Дни летели быстро. Настало Рождество, и королева со своими придворными дамами посетила первую мессу, которую служил ее исповедник, отец Диего, в личной часовне ее величества. Розамунда слышала, что священник имеет репутацию распутника и многие дамы тайком вздыхают по нему. Говорили также, что он тащил в постель любую, кто был готов провести ночку с красавцем в сутане. Поэтому Розамунда держалась в глубине церкви, низко опустив голову. Она вовсе не хотела привлечь внимание скандально известного священника.

Прошли праздники святого Стефана и День избиения младенцев. Тридцать первого декабря у королевы начались роды.

В покоях поднялась невероятная суета. Женщины сновали туда-сюда и возбужденно щебетали. Послали за врачом и повитухами, и те не замедлили явиться. Уведомили короля. Он оставался в парадном зале дворца и пил со своими компаньонами в ожидании рождения наследника. Ведь он столько молился! Совершил паломничество к Богородице Уолсингемской и собирался туда еще раз. Все твердили, что, судя по выдававшемуся вперед животу, Екатерина носит сына. И несмотря на неприятности, которые пережила королева, узнав о его романе с сестрой герцога Бекингема, она все же не потеряла ребенка, хотя такая опасность существовала, если принять в расчет ее деликатное и хрупкое сложение. Придворные уверяли Генриха Тюдора, будто это еще один верный признак того, что королева носит сына.

Много лет назад Достопочтенная Маргарет самолично установила правила появления на свет отпрыска королевского рода. Розамунда искренне поражалась их сложности. Комната, в которой рожала королева, была сверху донизу, вместе с потолком, завешана прекрасными шпалерами, изображавшими исключительно радостные библейские сцены, чтобы не расстроить ни мать, ни младенца. Только одно окно оставалось открытым, чтобы в комнату попадал свежий воздух. Полы устилали толстые турецкие ковры. Когда все было сделано, в помещение внесли большую кровать из резного дуба, в которой ее величеству позднее предстояло принять супруга. По стенам расселись приглашенные.

— Никогда раньше не видела такой кровати, — прошептала Розамунда Инее.

— Потому что она одна в своем роде, — пояснила та. — Поверх набитого шерстью матраца положили перину. Простыни — из тончайшего батиста, а их края вышиты монахинями с острова Мадейра. Валики и подушки набиты пухом.

Покрывало — из алого бархата, отороченного горностаем, вышитое золотыми коронами и гербами королевы. Такой же узор и на балдахине, и на прикроватных занавесях, хотя они сшиты не из бархата, а из атласа и отделаны золотисто-голубой с красновато-коричневым оборкой. Видите алую шпалеру на буфете и крестильную купель, на случай если ребенок родится слабым и потребуется немедленно его окрестить?

— Не дай Бог! — воскликнула Розамунда, осеняя себя крестом и вспомнив о своем маленьком сыне.

Инее кивнула и тоже перекрестилась.

— И разумеется, — добавила она, — в конце комнаты воздвигнут маленький алтарь, чтобы королева могла молиться.

— А где родильный стул? — полюбопытствовала Розамунда.

— Здесь, при дворе, мы называем его стулом стенаний.

Таковой, конечно, есть, но, подозреваю, королева им не воспользуется. Поза, в которой женщина сидит на стуле, непристойна, а королева превыше всего ценит достоинство.

— В родах вообще нет ничего величественного, — покачала головой Розамунда, подумав о своем родильном стуле.

Мейбл хлопотала вокруг нее, а Оуэн держал за руку, несмотря на все попытки Мейбл прогнать его из комнаты.

Рядом бродили кошки и терлись боками о ее ноги, словно выражая сочувствие. Собаки лежали у огня и тихо ворчали.

До чего же не похожа эта простая обстановка на душную, затянутую алым комнату, где королева Англии корчилась в муках, рожая свое дитя.

Как и предсказывала Инее, королева не воспользовалась родильным стулом. Скромно одетая в сорочку тонкого голландского полотна и двойные нижние юбки, она лежала на тюфяке, рядом с гигантской кроватью, окруженная дамами, что давало некоторую иллюзию уединения. Церковь запрещала давать роженицам обезболивающие настои, но из Вестминстерского аббатства принесли пояс Святой Девы и святые мощи, которые, по преданию, облегчают боли при родах, и Екатерина утверждала, что они ей тоже помогли, и благодарила Господа за милость.

Наконец, уже под утро, ребенок появился на свет и оказался сыном и наследником, о котором так отчаянно молилась королевская чета. Королева рыдала от облегчения и немедленно велела уведомить короля. С верфи у лондонского Тауэра салютовали пушки, и все церковные колокола начали звонить в честь рождения нового принца. Король и двор ликовали. На улицах жгли костры. Лорд-мэр Города приказал выкатить на улицы бочки с вином, и лондонцы пили за здоровье наследника. Король щедро наградил повитуху и благосклонно выслушал поздравления компаньонов.

Новорожденного, которого должны были назвать Генрихом, как и отца, завернули в свивальники и накрыли алым бархатным покрывалом, отделанным золотой парчой и горностаем. Деревянная колыбель длиной пять футов и шириной два была украшена серебром. Такие же пряжки пристегивали принца к краям колыбели, чтобы он не смог повернуться.

— Колыбель, в которой его станут показывать знатным посетителям, еще больше, — сообщила Инее.

Розамунда только головой покачала. Ее дети лежали в простой дубовой колыбельке с маленькой периной, под овечьими шкурами. Сможет ли несчастный принц дышать? Уж очень туго его спеленали!

Королеву перенесли на парадную кровать и одели в мантию алого бархата. Перед этим с нее смыли следы крови, заплели густые волосы в косу и украсили жемчугом. Отец Диего, первый мужчина, допущенный к королеве после родов, отслужил мессу у маленького алтаря.

— По всему Лондону поют благодарственные гимны Господу и Пресвятой Богородице, прославляя вас и принца, — заметил он.

Вошедший король поздравил жену и с просветленным лицом посмотрел на сына.

— Я снова отправлюсь в Уолсингем, как обещал Богородице, — сказал он Екатерине, — и вернусь пятого января, к крестинам нашего сына. Крестными родителями я выбрал архиепископа Уорема, графа Суррея, и моих тетку с дядей, графа и графиню Девон. Его августейшими покровителями будут король Людовик Французский и герцогиня Савойская, Маргарита Австрийская, дочь императора. Но все это мы уже обсуждали ранее, дорогая жена.

— Все будет, как вы пожелаете, супруг и повелитель, — послушно ответила Екатерина.

Король довольно улыбнулся:

— Ах, Кейт, вы такая покорная жена! Ни у одного монарха нет такой!

Наклонившись, он поцеловал ее в лоб.

— Постарайтесь не болеть в мое отсутствие.

С этими словами он покинул покои жены, едва кивнув женщинам, на которых все еще гневался. Но среди них он заметил прелестную госпожу Фрайарсгейта.

Интересно, сколько еще она пробудет при дворе?

Розамунду неожиданно позвали к королеве, и Екатерина продиктовала несколько благодарственных писем людям, к которым благоволила, с сообщением о рождении сына.

— Передайте черновик моему секретарю вместе со списком людей, которым следует разослать письма. Секретарь позаботится о том, чтобы послания переписали и запечатали моей печатью, — наставляла королева.

Ее величество, разумеется, не собиралась кормить сына, как, впрочем, и растить, особенно на первых порах. У принца с первых дней будет собственный двор, согласно уставу, учрежденному Достопочтенной Маргарет. Там будут няньки и кормилица, служанки, приставленные качать колыбель, и врач. Детская была богато обставлена, и именно здесь будет жить маленький наследник, вдали от опасностей и дурного воздуха Лондона.

Через месяц священники произнесли очистительную молитву над родильницей, и двор снова вернулся в Вестминстер, где начались празднества в честь появления наследника. Проводились великолепные турниры. Розамунда до этого еще на них не присутствовала. Сам король под именем сэра Верное Сердце сражался на ристалище.

Сверкали начищенные доспехи. Переливались ослепительные одежды из золотой и серебряной парчи, зеленого атласа и алого бархата. Лондон еще не видел таких карнавальных шествий, как это! Среди толпы одетых в костюмы шутов и актеров катилась гигантская телега, на которой был представлен лес с деревьями, холмами и долинами, где пестрели крошечные фигурки дам и рыцарей. По вечерам устраивались живые картины, торжественные процессии и танцы под музыку.

Сэр Томас сделал кузине дорогой подарок — четыре платья, сшитых специально для нее. Пока она была при дворе," он взял один ее наряд, отвез швее, которая распорола его, сняла мерки и собрала вновь. По этим меркам и были раскроены новые платья.

— Вы удивлены, дорогая девочка? — смеялся кузен. — Согласен с вами, темные цвета элегантны, но вы слишком молоды, чтобы долго ходить в трауре.

Он оглядел разложенные на кровати туалеты. Один темно-оранжевый, другой — цвета красного вина, третий — фиолетовый и последний — зеленый, цвета дома Тюдоров, гораздо светлее ее темно-зеленого бархатного платья. Все самых модных фасонов и вышиты золотом, маленькими драгоценными камнями и жемчугом.

— Том! Мне все дамы станут завидовать! — ахнула она смеясь. — Не стоило этого делать, я все равно долго здесь не пробуду. Господи, какая красота! Спасибо вам! Спасибо!

Она бросилась ему на шею и крепко расцеловала. Томас вспыхнул от удовольствия.

— Разумеется, мне нравится вас баловать, Розамунда. С вами я впервые за долгое время чувствую себя счастливым.

— Но я вскоре вернусь домой, и тогда вы останетесь один, а мне вовсе этого не хочется, дорогой кузен.

— Когда одиночество совсем меня одолеет, приеду погостить во Фрайарсгейт, а как только надоест простая сельская жизнь, вновь стану блистать при дворе. Идеальное решение. Не находите?

— Идеальное, — согласилась Розамунда. — Что же мне надеть сегодня? Актеры дают представление, а, потом будет маскарадное шествие, «Сад наслаждений». Говорят, король будет в пурпурном атласе.