– Господи, Мариночка, ты такая красавица...

– Ай, перестань! – перебила та. – Я знаю, за что борюсь. Лучше Николая я никого не видела. Он не нефтяной магнат, но человек очень состоятельный. У него свой бизнес. И это при всем при том, что кругом одни бездельники! Детей он, слава богу, тоже не хочет... Он умный, он интересный, он порядочный. Не пьет, не колется, не бабник, не уголовник какой. Где я лучше найду, ну где?! Это просто счастье, что он на меня обратил внимание! Просто чудо какое-то!

– Мариночка...

– Нет, мамуль, ты сама подумай – мы с тобой, конечно, не нищие. Но Вальке в институт поступать – как мы будем платить? Сейчас на каждом углу кричат, что высшее образование не по карману... Потом, живем мы с тобой в каких-то норах. Валька лет через семь задумает замуж выйти – где они жить будут? Тебя надо в хорошую больницу положить, сама знаешь, с гипертонией шутки плохи! Я уже в таком возрасте, что мне и косметолог постоянно нужен, и массажист, и всякие spa-процедуры, и отдых на хороших курортах! Ты вот посмотри, у меня же уже морщинки возле глаз... – Марина едва не заплакала.

– Мариночка... – беспомощно повторила мать.

– Лет через десять мне придется делать пластику, чтобы выглядеть достойно! Если бы я была женой Коли, то все эти проблемы сами собой решились.

– Нет, я все понимаю... Но что же делать, Мариночка? – жалобно спросила Софья Витольдовна.

– Надо срочно менять ситуацию.

– Но как, как?

– Мне кажется, эта Роза-мимоза ни о чем не догадывается – ну, о том, что у ее благоверного роман на стороне. По-моему, она верит всей той чепухе, что говорит ей Николай, и ей даже в голову не приходит его проверить. Она самая настоящая овца! Я вот что думаю... Я думаю, ей надо открыть глаза. Они ведь, эти овечки, бывают иногда очень обидчивы. «Как ты смел меня обманывать, я же всю жизнь тебе посвятила, все лучшие годы! Не хочу тебя больше знать!..» – пропищала Марина трагическим голоском. – В общем, она его тогда сама бросит.

– И кто же ей откроет глаза? – испуганно спросила Софья Витольдовна.

– Не знаю пока... Да я и открою! По крайней мере, тогда у меня будет хоть какой-то шанс...

* * *

«Драма „Татуированная Роза“ Теннесси Уильямса – это история страстной любви, верности, отчаяния и надежды прекрасной Серафины делла Розы. Похоронив мужа, погибшего в автокатастрофе, она отвечает на чувства водителя Альваро по прозвищу „деревенский дурачок“. Основная тема этой пьесы – любовь, как единственная возможность человека полноценно жить. И потому, утверждает автор, не стоит превращать в культ собственное горе...»

(Из театральной афиши.)

* * *

– Явился, не запылился... – без всякого энтузиазма произнесла Кира, открыв дверь. – Привет, Неволин.

– Здравствуй, Кира.

– Иван только через час придет, у них в школе какой-то утренник. Будешь ждать?

– Конечно, буду!

– Чай, кофе?

– Кира, да ты не беспокойся... Где что лежит, я знаю, сам могу кофе сварить, – поспешно остановил ее Неволин, проходя в комнату.

Отношения между бывшими супругами были вполне дружескими, впрочем, каждый носил за пазухой камень. Кира не могла примириться с тем, что Неволин никогда не понимал ее проблем, а Неволин не мог ей простить того, что Кира ничего, кроме своих проблем, и знать не хотела...

Кира Васильева была кинокритиком, писала обзоры и статьи для нескольких очень популярных журналов, принадлежавших крупному издательскому холдингу, иногда выступала в новостях и передачах, посвященных кино.

Ничего плохого в том, что она полностью отдавалась своей работе, не было. Но параллельно с этим Кира вела ожесточенную войну с несколькими другими кинокритиками, с чьим мнением она была абсолютно и категорически не согласна; боролась с закулисными интригами на телевидении; не на жизнь, а на смерть билась с искусствоведом Гиреевым, который низкопоклонничал перед Голливудом; и одновременно вела эпистолярную полемику с читателями, решительно не желавшими просвещаться.

Словом, дел у Киры всегда было невпроворот.

– Устала как собака, – пожаловалась она бывшему мужу, садясь в кресло перед компьютером. – Легла вчера в половине третьего, встала в семь, чтобы Ивана в школу проводить...

– Зачем? – удивился Неволин. – Он же не маленький, мог сам встать. Четырнадцать лет человеку!

– Неволин! – усмехнулась Кира, посмотрев на мужа поверх очков. – Отец называется... Твоего сына утром из пушки не разбудишь!

Кира была, что называется, очень стильной женщиной – суховатая, с короткими обесцвеченными волосами, уложенными в виде ежика и слипшимися на концах, носила немыслимой красоты очки (такую оправу, при всем многообразии выбора, еще поискать!). А сегодня она была в бледно-лиловом брючном костюмчике из жатого шелка (одежду ей шил какой-то пока еще непризнанный гений от кутюр).

– Пусть будильник погромче сделает, – с уважением отметив про себя стильность бывшей супруги, продолжил тему Константин.

– Неволин, у него три будильника! – трагическим голосом сказала Кира. – У него еще музыкальный центр утром включается и телевизор – все одновременно.

– И что?

– И ничего! Продолжает спокойно спать.

– Пусть раньше спать ложится.

Кира Васильева терпеть не могла советов.

– Боже, какое тонкое замечание... – усмехнувшись, заметила она. – Слушай, о чем ты со мной хотел поговорить?

– Я? – растерялся Неволин.

– Ты. Звонил мне на позапрошлой неделе и таинственным голосом намекал на некие перемены в твоей жизни. Женишься, что ли?

Кира попала в точку. Самое время было признаться во всем. Рассказать ей подробно о Лизе – какая та замечательная девушка, как данные перемены повлияют на дальнейшее общение Неволина с сыном (да никак не повлияют, поскольку Лиза замечательная девушка!), и прочее.

Но Неволин неожиданно для самого себя спросил, и довольно насмешливым тоном:

– Почему ты так думаешь?

– Ох, Неволин, только не пытайся убедить меня в том, что ты жутко тонкая, непредсказуемая личность...

– А какой я, по-твоему?

– Ты инфантильный и безответственный, как и все современные мужчины, – вздохнув, снисходительно ответила Кира, глядя на бывшего супруга поверх очков. – Ни одна нормальная женщина не согласится выйти за тебя замуж.

– Но ты-то вышла!

– Я была молода и наивна. И потом, появление Вани...

– Значит, ты согласилась выйти за меня только из-за Вани?..

– Неволин, не передергивай. Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь?

– Кого?

– Гиреева. Тот же апломб и то же непонимание проблемы, – Кира постепенно начала заводиться, но, как ни странно, это было Неволину только на руку. Он почему-то раздумал признаваться в том, что собирается жениться на замечательной девушке Лизе. – Вот послушай, что я написала в своей недавней статье в отместку ему...

– Кому?

– Гирееву, кому же еще! Этому жалкому низкопоклоннику! – с ненавистью выдохнула Кира и щелкнула «мышкой». – «...ни Голливуд, ни Miramax не подкачали: драматурги пишут замечательные сценарии, режиссеры неутомимо и профессионально снимают, звезды оправдывают свои многомиллионные гонорары. Но концентрация гламура и блеска, предельно отрепетированная игра, виртуозность съемочной техники быстро приедаются, как всякое совершенство...»

– Разве может надоесть совершенство? Прости, я тебя перебил...

– Еще как! – с азартом закричала Кира. – «...поэтому искушенный зритель начинает отчаянно скучать в кинозале и тянется к совершенно другим формам. Поэтому так популярны сегодня ленты корейских режиссеров, китайских, иранских...»

«Нет, Кира не права. Совершенство не может надоесть! Дело в другом – человек начинает чувствовать, что недостоин этого совершенства... Вот я, например, точно знаю, что недостоин Лизы. Она слишком хороша для меня».

Хлопнула входная дверь.

– Ма, ты где? – раздался из прихожей ломкий нетерпеливый бас. – Ма, я есть хочу!

– Пришел... – кисло вздохнула Кира. – Заметь, Неволин, – твой сын всегда хочет есть! У меня сил иногда не хватает – я бегаю по магазинам, я постоянно ему готовлю... а ему все мало!

– Ужас какой... – пробормотал Неволин, остро чувствуя свою вину перед бывшей женой (потому что он столько времени Ивану не посвящал). – Он взрослый, пусть сам все делает...

– Он и делает! – раздраженно сказала Кира. – Варил себе пельмени недавно и забыл про них. А я воздух нюхаю – вроде гарью пахнет... В общем, пришлось выбросить на помойку замечательную стальную кастрюлю.

– Я тебе новую подарю, – поспешно сказал Неволин. – И денег Ивану дам, чтобы он обедал в кафе каких-нибудь... Сейчас же много подходящих заведений.

– Ох, Костя, какой ты наивный... Ванька же из Макдональдса тогда не будет вылезать, и окончательно испортит себе здоровье! – вздохнула Кира.

– Он болен? – испугался Неволин. – Что с ним?

– Нет, ничем особенным он не болен... Но абсолютно здоровых людей нет. У нынешних школьников такие нагрузки, что они в принципе не могут быть здоровыми!

В комнату заглянул Иван – симпатичный парнишка в джинсах, свитере, разрисованном какими-то утопленниками, лохматый, с темным пухом над верхней губой.

– Ма, чего не отзываешься? О, пап, и ты здесь? – В голосе отпрыска не было никакого энтузиазма. – Привет...

– Привет, – сказал Неволин, ощущая прилив родительских чувств – смесь нежности и раздражения. – Вот что, Ванька, не будем мешать маме – видишь, она работает?.. Пойдем куда-нибудь, перекусим.

– Куда?

– Ну, я не знаю... Куда-нибудь!

– Ладно, пошли, – вяло согласился Иван.

Неволин честно старался быть хорошим отцом, но у него из этого так ничего и не получилось. Во-первых, была виновата работа – из-за нее всегда не хватало времени. Во-вторых, Иван не мог простить отцу развод с матерью.

Константин с Кирой разошлись восемь лет назад по обоюдному согласию, потому что были не в силах больше терпеть друг друга. Но в случившемся сын обвинял только отца. Он испытывал к нему нечто вроде брезгливой, но тщательно скрываемой ненависти и с трудом терпел эти самые «отцовские субботы».