Неволин благоразумно промолчал. Что правда, то правда – в перформансах он еще слабо разбирался.

Потом в ритуально-символическое действо вступили зрители. Куракин предлагал им назвать тему, а сам читал на эту тему белые стихи. Саксофонист играл, Люся Чигис металась по сцене, товарищ, принесший школьную доску, просто сидел в углу в позе лотоса.

Все это было довольно забавно, но Неволин не мог простить Куракину Мандельштама.

– Нет, он мог использовать в своем спектакле чужие стихи, но должен был упомянуть, кому они принадлежат... – прошептал он Лизе.

– Неволин, ты зануда! – рассердилась она. – Роберт – талант.

– А по-моему, он просто выпендривается...

Они вернулись домой в состоянии легкой ссоры.

– ...нет, ты признайся, что ничего не понимаешь в искусстве! – отчитывала Лиза Неволина.

– Ладно, признаюсь, – легко согласился он. – Я не понимаю всех этих театрально-поэтических условностей, манерных поз, этого пафоса... Возможно, Куракин и способный человек, но почему он ведет себя так, как будто он самый настоящий гений?..

– Он ведет себя как князь. Он – князь.

– Бред какой-то... Князь в рваных джинсах!

– Ему не нужна оболочка, потому что он не форма, он – содержание!

Неволин разозлился:

– Лизка, твоя любовь к эксклюзиву не доведет тебя до добра!

– А ты обычный мещанин! – сердито засмеялась Лиза.

– Кто? – удивился Неволин.

– Мещанин. Из тех, которые раньше семь слоников на комод ставили и накрывали подушки кружевными накидками... Я, когда с тобой встретилась, была о тебе более высокого мнения. Думала – конструктор, военной авиацией занимается, такой особенный... – Лиза фыркнула и ушла в другую комнату.

Они и раньше ссорились, но как-то легко, беззлобно... «Все из-за этого Куракина, будь он трижды неладен!» – с досадой подумал Неволин.

– «Вернись ко мне скорее, мне страшно без тебя, я никогда сильнее не чувствовал тебя, и все, чего хочу я, я вижу наяву, я больше не ревную, но я тебя зову!» – тихо произнес он вслух.

Но, странным образом, эти мандельштамовские строчки относились вовсе не к Лизе и не к Роберту Куракину.

Существовала еще одна женщина, у которой был муж, дочь и вообще – своя жизнь, которая к Неволину не имела никакого отношения. Случайная встреча свела их на время, оставив только воспоминания. Лучи солнца лились сквозь решетчатое окно... На нее и на него. И еще – остался в памяти запах сломанных цветов.

Женщину звали Розой.

– Костя, сварить тебе кофе? – крикнула Лиза как ни в чем не бывало.

– Что? А, нет, спасибо...

Неволин походил по комнате, включил музыкальный центр.

«Онли ю-ю-у-у...» – заливался на одном из радиоканалов сладкоголосый, давно уже мертвый Элвис Пресли. «Только ты» – вот о чем он пел.

«Ты, Неволин, прожил пустую и никчемную жизнь. Ты никого не смог сделать счастливым. Ты даже с сыном не можешь найти общего языка! У тебя только работа и есть... И вот ты снова пытаешься начать жизнь с чистого листа. Собрался жениться на замечательной, прекрасной девушке, а сам думаешь о другой. О той, которой ты даром не нужен!»

Он переключил канал, прослушал очередную песню, на этот раз – отечественного мэтра, очень популярную лет двадцать назад. Потом снова переключил канал... Все, словно сговорившись, пели о Розе. Конечно, не напрямую о ней, но почему-то Неволин представлял именно ее, слушая музыку. И в стихах прятались намеки на Розу, и в солнечном свете была тоже она... Везде была Роза.

Неволин прошел на кухню.

Лиза была уже там – она пила кофе и листала журнал.

– Ты знаешь, а Ритка Боброва была права... – сказала она, подняв глаза на Неволина.

– Какая Ритка?

– Моя подруга, Ритка! Ну, такая страшненькая, и муж еще у нее тоже очень страшный, пожарный...

– А-а.

– ...Так вот, пишут, что сейчас никаких особо модных тенденций в свадебной моде не существует. Носи что хочешь! Главное, чтобы это было стильно... И я вот что подумала... – Лиза взъерошила свои волосы. – А что, если заказать не платье, а брючный костюм из белой парчи, с отделкой из органзы, и гипюровую шляпку – вот как на этой фотографии... По-моему, очень оригинально!

Неволин посмотрел на фотографию.

– Да, что-то есть. Лиза...

– Что? – Она снова подняла на него большие темные глаза.

– Лиза, я свинья, скотина и сволочь.

– Да брось, Неволин, я уже тебя простила... – засмеялась она.

Он глубоко вдохнул – словно ныряльщик перед тем, как прыгнуть в воду.

– Лиза, моему поступку нет никакого оправдания. Но я не могу на тебе жениться, – тихо, отделяя одно слово от другого, произнес он.

Лиза отложила журнал в сторону.

– Ты что, обиделся? – удивленно спросила она. – Ну, за то, что я тебя мещанином обозвала? Да брось ты, Костя... Или ты меня к Роберту продолжаешь ревновать?..

– Ни то, ни другое и не третье.

Лицо у Лизы моментально изменилось. Оно стало серьезным и испуганным.

– У тебя кто-то есть? – быстро спросила она.

– Да. То есть нет.

– Да или нет? – В ее больших глазах задрожали слезы. – Кто она?

– Это неважно. Она замужем. И она своего мужа не бросит... В общем, это не то, что ты думаешь.

– Ко-остя... – ошеломленно прошептала Лиза. – Ты шутишь? А как же наша свадьба? Ты... ты решил меня бросить?

– Лиза, я все равно не сделаю тебя счастливой! Я только о ней и думаю... Это наваждение какое-то!

– Может быть, пройдет? – робко спросила она.

– Может быть. Все проходит.

Они смотрели друг на друга. И молчали.

– Мне уйти? – тусклым голосом спросила Лиза.

– Зачем?

– Ну, я вроде как тут лишняя...

– Я сам уйду.

– Куда, к ней?

– Нет, у нее своя семья, я же говорил. Я уйду к Лужиным или к Юрке Ликину... У него как раз теща опять в Саратов уехала. Позавчера. Или у Кобзева поживу какое-то время! То есть ты пока можешь остаться тут.

– Как это благородно... – с иронией пробормотала Лиза.

– Лиза... – Неволин сел напротив нее. – Если бы я мог умереть ради того, чтобы тебе стало лучше, я бы умер.

– Неволин, ты говоришь страшную чепуху... – тоскливо вздохнула она. – Сам себя послушай – тебе проще умереть, чем жить со мной!

– Лиза, я виноват.

Она отшвырнула журнал в сторону, подошла к окну и заговорила, стоя к Неволину спиной:

– С самого начала я знала, что у нас ничего не получится. Слишком все легко было, легко и весело. Мы словно в игру какую-то играли... Ты казался мне таким значительным, интересным. А потом...

– Я не эксклюзив, это точно.

– Я помню тот день, когда ты не ночевал, а потом вернулся на следующий день и сделал мне предложение, – продолжила она взволнованно. – Я только сейчас догадалась – ты ведь провел эту ночь с ней, ведь так?

– Да.

– Сколько ей лет – этой твоей? – высокомерно спросила Лиза.

– Сорок.

– Сколько?!

– Ей сорок лет, – отчетливо повторил он.

– Ну, тогда это действительно что-то невероятное – если ты влюбился в женщину, которая не просто старше меня, но даже старше тебя!

– Я – что? – непонимающе переспросил Неволин.

– Влюбился – вот что!..

* * *

Что значит имя? Роза пахнет розой,

Хоть розой назови ее, хоть нет.

(У. Шекспир. «Ромео и Джульетта».)

* * *

В Камыши Роза приехала только вечером, простояв в пробках часа четыре, не меньше.

Она чувствовала себя разбитой и усталой, но тем не менее ничуть не жалела о том, что сбежала от мужа.

Поставила машину в гараж, прошла через палисадник, уже весь заросший яркой зеленой травой. Кусты тоже были все в зелени... От той части дома, где жили Аникеевы, доносилась музыка. «Наверное, у Варьки гости...» – машинально подумала она.

Роза могла думать о чем угодно, только не о том, что произошло сегодня.

Из-за кустов появилась старуха Вершинина в длинной черной накидке. Киса, не узнав Розу, истерично залаяла.

– Кто там? А, это ты, Розочка... Киса – свои, свои же!

– Добрый вечер, Анна Леонардовна.

– Добрый! Киса, да перестань же! Надолго к нам, Розочка?

– Навсегда.

– Шутишь! – улыбнулась старуха, сверкнув крупными искусственными зубами. – Господи, как время-то летит... Кажется, еще вчера вы были детьми – ты, Варька, Сережка. Куда все подевалось? – Вершинина, кряхтя, скрылась за дверью.

Роза вошла в свою пустую, пахнущую пылью квартиру.

«Все возвращается на круги своя... Я снова здесь и, наверное, навсегда!» – усмехнулась она, и невольно, под влиянием последних слов Вершининой, решила вспомнить прошлое.

Достала из шифоньера старый альбом. Первые фотографии были еще черно-белыми, пожухшими от времени. Дед с бабушкой, которых Роза почти не помнила, папа с мамой... «Как странно! Где-то читала, что лицо на фотографии меняется, если человек умирает. По-моему, это самовнушение. Такие веселые, жизнерадостные люди, здесь, на снимках, – и не скажешь, что они умерли!»

А вот и она, Роза, – от младенца, спящего в смешной, старомодной коляске, до юной девушки.

«Групповой снимок. А, это мы всем классом фотографировались перед «последним звонком», в конце мая. Варька, я, Серега Козырев, Алик... Господи, какое у меня здесь взрослое, серьезное лицо! И вообще я на себя не похожа...»

Роза склонилась ниже над альбомом, словно пытаясь разгадать какую-то тайну, спрятанную в прошлом. «Надо же, и почему я тогда считала себя толстой? А волосы как смешно лежат! Я их специально начесала, в стиле диско... Варька мне глаза накрасила – во время перемены, на заднем дворе. Пришлось до последнего момента скрываться от директрисы, чтобы она не повела меня умываться... Почему-то так важно было сфотографироваться именно накрашенной, с этой немыслимой прической! Директриса у нас была строгая, Марь Васильна, запрещала мини и косметику, мальчишек гоняла за то, что они курят... Мы ее за глаза называли «немецкой овчаркой», а ведь на самом деле она была простой, искренней теткой и правильно делала, что гоняла всех! Сейчас все можно, но стало ли от этого лучше?..»