениями королевы. В зал вернулся Роберт. Он был один, но это меня не успокоило. Я не сомневалась, что он отлучался куда-то вместе с Леттис. Я заметила, что гости с любопытством поглядывают на графа Лестера, и он, конечно же, тоже обратил на это внимание. Придворные перешептывались, теряясь в догадках. Может быть, фавор Роберта окончен? Не собираюсь ли я заменить его на Хениджа или Хаттона? Для Роберта, должно быть, время тянулось мучительно медленно. Я с трудом сдерживалась, чтобы не подозвать его к себе — пусть придворные лизоблюды видят, как я к нему отношусь на самом деле. Я знала, что перестану сердиться на Роберта, как только он прекратит ухлестывать за моей кузиной. Однако, не желая проявлять слабость, я выдерживала характер, хотела наказать неблагодарного как следует.

Сэр Томас объявил, что начинается игра в вопросы и ответы — излюбленное развлечение придворных. Хенидж сказал, что правила игры на эту ночь установит он сам. Придумает вопрос и определит, кто и кому его задает. Я сразу догадалась, что мишенью станет Роберт, ибо Хенидж ревновал его ко мне. Очевидно, сэру Томасу было мало того унижения, которое Роберт перенес в начале вечера.

— Приказываю милорду Лестеру задать вопрос королеве, — объявил Король Боб.

Роберт спокойно обернулся к нему, а Хенидж отчетливо произнес:

— Вопрос такой: «Что легче стереть из памяти — ревность или злой оговор?»

Я улыбнулась, а Роберт, взглянув на меня, бесстрастно повторил вопрос.