— Всему виной его юношеский задор. В этом он похож на принца Генри. Именно его бесшабашность выводит тебя из равновесия.

— Музыка довольно приятная, — неохотно признала Розамунда, направляясь по тропинке, ведущей в церковь.

— Обязательно скажи им об этом на пиру, — посоветовал Оуэн. — Хепберн вознамерился довести тебя до бешенства, но если не попадешься на удочку, а мило поблагодаришь его, как дорогого друга и соседа, решившего сделать тебе одолжение, обещаю, Розамунда, ты сумеешь отыграться.

Девушка рассмеялась:

— Вижу, мне еще многому придется у тебя учиться, господин мой. Годы, проведенные на службе Тюдоров, не прошли даром.

Оуэн расплылся в улыбке:

— Мы, валлийцы, будем похитрее любого-шотландца. А уж эту троицу обвести вокруг пальца ничего не стоит.

По обе стороны дорожки толпились жители Фрайарсгейта. Налюбовавшись на невесту с женихом, они следовали за ними в церковь, которая скоро оказалась переполненной. Внутри помещение было украшено снопами и поздними летними цветами. На алтаре в канделябрах из полированной меди горели восковые свечи. В отличие от городских церквей, где между священником и паствой часто ставились резные деревянные перегородки, в здешней не было такого барьера между людьми и святым отцом. Тут даже стояло несколько рядов дубовых скамей. Жених с невестой и свидетели заняли первую.

Из ризницы появились священники. Отец Мата был одет в белый полотняный саккос, вышитый золотыми колосьями. Это праздничное облачение он обычно носил только на Пасху. Сквозь простые стрельчатые окна в свинцовых переплетах лился солнечный свет.

Розамунда подумала, что когда-нибудь вставит в окна витражи, как в королевской часовне и больших соборах, которые она видела на юге, но тут же устыдилась посторонних мыслей и стала слушать мессу.

Благословив прихожан, отец Мата поманил Розамунду и ее жениха и, когда они встали перед алтарем, начал тихо произносить слова венчальной службы. Оба дали священные обеты громкими, отчетливыми голосами, разнесшимися по всей церкви, голосами, в которых не звучало ни сомнений, ни колебаний.

Наконец молодой священник объявил их мужем и женой. Ричард Болтон с доброй улыбкой выступил вперед, чтобы благословить новобрачных. Оуэн Мередит поцеловал зарумянившуюся невесту, и народ Фрайарсгейта разразился радостными криками.

Их повели из церкви в дом под звуки волынок. Перед зданием были накрыты столы, по обеим сторонам которых стояли скамьи. Из зала вынесли высокий стол с резными дубовыми стульями для жениха и невесты. Слуги немедленно принялись открывать бочонки с элем и сидром, разносить миски с едой. Четверо юнцов вращали вертелы с насаженными на них бычьими тушами. Подавали все традиционные мучные блюда, как на прошлый праздник урожая, но поскольку пиршество было еще и свадебное, к ним добавили говядину, жирных каплунов, начиненных яблоками, хлебными крошками и шалфеем, густое кроличье рагу с кусочками моркови и лука-порея, плававшими в винной подливке, пироги с дичью и жареную баранину. Когда перед новобрачными появилось блюдо тонко нарезанной лососины на листьях кресс-салата, Розамунда удивленно спросила:

— Откуда взялась эта прекрасная рыба, Эдмунд?

— Хепберны привезли, миледи, — пояснил тот.

Розамунда повернулась к Логану, который ввиду его высокого положения сидел за брачным столом; и мило улыбнулась:

— Как приятно иметь такого хорошего соседа, милорд!

Мало того, что вы подарили нам музыку, которая так оживила наш праздник, но еще и лососину привезли. Благодарю вас от всего сердца.

Логан, не вставая, поклонился. Изумленная улыбка играла на его лице.

— Счастлив, что смог доставить вам удовольствие, леди, — пробормотал он. В синих глазах плясали веселые огоньки.

— Не забывайте, милорд, это не удовольствие, а всего лишь лососина. И заметьте, я не спрашиваю, в чьих водах вы ее выудили, — ехидно добавила Розамунда. — Доказательство быстро окажется в чьих-то желудках, так что вы в полной безопасности.

Сидевшие за столом рассмеялись. Логан не оказался исключением: у него хватило сообразительности понять, что его переиграли, и вовремя отступить.

На ближайшем поле были установлены мишени, и мужчины, взяв длинные луки, принялись стрелять по очереди.

Развлечение очень скоро превратилось в открытое состязание между Оуэном и Логаном. Стрела за стрелой летели в воздух, и каждый выстрел становился все более метким. Когда стрела Логана расщепила древко стрелы Оуэна, среди наблюдавших раздались возгласы удивления.

— Лучше тебе все равно не суметь, Оуэн Мередит! — ухмыльнулся шотландец.

— Может, и сумею, — тихо ответил англичанин и, натянув тетиву, спустил стрелу. Радостные вопли раскололи тишину, когда стрела Оуэна, в свою очередь, расщепила древко стрелы шотландца. Логан лишился дара речи, а Мередит, подбоченившись, широко улыбался.

— Да будь я проклят! — воскликнул Хепберн.

— Я уже устала повторять, милорд, что так оно и будет, — заверила Розамунда, подходя к ним, и, встав на цыпочки, чтобы поцеловать мужа в щеку, сказала:

— Прекрасная работа, муженек! А теперь идем и садись со мной рядом. Кухарка испекла чудесные пирожки с грушами, чтобы отпраздновать этот день. И вы тоже, Логан Хепберн. Похоже, вам не мешает подсластить горечь поражения. И может, капельку вина?

— С удовольствием, — кивнул он. — Сэр, вы должны научить меня стрелять. Я считал себя лучшим лучником в округе, но признаю, вы легко меня победили.

— Тут нет ничего сложного, и я с радостью поделюсь с вами своими знаниями, — пообещал Оуэн. — Но не сегодня. Мне понадобятся силы и искусство для других игр.

И, обняв Розамунду за плечи, удалился к высокому столу.

— Он смеется над тобой, — тихо заметил Йен.

— Знаю, — вздохнул Логан, — но я это заслужил. Он не дурак и понимает, что я вожделею его жену. Но пусть не я первым ее попробую, зато наверняка стану последним. Она будет моей, клянусь.

— Глупец! — прошипел Колин. — Найди другую девушку и женись. Это твой долг как нашего лэрда.

— Лучше найди ты, Колин. Если я умру без наследников, лэрдом станет твой сын. Мне все равно. Девушка, которая сегодня вышла замуж, — единственная, кого я хочу.

— Нужно было увезти ее в тот вечер, когда представилась возможность, — напомнил Йен.

— Может, ты и прав, но уже слишком поздно, — отмахнулся Логан. — Правда, пока ничего не кончено, братья. У меня будет еще один шанс, и, когда он появится, я не упущу его.

Жители Фрайарсгейта ели, пока не заболели животы.

Мужчины играли в свои грубые игры и долго перекидывались овечьим пузырем на сжатом поле за домом. Трое Хепбернов, восстановив свою честь победой в этом виде развлечений, снова заиграли. Им вторили свирель, скрипка, колокольчики, тамбурин и барабан. Начались танцы. Люди, держась за руки, длинной цепочкой прошли между столов, возглавляемые женихом и невестой.

День клонился к закату. По сигналу Розамунды слуги стали раздавать небольшие караваи с зажженными свечами.

Эдмунд встал впереди, и процессия три раза обошла дом.

Потом свечи затушили, и каждый каравай был съеден, если не считать последней четвертушки, которая станет храниться до следующего праздника урожая.

Солнце медленно опускалось за горизонт, и гости начали расходиться. Хепберны распрощались с хозяевами и сердечно их поблагодарили; Логан склонился над рукой Розамунды.

— Мы еще встретимся, госпожа Фрайарсгейта, — пообещал он.

— Жду не дождусь, милорд, — ответила она, смело отвечая на его взгляд. Потом отняла руку и пожелала благополучно добраться домой.

— Вы не останетесь на ночь? — гостеприимно осведомился Оуэн.

— Нет, милорд, но спасибо вам. — В небе уже поднимается добрая приграничная луна, которая доведет, нас до дома.

Оуэн и Розамунда долго смотрели вслед всадникам. Невеста была вынуждена признать, пусть и самой себе, что она поистине счастлива видеть удалявшиеся спины Хепбернов.

Да, если быть честной, Логан чем-то притягивал ее, но она никому не скажет о своих тайных мыслях.

Супруги долго молчали, любуясь закатом. Когда солнце село, они рука об руку вошли в зал, где уже зажгли свечи и развели огонь в очаге: хоть день был и теплым, к вечеру потянуло прохладным ветерком. Розамунда и Оуэн уселись перед очагом на маленькую мягкую скамью. У ног Оуэна лежала лютня. Подняв инструмент, он начал петь чистым валлийским тенором. Девушка была удивлена и очарована, ибо никогда ранее не слышала, чтобы Оуэн пел или играл, и даже не знала, что он способен на такие подвиги.


Взгляни на розу, о Роза моя,

Потом, смеясь, — на меня.

И в смехе твоем, о Роза моя,

Послышится трель соловья.

Сорви эту розу, о Роза моя,

Прекрасный цветок любви.

И в этой розе, о Роза моя,

Все лучшие чувства мои.


Музыка смолкла, и у Розамунды закружилась голова и перехватило дыхание. Он взял ее маленькую ручку и, отложив лютню, нежно поцеловал пальчики. Их взгляды встретились, и сердце Розамунды странно сжалось.

— Мне еще никогда не пели серенад, — тихо вымолвила она. — Ты сам написал эту песню?

— Нет, — признался он, внезапно поняв, что мот бы ей солгать и она никогда не узнала бы. — Говорят, ее написал Абеляр, французский философ и поэт. Мелодия, однако, моя. Как у большинства валлийцев, у меня есть музыкальный дар, Я рад, что угодил тебе своими скромными способностями, любимая.

— Дядя Генри так и не приехал. Я думала его увидеть, — заметила Розамунда после некоторого молчания.

— Он знает, что ему тут нечего делать, — пожал плечами Оуэн. — У него был целый год, дабы привыкнуть к мысли о том, что Фрайарсгейт будет принадлежать твоим детям, а не его внукам.

— Но я была почти уверена в его появлении. Он должен был хотя бы пожаловаться на то, что у него несправедливо украли поместье, — улыбнулась она.