– Этот старый долг давным-давно оплачен, – спокойно заметил Джек.

– Я этого никогда не забуду! – вскричал Карим.

– Не мог же я оставить их умирать.

– Любой другой оставил бы.

– А я не мог.

Карим просто сказал:

– Вот почему я никогда не подведу вас, чего бы вы ни попросили, господин.

Джек считал, что не сделал тогда ничего особенного. Посреди пустыни он наткнулся на караван одной семьи. На них напала шайка убийц и разбойников, которые оставили их, сочтя мертвыми. У них забрали все, даже одежду сняли. Джек перевязал несчастным раны, одел их, дал им пищи и воды, а когда они смогли продолжить путь, он проводил их до места, куда они направлялись. Ибо в обычаи пустыни входило и это.

Три недели спустя у Джека на пороге появился Карим и поклялся в вечной преданности – в благодарность за то, что Джек спас его семью.

С тех пор они были вместе.

Джеку уже пора было встретиться с полковником и леди Элизабет.

Он попрощался со своим слугой:

– Да хранят тебя боги.

– И вас, господин.

– Найди нас в Ауксоре, как только выяснишь то, что я хочу знать. «Звезда Египта» будет стоять там несколько недель. Если понадобится, я найду повод остаться с ними, пока ты не вернешься.

Карим кивнул.

– Я найду вас в Луксоре. – После короткой паузы он добавил: – А, эти англичане! Какие они странные!

– Очень странные, – согласился Джек (оба на секунду забыли о том, что сам Джек тоже англичанин). Тут ему в голову пришла новая идея: – Возможно, следует сказать Азару, чтобы он заодно постарался собрать сведения о полковнике и миссис Уинтерз.

– Да, господин.

Джек в задумчивости потер подбородок.

– Что-то подсказывает мне, что они не такие, какими кажутся.

Карим засмеялся и открыл перед своим господином дверь каюты.

– А разве все люди именно такие, какими кажутся?


Хилберт Матиас Уинтерз прошелся по каюте первого класса на борту «Звезды Египта», потом подошел к двери, ведущей в спальню, и открыл ее как раз в тот момент, когда Амелия вылезала из большой медной ванны. Он позволил себе секунду полюбоваться ее женственной фигурой с тонкой талией, пышной грудью и белыми гладкими бедрами, а потом заметил:

– Поздновато для ванны. Скоро чай.

Амелия приняла из рук служанки-египтянки тонкое льняное полотенце и кивком отпустила ее. Она подождала, пока служанка не вышла из каюты, и прошипела:

– Не будь ослом, Хилберт!

– Стараюсь не быть, дорогая.

– Плохо стараешься, – проговорила она, обтирая тело полотенцем. – Я принимала ванну в этот час потому, что чертова прислуга целый день не могла нормально нагреть воду!

Амелия нахально врала – полковник всегда мог это определить.

– Немного обидно, а?

– Да. Они полные болваны, все без исключения, – пожаловалась его хорошенькая супруга.

Он неспешно пересек комнату и демонстративно разворошил смятую постель стеком, с наслаждением наблюдая, как искажается от изумления лицо Амелии. После этого он плюхнулся на край кровати, вытянул перед собой одну ногу и положил на нее другую, согнутую в колене.

– Провела день в постели, да? – Полковник лениво похлопал ладонью по голенищу сапога.

Подобно кошке, Амелия обладала редкой способностью не терять равновесия. Так было и сейчас. Она кивнула:

– Как тебе прекрасно известно, у меня страшно болела голова – с самого утра.

Полковник успел заметить улыбку, скользнувшую по хитрому личику. Он знал, что именно она означала. Интересно, с кем Амелия делила эту постель.

Она уронила купальное полотенце на пол и остановилась, обнаженная, перед туалетным столиком, рассматривая в зеркале свою фигуру. «Дорогая Амелия» не страдала от застенчивости. Она прекрасно знала каждый дюйм своего тела, как солдат-кавалерист знает своего коня. Она и заботилась о нем так же: кормила его, обихаживала, старательно за ним присматривала, тайком немного баловала. Солдат знает, что, если он должным образом позаботится о своем коне, тот всегда будет верно ему служить. В отношении своего главного достояния – тела – Амелия придерживалась точно такой же философии.

Откинувшись на подушки, полковник наблюдал, как Амелия, повернувшись спиной к зеркалу, разглядывала через плечо свое отражение. Она ущипнула себя за ягодицы, видимо, проверяя, не появилось ли там лишнего жирка.

Успокоившись на этот счет, Амелия накинула пеньюар, уселась за туалетный столик и взяла щетку для волос.

– Приятно провел день? – осведомилась она, приводя в порядок спутавшиеся золотистые пряди.

– Очень.

Хилберт приподнялся на локтях, потом поднялся с постели и встал у Амелии за спиной. Полупрозрачный пеньюар соскользнул с ее плеча, искусно обнажив плечо и одну грудь. Не снимая перчаток, он протянул руку и обхватил пальцами белую шею.

– Ты как всегда прелестна, моя радость.

Несмотря на комплимент, она наморщила носик:

– От тебя разит конским потом.

– Ездил верхом целый день. Как еще от меня может пахнуть? – Полковник приподнял стек и потом несколько раз провел им по ее соскам, опустил вниз по животу к треугольнику пышных завитков. – Всегда получаю удовольствие от хорошей езды.

Она повела бедрами и многозначительно засмеялась.

Амелия могла быть игривой и даже изобретательной. На его глазах она делала такое, от чего покраснела бы и опытная шлюха. И хотя во время их первых встреч она притворялась девственницей, притворство ее было мгновенно отброшено, как только она поняла, что ему это совершенно все равно. Более того – он даже был доволен тем, что она уже владела искусством любовных утех. Хилберт наклонился, чтобы его ладонь могла повторить путь стека.

– Тебе надо помыться, – заявила Амелия.

– Значит, ванна здесь очень кстати.

– Я скажу Хет, чтобы она принесла чистой воды.

Амелия приподнялась, но полковник остановил ее, положив на обнаженное плечо стек. Он напомнил о своей власти над ней.

– Старому вояке и это сгодится. Я готов забраться в нее после тебя, дорогая.

– Все, что пожелаешь, Хилберт.

Он понимал, что ее послушание притворно. Он иронически улыбнулся и приподнял мохнатую бровь:

– Неужели все?

Амелия чуть ли не замурлыкала. Она прижалась к его плечу (будто не было запаха конского пота) и начала тереться о него.

– Чего бы тебе хотелось?

– Чтобы ты меня раздела…

Она принялась расстегивать пуговицы еще до того, как он закончил фразу:

– …и принесла мне рюмку мадеры, пока я буду лежать в ванне.

Она будто девочка надула губки:

– А мне показалось, что ты задумал что-то другое…

– Знаю. Но ты ошиблась, дорогая.

«Как это часто с тобой бывает», – мысленно договорил он.

– Наверное, ты устал после долгой поездки.

Полковник хотел съязвить, что, мол, это же можно сказать и о ней. Однако он просто кивнул головой:

– До Серапеума и обратно дорога довольно долгая, старушка.

Он знал, что Амелия ненавидит, когда он называет ее старушкой. Именно поэтому он время от времени вставлял в разговор это обращение.

– Кстати, как наша подопечная?

– Чертовски хорошая наездница эта леди Элизабет.

– Чему удивляться? Она всегда казалась мне чересчур крупной и массивной девицей.

Полковник игнорировал ее злые слова.

– Прекрасно держится в седле.

Амелия прошлась вокруг него, обольстительно покачивая бедрами, и кокетливо напомнила:

– Бывало, ты говорил так обо мне.

Хилберта это ничуть не развлекло. В последнее время Амелия стала будить в нем не желание, а раздражение. В ней не было никакой тонкости. Никакого аристократизма. Не то что Элизабет Гест, в одном пальчике которой было больше изящества, чем во всем пышном теле Амелии.

Видимо, на его обветренном лице отразилась тень от вращения.

– Ты успел привязаться к этой девице, не так ли, Хилберт? – спросила Амелия.

– Наверное, да. Она прекрасная и умная молодая женщина с добрым сердцем.

Амелия не сдержалась и ужалила, как ядовитая змея:

– Вот уж не думала, что тебя привлекает доброе сердце! Скорее пара красивых высоких грудей, за которыми оно бьется.

– У тебя всегда в мыслях одно и то же, – произнес полковник с глубоким отвращением.

– Именно поэтому ты на мне и женился! – ответила она чересчур громко.

Он нанес ответный удар:

– Но мы ведь так и не собрались оформить это официально, если я не ошибаюсь?

Повернувшись к нему спиной, Амелия небрежно бросила через плечо:

– К счастью. Ты стареешь, Хилберт, и в постели с тобой скучно.

Он резко развернул ее и, ткнув стеком в подбородок, поднял ей голову.

– Мне кажется, дорогая, что на этот раз ты зашла слишком далеко.

Властный тон мгновенно подействовал на Амелию. У нее на глазах выступили слезы, ровные белые зубки впились в нижнюю губу, подбородок с ямочкой задрожал.

Глубоко вздохнув, она прошептала:

– Мне очень жаль, Хилберт. Я это несерьезно.

– Я знаю, что тебе жаль, радость моя. Тебе всегда бывает жаль.

Эту сцену они проигрывали уже много раз, и всегда она заканчивалась более или менее одинаково. И, как прежде, он пытался определить, действительно ли она искренне раскаивается или это он недооценивает ее актерский талант.

– Позволь, я помогу тебе снять куртку и сапоги, – смиренным тоном попросила Амелия. – Ты же хочешь помыться, прежде чем идти пить чай.

– Конечно, от меня же чертовски воняет.

– Это запах мужчины, дорогой, и тебе он идет.

Амелия завела иную песню, хотя совсем другое доносилось из ее уст всего несколько минут назад. Она вдруг оживилась и защебетала:

– Кто-то из офицеров говорил, что мы будем несколько суток стоять в Миние, около Бени-Хасана, чтобы можно было ночевать в пещерах.

Они вернулись на нейтральную территорию, где оба чувствовали себя уверенно, – к их общей роли опекунов леди Элизабет.