Хочется кричать и рыдать в голос, сокрушаясь о собственной глупости, но я стойко держусь, отсчитывая минуты, пока Макс шнурует кроссовки в прихожей. Набрасывает ветровку, шумно дыша, а затем клацает входной дверью, навсегда отрезая меня от мира дурацких фантазий.

Устремляюсь в прихожую и запираю дверь на два оборота, по-детски желая защитить себя от невзгод внешнего мира. Приваливаюсь спиной к холодной поверхности и глубоко дышу, сдерживая слезы. Дура! Стягиваю проклятое платье и выбрасываю его в урну. Я выйду за Багрова и научусь жить, как циничная сука.

Глава 8

Диана

Дождь монотонно барабанил по крыше палатки судмедэкспертов. Побережье залива пряталось в клубах густого, светло-серого тумана.

Маркус Буковски стряхнул тяжелые капли с дождевика и склонился над телом утопленницы. Длинные чёрные волосы, спутанные водорослями, бледная, как мел кожа, лицо, изъеденное ракообразными. Руки и ноги связаны эластичной верёвкой. Он натянул предложенные напарником Левским перчатки и раскрыл чёрный пластиковый мешок, в который убийца спрятал девушку.

От представшей перед ними картины к горлу подступила тошнота...

Я застегиваю на груди куртку, поеживаясь от утренней прохлады и откладываю ноутбук в сторону. Почему я пишу? Если когда-нибудь писательнице Диане Шестак репортеры зададут такой вопрос, я отвечу: потому что, я не могу сказать вслух...

А мне есть что провозгласить этому миру. Да, и я не могу молчать! Да простит меня следователь Буковски — герой моего полицейского детектива, но на одном романе я не остановлюсь. Я оборудовала лоджию в оазис личного рая на земле. В моем распоряжении кресло-качалка из синтетического ротанга, шерстяной плед, стеклянный столик на изогнутых ножках и чашка дымящегося кофе... Ветер подхватывает сигаретный дым и вплетает его в струящийся пар из кофейной чашки. Я курю... А курю я только в одном случае: все плохо.

Глубоко затягиваюсь ментоловой сигаретой и тянусь к лежащему на столике телефону. Ещё разок посмотрю на него... Всего лишь раз. Захожу в воцап и, украдкой, как трусливый заяц, смотрю на фото Макса. Я должна ненавидеть его — парня, пополнившего ряды пренебрёгших мной мужчин, но я не чувствую ненависти... Меня гложет какой-то странный, удушливый стыд. Словно кто-то увидел неприглядную, тёмную сторону моей личности и указал на неё... Сунул носом в дерьмо, как нашкодившего котёнка.

Тушу окурок в хрустальной пепельнице и, отхлебнув горький кофе, наслаждаюсь рассветом. Скоро приедет Саманта и отвлечёт меня. На время украдёт из рабства навязчивых мыслей и грусти. Золотисто-розовые лучики занимающегося солнца играют на поверхности стеклянного столика, облака растворяются в небесной синеве уходящего лета. Рассвет заползает во все темные уголки, прогоняя прошлое и открывая двери новому дню. Сегодня будет жаркий день. И все будет хорошо...

Я забираю чашку и бреду в кухню, вздрагивая от пронзившего утреннюю тишину квартиры дверного звонка. Саманта.

— Привет, Шестак! Ты почему на звонки не отвечала?

Сэм всучивает мне пластиковый контейнер с горячими булочками и по-хозяйски надевает домашние тапочки.

— А ты разве звонила? — удивлённо вскидываю бровь. В мозгу красными всполохами мелькают воспоминания об ужасной ночи: Макс ушёл, я долго стояла под душем и плакала, плакала... А потом вырубилась прямо на диване, где мы занимались сексом.

— Ди, что с тобой? Ты бледная, как...

— Мел? — осторожно спрашиваю я.

— Нет. — Сэм недовольно качает головой. — Что-то прозрачное, голубоватое... Эти твои заплаканные глаза, темные тени на веках. Эврика! Личинка. Вот до чего ты довела себя.

— Ли-чин-ка. — Завороженно повторяю я. — Умница, Сэм! — прижимаю подругу к груди, как родную, и пулей бегу к ноутбуку. — Какой, нафиг мел или мука. Это банальщина. Личинка! Моя утопленница бледная, как личинка! Прозрачная, голубоватая... Наверное, тебе нужно писать книги, а не мне, Саманта. Твои сравнения всегда в точку.

— Ты определенно слетела с катушек, Шестак! — строго произносит Сэм, наблюдая за тем, как я вношу правки в описание утопленницы. Редакторы точно будут в восторге! — Если мне не изменяет память, ты вчера ходила на свидание.

— Не напоминай. — Морщусь я, сохраняя отредактированный текст и закрывая крышку ноутбука. — Сейчас позавтракаем и поедем к Виоле. То есть к маме...

Саманта включает электрический чайник, распахивает задернутые шторы и выходит через открытую дверь на лоджию. Вот же черт! Сигареты. Я оставила улику на месте преступления...

— Ди... — визгливо протягивает она. — Ничего не хочешь мне рассказать? — влетает в комнату Сэм.

— Нечего рассказывать. Встретились и разбежались как в море корабли. Папа прав: мне нужен надежный мужчина, который знает, что ему нужно... А не эти...

— Ещё один избалованный мажор? Расскажи мне, Ди, что случилось? — ее тонкие пальчики бережно поглаживают мою кисть, пробуждая задвинутые подальше эмоции.

— Ничего...

— Поэтому ты проплакала полночи, отключила телефон и уснула на диване? — Сэм бросает взгляд на валяющийся возле дивана плед.

— Он оттолкнул меня, ясно? Но это и неудивительно... Мне противно от самой себя.

Я не выдерживаю, вырываюсь из объятий Саманты и бегу в ванную. Подавляя проклятые слёзы, быстро принимаю душ и возвращаюсь в кухню. Я не имею права расклеиваться и опускать руки. Я должна быть сильной и найти дочь. Сэм обеспокоенно смотрит на меня, задержавшись взглядом на старенькой клетчатой рубашке и джинсовых шортах.

— Диана, ты собираешься ехать к маме в таком виде?

— Да, Сэм. Это всего лишь мама, а не королева Британии. — Снисходительно бормочу я.

— А как же визит к частному детективу? Или ты передумала? — голос Саманты звучит раздражающе спокойно.

— Завтра я встречаюсь с Багровым. Буду просить его помочь мне с поисками лучшего частного детектива области.

Я молча отпиваю глоток свежезаваренного чая, ощущая, как пространство наполняет чувство таинственной важности. Возвышенная, благородная тишина, которую не хочется спугнуть глупой шуткой или пустой болтовней. Саманта чувствует то же, что и я. Молча, почти бесшумно пьёт чай, откусывает маковые булочки...

Но через секунду повисший надо мной ореол благородной миссии пронзает звук входящего сообщения на электронную почту.

— Это он, Сэм. Неизвестный адресат, усыновитель Арины или... кто он там. — Дрожащим голосом шепчу я.

«Не вынуждайте нас скрываться и прятать дочь. По закону девочка наша. Подумайте о ребёнке», — читаю послание. 

— А зачем он пишет? Разве ты общалась с ним после приезда из Крыма?

— Да. Написала, что хочу решить вопрос по-хорошему. — Я поднимаюсь с места, не в силах справиться с охватившим меня волнением. — Сэм, поехали скорее к маме!

— Может, сразу к Багрову? Упадёшь на колени, пообещаешь ему... себя?

— Черт, Сэм! Я на все готова, чтобы ее найти. Но сейчас мы поедем к маме.

Загородный дом Виолы Шестак — то ещё пафосное местечко. Утопающий в зелени добротный одноэтажный дом из белого камня отличают изысканный дизайн и продуманная планировка. Чему удивляться? В этом вся маман. Виола — талантливый ландшафтный дизайнер. Хотя я убеждена, что мир потерял в ней драматическую актрису.

Автомобильные шины шуршат по гравию подъездной дорожки, когда я паркуюсь возле ворот. Сэм выскакивает, с наслаждением потягиваясь и разминая затёкшие ноги.

— Глянь-ка, Диан, похоже, Виола Вадимовна завела питомца? — улыбается Саманта, склоняясь над притаившимся возле калитки щенком. — Ну где ты там, Шестак?

Я водружаю на плечи рюкзак, забираю из багажника сумку с вареньем — подарком Евдокии Андреевны, и, наконец, обращаю внимание на сюсюкающуюся с малышом Сэм:

— Лучше бы помогла, Невская!

В этот момент калитка распахивается, открывая взору расплывшуюся в улыбке маму. Вечерний макияж, аккуратно повязанный вокруг головы тюрбан, длинное цветастое платье — в отличие от меня, она подготовилась к встрече.

— Доченька моя. Диша... — ласковые мамины пальцы сжимаются на моих плечах. — Давно не виделись, Белоснежка. — Произносит удушливо-заботливым шепотом.

— Ну... Да... — мямлю я, уткнувшись в ее пахнущее селективным парфюмом плечо.

— А это что такое? Опять ты! — мама резко разрывает объятия, заметив виляющего хвостиком щенка. — Убирайся! Вон! Вон!

Она скрывается в идеально спроектированном дворе — эдаком маленьком филиале рая на земле, и возвращается через минуту с метлой.

Мы с Сэм прирастаем к земле, ошеломлённые представшей взору неприглядной картиной.

— Брысь! — визжит маман, замахиваясь на скулящего пса. Маленький — от силы месяца три, с длинными, как у таксы, ушками и белым пятнышком на лбу, он прилипает к моим ногам в поисках защиты.

— Мама, остановись! Что ты делаешь? — я подхватываю кроху на руки и прижимаю к груди.

Тёплый, живой, дрожащий щенок с огромными и темными, как спелая вишня, глазами-бусинами...

— Дианочка, брось его, детка! Это приблудный пёс. Уже несколько дней здесь ошивается. — Перебрасывая рукоятку метлы с одной руки на другую, протягивает мама.

— Я... возьму его. Заберу себе. — Выдавливаю хрипло, столкнувшись, словно со льдиной, с осуждающим взглядом мамы. Сэм молчит. Из ее умных карих глаз струится понимание. Одобрение. Забота о ком-то — вот что поможет мне отвлечься.

— Жоржи-и-ик! Диана приехала! Выйди поздоровайся! — маман зовёт своего любовника, прерывая тягостное, неудобное молчание, и жестом увлекает нас за собой.

Прижимая щенка к груди, я захлопываю калитку и бреду вслед за Сэм по вымощенным натуральным камнем дорожкам. Жорик выскакивает из дома, едва не сбив нас с ног. Очевидно, Виола оторвала его от просмотра сериала, потому что выглядит мамин сожитель лохматым и потрепанным.