Сначала женщина изменяла мужу из чувства мести за его душевную холодность и явное отсутствие влечения к ней, а потом, когда ее любовь к Максимилиану угасла, это превратилось просто в привычку. Он ничего не замечал или делал вид, что не замечает. Софи предполагала, что Максимилиан в свою очередь имел связи с другими женщинами, и это так же мало волновало ее. Она знала, чего стоят подобные интрижки, – малозначащие, пустые. Вероятно, он тоже мучился от неутоленных желаний и несбывшихся надежд и не мог найти утешения ни в чем.

Сейчас Софи неожиданно вспомнила Шарлотту де Ла Реньер. Фактически она добилась всего, чего не сумела добиться эта женщина. Шарлотта мечтала стать красивой – Софи из невзрачной девочки превратилась в одну из самых очаровательных дам нынешнего парижского света; Шарлотта желала, чтобы окружающие признали ее ум, – Софи слыла искуснейшей интриганкой, ее уважали и ценили в дипломатических кругах и Парижа, и Вены. И, наконец, она получила Максимилиана. И все же она не была счастлива.

Перестав ощущать себя жертвой, Софи некоторое время упивалась ролью покорительницы сердец, но потом ей это наскучило. Она всю жизнь мечтала о взаимном горячем чувстве, но долгая неустанная борьба с неуловимым врагом – навязчивыми мыслями и страхами – изнурила ее, опустошила душу. Она стала слишком расчетливой, осмотрительной, разумной и растеряла свой пыл. Постепенно Софи привыкла воспринимать мужчин не иначе как партнеров в дипломатической игре, снисходительно принимать их ухаживания и хладнокровно выслушивать комплименты. Их слова больше не проникали ей в сердце.

Женщина хотела чувствовать себя непринужденно и в то же время боялась раскрыться, желала властвовать и одновременно ей нравилось казаться слабой. Она подозревала, что многие мужчины знакомились с нею с целью получить какую-нибудь выгоду, а другие, напротив, видели в ней лишь инструмент для получения удовольствия. Однако несколько месяцев назад ей, кажется, удалось встретить того, кто восхищался ее умом и вместе с тем испытывал к ней восторженную страсть.

И тем чаще в ее сердце начинала закрадываться печаль. Софи думала о недолговечности своего последнего, закатного романа. Ведь Мальберг был намного моложе ее! Да и сама она уже не находила прежней услады в любви.

Женщина подошла к окну и посмотрела на сонные дали, где притаился призрак позднего одиночества. И она, и Максимилиан стояли на его пороге. Год за годом они восходили на ледяную вершину мира, не замечая, что позади остается тепло человеческих чувств. Софи снова вспомнила о Шарлотте де Ла Реньер и ее коротком странном романе с господином Рюмильи, закончившемся столь трагически. На первый взгляд, эти двое прекрасно подходили друг другу и в то же время казались такими разными! Ее дядя, трезвомыслящий политик, бесстрастный и твердый человек, и эта ироничная, высокомерно-холодная женщина! Неужели и они стали жертвами одиночества? Софи усмехнулась. Господин Рюмильи, столь беспощадный к чужим слабостям и недостаткам, не прощавший другим ни малейшей ошибки, – и вдруг сумел понять эту отчаявшуюся душу? Теперь Софи иначе относилась к Шарлотте – с оттенком снисхождения и жалости. Та, конечно, была умна, но в плане любовных ухищрений, наверное, оставалась наивной, как девушка. Да, одно дело человеческая мудрость и совсем другое – проницательность и хитрость женского ума.

Софи повернулась к зеркалу. Она была еще очень хороша: матовая бледность гладкой кожи, густые черные волосы, сверкающие серо-голубые глаза. Софи подумала о своей прежней сопернице Элиане де Мельян. Вот уже несколько лет она не встречала ее в свете. Очевидно, с этой женщиной покончено навсегда. Софи слышала, что Элиана целиком поглощена заботами о семье и детях. Неудивительно, если она преждевременно увяла, стала похожей на множество других измученных проблемами женщин с потухшим взглядом и омраченным тяжкими думами челом. Софи надеялась, что это так.

«Я выиграла!» – говорила она себе. Но сердце подсказывало другое.

ГЛАВА II

Утопающий в легкой дымке зелени город выглядел приветливым и светлым. В голубом небе стояли громады похожих на снежные башни кучевых облаков, в садах расцветали каштаны и сирень, а стволы залитых потоками солнца исполинских платанов сияли ослепительным медным блеском. В этот ранний час в облике столицы было что-то простодушное и наивно-прекрасное, заслоняющее столь навязчиво бросавшийся в глаза ореол имперской пышности.

Да, Париж есть Париж – в какие бы одежды ни оделся, его душа остается прежней, поэтичной, очарованной мечтою, юной, словно весеннее утро.

Постояв на балконе, Элиана вернулась в гостиную и взяла в руки письмо Бернара. События последнего месяца прибавили ей душевных волнений. На прогулке Адель познакомилась с молодым офицером, и между ними завязалась оживленная любовная переписка. Адель пребывала в полном восторге, ежедневно получая и отправляя голубые и розовые листочки. Для девочки, стремящейся поскорее повзрослеть, это стало чем-то вроде увлекательной игры в приключения и романтическую любовь. Отныне ее день проходил в томных вздохах, слезах ожидания и радости, любовании собою в зеркале и бесконечной примерке нарядов. Хотя Элиана вовсе не думала, что столь ранняя влюбленность может иметь серьезные последствия, вся эта суета пробуждала в ней некоторые опасения. Неглубокий ум в сочетании с незрелой душой – в плену поверхностных эмоций и полудетских грез: к чему это может привести?

А Ролану, судя по всему, приглянулась Маргарита Клермон. Она была задумчива, но не мрачна, хотя и невинна, но не наивна, спокойна, но не надменна. Причиной ее замкнутости служила не угрюмость характера, а вынужденное одиночество, в каком она пребывала с детства. Маргарита провела в монастыре десять лет и получила довольно строгое воспитание. Ежедневно внушаемые мысли о скромности, смирении и послушании подавили в ней волю, сделали девушку нерешительной и пассивной, поэтому она ничего не возразила, когда Софи сообщила о том, что подыскала ей подходящего жениха. Жизнь в монастыре не приучила Маргариту заглядывать в будущее, как не способствовала возникновению любовных стремлений. Мать держалась с ней натянуто и сухо, и в ее присутствии девушка больше отмалчивалась. Что касается Максимилиана, он не принимал в судьбе падчерицы никакого участия.

Когда Ролан заговорил о Маргарите, Элиана осторожно намекнула на то, что девушка уже с кем-то помолвлена, и юноша спокойно отвечал, что Маргарита совершенно не знает своего жениха, за нее все решала мать, и еще неизвестно, закончится ли дело свадьбой, если сама девушка ответит отказом.

Адель, которой не понравилась Маргарита, заявила с чувством сестринской ревности: «Да она с тобой и двух слов не сказала!» На что Ролан с улыбкой промолвил: «Не все же станут трещать без умолку о всяких пустяках, как ты».

Но его мечты о встрече с Маргаритой, так и остались мечтами: вскоре он отбыл в полк, а через пару месяцев должен был отправиться на свою первую войну – одну из тяжелейших войн в истории Франции и всего мира. Элиана снабдила сына напутствиями и советами, молилась за него каждый день, и ее сердце ни на секунду не покидала боль.

Между тем Адель окончательно осмелела и пригласила своего кавалера, поручика Даниеля Бассиньи, домой – знакомить с матерью. Элиана приняла его вежливо, но со скрытой настороженностью. Она не доверяла человеку, который решился морочить голову такой молоденькой девушке, в сущности, еще ребенку. Бассиньи выглядел щеголем и производил впечатление позера. Хотя он явно был не слишком умен, отнюдь не казался наивным. Он мило болтал с Аделью, подстраиваясь под ее восторженную неискушенность, и всеми силами старался очаровать Элиану.

За первым визитом последовал второй, потом третий, и в конце концов Даниель Бассиньи попросил руки девушки. Элиана пришла в растерянность, все это казалось ей несерьезным, даже нелепым. Впрочем, в ту пору многое делалось наспех и сгоряча, страна жила в лихорадочном ритме, и плавная неторопливость былых дней напоминала давно прошедший сон.

То, что Элиане удалось выяснить о Бассиньи, можно было изложить в нескольких словах: его родители давно умерли, он воспитывался в военной школе за государственный счет. Впрочем, женщину прежде всего интересовало не происхождение или материальное положение молодого человека, а его порядочность.

Она много раз говорила с Аделью, и мягко, и строго, но все ее доводы разбивались о стену непонимания и обиды. Дочь стала капризной и упрямой, она то плакала, то пробовала дерзить; они как-то сразу отдались друг от друга, и Элиана не знала, что делать. Женщина попыталась побеседовать с молодым человеком, и тот держался на удивление уверенно, даже нагловато. Какая разница, когда жениться, сейчас или позже? Многие ровесницы Адели выходят замуж, чем она хуже? Таким был его ответ, и мать начала догадываться, что дочерью руководит то самое стремление быть не хуже других. В первую очередь Адель интересовала атрибутика, мишура.

Элиана старалась вспомнить, была ли она в возрасте своей дочери столь незрела умом и слепа в чувствах? Возможно…

Они обе написали Бернару и получили два ответа. Прочитав письмо, адресованное Адели, женщина поняла, что Бернар не воспринял увлечение дочери всерьез, но, стремясь ей подыграть, разговаривал с нею, как со взрослой. Делая ссылки на ее молодость и советуя «прислушаться к словам мамы», он тем не менее замечал, что «решение должно оставаться за нею» и «никто не вправе запретить ей влюбляться».

Элиана считала, что с его стороны было очень опрометчиво писать нечто подобное, и сделала вывод, что, скорее всего, Бернар не сумел проникнуться серьезностью ситуации. Наверное, мысль о том, что этот юношеский роман может привести к дурным последствиям, не укладывалась у него в голове.

«Не переживай, дорогая, – успокаивал он Элиану, – просто сейчас у Адели такой трудный возраст. Со временем все встанет на свои места, и она будет вспоминать подобные огорчения с веселой улыбкой. Поговори с нею еще раз. Адель хорошая девочка. Я уверен, ты способна убедить ее не переживать по пустякам и не делать глупости».