— Ты сегодня варишь мыло или солишь мясо, любимая? — озабоченно осведомился он.

— Еще не решила, — усмехнулась она. — Женская работа никогда не кончается. Может, мне следует сварить бальзамы из трав и сделать мази.

— Что ж, — заметил Генри, — рад видеть, что ты по крайней мере ведешь себя, как подобает покорной и приличной жене.

— Спасибо, дядя, — скромно обронила она, поднимаясь. — Давай я провожу тебя и как следует попрощаюсь.

Но прежде она присела перед Оуэном.

— Увидимся за обедом, милорд.

Дождавшись, пока муж выйдет из зала, она обернулась к молодой служанке:

— Беги на кухню и передай, чтобы кухарка дала моим дядюшкам еды в дорогу.

— Сейчас, госпожа, — ответила девушка, приседая, и побежала выполнять поручение.

Затем Розамунда послала слугу в конюшню присмотреть, чтобы кони дядюшек были вычищены, напоены, накормлены и готовы к поездке. Слуга вернулся одновременно со служанкой, которая несла два тщательно завязанных узелка.

— Что в них? — с улыбкой спросила Розамунда.

— Мягкий хлеб, сыр, баранина и яблоки, госпожа, — поспешно ответила девушка.

— Наполните в дорогу фляжки, — предложила хозяйка. — Днем будет жарко, и вас станет мучить жажда.

Она проводила родственников во двор, где конюхи уже держали коней. Ричард ловко взлетел в седло. Подол темной сутаны из домотканой материи слегка приподнялся, обнажив мускулистые белые икры и маленькие ноги в кожаных сандалиях. Генри, однако, пришлось воспользоваться колодой и помощью конюхов. Те азартно подталкивали его, пока он не оказался в седле. Темные шоссы обтягивали толстые бедра Розамунда подумала, что он и в самом деле нездоров, но дело тут, похоже, не только в весе.

— С Богом, — пожелала она на прощание.

— Пусть Господь дарует тебе сына, племянница, — пожелал Ричард. — Мы станем молиться за тебя в нашем аббатстве.

— Спасибо, дядя.

— Нечего попусту болтать, пора в дорогу, — проворчал Генри, но, словно спохватившись, нехотя процедил:

— Прощай, племянница.

Розамунда проводила их взглядом и вернулась в зал, где уже сидела Мейбл.

— Кажется, Генри действительно нездоров, — заметила она Мейбл ехидно хихикнула.

— Я только что узнала от нашей кухарки, чья сестра служит в Оттерли-Корт, что у мадам Мейвис живот вырос до носа, да только это не твой дядя потрудился Говорят, жена твоего дяди спуталась с дюжим молодым конюхом Он сам застал прелюбодеев в копне сена и немедля выгнал наглеца. И вдруг на Пасху за праздничным обедом мадам Мейвис на весь зал объявляет, что ждет ребенка. Твой дядя не смеет обличить негодяйку, ибо скорее умрет, чем публично признает себя рогоносцем, хотя домашние и без того знают правду. Говорят, что теперь он сомневается в отцовстве всех ее отпрысков, если не считать старшего, который так похож на папашу, что никто не сомневается в законности его рождения.

— Бедный дядя Генри! — вздохнула Розамунда. — Мне почти жаль его. Он так гордился тем, что принадлежит к роду Болтонов и рожден в законном браке, в отличие от Эдмунда и Ричарда. Все же он настолько алчен и злобен, что невольно испытываешь сочувствие к этой корове Мейвис. С ним нелегко уживаться, Мейбл, как мы обе хорошо знаем. Но супружеская измена? Мейвис жестоко отомстила мужу, и, боюсь, больше всего пострадают несчастные дети, хотя во всем виноваты ее неверность и его безрассудная гордость.

— У тебя доброе сердце, дитя мое, — заметила Мейбл.

— Ты присмотришь сегодня за слугами? Я все еще не оправилась после наших путешествий и хочу пойти к себе и отдохнуть.

— Беги, девочка, — разрешила Мейбл.

— Если можно, пусть принесут лохань. Я хочу принять ванну.

— Сейчас пришлю парней с горячей водой, — пообещала Мейбл. — Они заодно выкатят лохань, миледи.

— До чего же величественно звучит! — хихикнула Розамунда.

— Но ведь ты жена рыцаря. Как же еще к тебе обращаться? — заметила Мейбл. — А теперь бегите, миледи.

Розамунда вошла в спальню и улыбнулась лежавшему на постели мужчине.

— Милорд! — воскликнула она, приседая. — Я приказала приготовить ванну, и вы должны спрятаться, когда придут слуги. Не дай Бог, кто-то узнает, что вы валяетесь в спальне, вместо того чтобы выбраковывать овец!

Она весело подмигнула мужу.

— Я велела дать дядюшкам еды на дорогу и благополучно выпроводила.

— Подойди, жена, и поцелуй меня, — приказал он, чуть сощурившись.

Но Розамунда игриво отстранилась.

— Мейбл сказала, что кухарка, сестра которой служит в Оттерли, говорит, будто у Мейвис живот на нос лезет, но мой дядя тут ни при чем. Поэтому у него такой ужасный вид. Он не может отречься от ребенка, чтобы не навлечь на себя позора, а ты ведь знаешь, каков дядя Генри.

— Иди сюда, — повторил он уже настойчивее.

— Кажется, слуги идут, — лукаво бросила Розамунда, — вам следует спрятаться в моем скромном гардеробе, муженек.

Оуэн нехотя поднялся, подошел к небольшой, закрытой занавеской нише и, повернувшись, притянул к себе жену.

— Мадам, вам грозит опасность получить трепку, ибо вы, боюсь, стали ужасно противной маленькой кокеткой.

Он завладел ее губами. Задохнувшись, она оттолкнула его, но прежде потянулась погладить его мужское достоинство, явно нуждавшееся в ее внимании.

— Мы решим это, когда ванна будет готова. Снимите одежду, сэр, ибо я намереваюсь собственноручно вымыть вас.

— Ах, — пробормотал он, — вы так же непослушны, как я и думал, мадам. Но повинуюсь вам и с нетерпением жду ваших милостей.

Он со смешком направился к нише.

— Войдите, — откликнулась Розамунда, когда в дверь постучали.

Несколько слуг внесли дубовые ведра с дымящейся водой. Один из них, поставив ведро на пол, подошел к небольшому углублению перед камином и вытащил лохань.

Дождавшись, пока слуги наполнят ее водой, Розамунда плеснула туда капельку драгоценного душистого масла, подарок шотландской королевы, и в комнате распространился аромат белого вереска. Когда мужчины ушли, Розамунда заперла дверь на засов. Из ниши раздался кашель.

— Еще минуту, милорд, — сказала она мужу, спеша раздеться. Оставшись обнаженной, она медоточивым голоском позвала:

— Выходи, Оуэн. Я готова.

Оуэн выступил вперед, тоже совершенно нагой, и при виде голой жены улыбнулся.

— Я не выбракую тебя из отары, любимая, — поддразнил он. — Кровь Христова, Розамунда, ты самое прекрасное создание, которое я, когда-либо встречал.

Впрочем, не помню, что я когда-либо видел женщину, на которой не било бы ни клочка одежды.

Во взгляде его светилось нескрываемое восхищение.

Она, в свою очередь, оглядела его высокую стройную фигуру. В солнечном свете, струившемся в окна, он выглядел поистине великолепно. Широченные плечи, узкая талия и, длинные мускулистые ноги! Легкий золотистый пушок покрывал его ноги и грудь. Тонкая дорожка завитков спускалась по животу, исчезая в золотистом треугольнике, на котором покоилось его мужское достоинство.

— Это ты — самое прекрасное создание на земле, милорд Оуэн, — тихо ответила она, краснея от собственной дерзости и смущенно отворачиваясь от этого великана, ставшего ее мужем. Неужели все жены так ведут себя с мужьями?

Он встал за ее спиной и, обняв за; талию, привлек к себе. Другая рука сжала грудь и стала играть с соском. Теплые губы прижались к затылку, скользнули по плечу. Он едва слышно шептал, обдавая ее ухо жарким дыханием, возбуждая почти до безумия.

— Прошлой ночью ты спросила, можем ли мы любить друг друга, как баран и овечка. Я ответил, что можем, но не в первый раз. Я трижды погружался в тебя, Розамунда. И теперь покажу, как баран берет овечку.

Он снова стиснул ее грудь.

От волнения Розамунда едва дышала, вздрагивая всем телом. Он легонько подтолкнул ее к столу и, когда ее бедра коснулись столешницы, приказал:

— А теперь, любимая, наклонись вперед и обопрись о стол обеими руками. Видишь, ты совсем как милая молоденькая овечка на лугу. Похотливый баран накроет тебя своим телом, оседлает и вонзится в твой горячий влажный любовный грот.., вот так!

Он одним толчком вошел в нее, заполнив до отказа.

Розамунда от неожиданности ахнула. Он так велик, и она могла поклясться, что его любовное копье подрагивает в ней.

— О-о-х, Оуэн! — вскричала она, когда он стал двигаться, резкими короткими ударами пронзая ее. — О да!

Под его весом ее груди расплющились. Его пальцы крепко держали ее. Она снова ахнула от удовольствия, когда он глубоко погрузился в нее, а потом медленно вышел, лаская ее тело чувственными поглаживаниями своей плоти.

— Пожалуйста, — взмолилась она, чувствуя, как волнение копится в ней, выгибая спину, чтобы вобрать его в себя. — О, пожалуйста, не останавливайся!

Она пронзительно вскрикнула, когда пик наслаждения накрыл ее, и обмякла, разочарованная, что все кончилось так быстро. Его хмельное вино любви бурлило в ее жадном лоне. Он хотел, чтобы их слияние продлилось немного дольше, но не смог ей противиться. И теперь он понял. Мужчина любит жену, как всякую другую женщину: со страстью, со всем искусством и, конечно, с любовью.

Оуэн поцеловал ее ушко и шутливо проблеял:

— Бэ-э-э…

Розамунда невольно хихикнула. Муж только что взял ее совершенно необычным и волнующим способом, и она великолепно себя чувствовала.

— Отпустите меня, милорд. Боюсь, теперь нам обоим придется мыться.

Он отстранился, и она, ощутив, как тяжесть, придавившая ее к столу, исчезла, выпрямилась.

— Пойдем. Вода остывает. Ты первый, и я тебя вымою., Розамунда взяла его за руку и повела к лохани. Оуэн ступил в воду и, хотя едва уместился в лохани, с надеждой пробормотал:

— Думаю, здесь хватит места для двоих.

— Только не в этой лохани, хотя я слышала, бывают ванны и побольше. Может, приказать бондарю сделать такую для нас?

Она встала на колени и стала намыливать его фланелевой тряпочкой.