— Поживем — увидим! Подождем, что скажут следующие свидетели.

Следующими были дворецкий и Ванда. Первый — Саймс, показал себя образцом сдержанности: правая рука хозяина дома, он считал ниже своего достоинства вникать в кухонные сплетни.

Саймс решительно заявил о своем неведении относительно взаимоотношений леди Фэррэлс и лакея-поляка.

— Этот человек хорошо справлялся со своими обязанностями. Я ни в чем не могу на него пожаловаться. А поскольку я не знаю польского языка, то не могу судить, что миледи говорила ему, обращаясь к нему на родном языке.

Когда ему задали вопрос об отношениях между супругами Фэррэлс, он ответил, что между ними, безусловно, бывали трения и моменты взаимного напряжения, но это не удивительно, если учесть, какими разными людьми они были. Что же касается бурной ссоры в последний день перед смертью сэра Эрика, то он о ней ничего не знал.

— Все, что происходит в спальнях, находится в ведении горничных. К этому я не имею ни малейшего отношения.

— Вот образцовый слуга! — прошептал Морозини. — Он ничего не видит, ничего не слышит и ничего не говорит.

На допросе могли бы обойтись и без него.

— Ванда будет поинтереснее.

Однако свидетельские показания Ванды перенесли на вторую половину дня. Сэр Эдвард Коллинз извлек из складок своего струящегося пурпура с горностаем часы, сообщил, что настал час ленча, и объявил перерыв. Продолжение судебного заседания назначили на половину третьего.

Обрадовавшись возможности вырваться из душной атмосферы суда, друзья решили пойти позавтракать в бар «Савоя». Неизменно галантный Альдо предложил пригласить и леди Дэнверс, но после своего неудачного выступления в суде герцогиня нуждалась в отдыхе и потому поспешила удалиться.

Друзья ее не нашли.

Однако, когда они вышли из зала вместе с остальной публикой, их ожидал сюрприз, которого они предпочли бы избежать. В просторном холле Олд-Бэйли их догнала леди Риббсдейл и тут же повисла на руке у Альдо.

Салли Пенковскую, подругу детства Бертрама Кутса. Альдо понял, что новые обвинения, выдвинутые против леди Фэррэлс, исходили от нее.

Сказанное Салли можно передать всего в нескольких словах: примерно за неделю до смерти сэра Эрика Салли застала свою хозяйку в рабочем кабинете хозяина. Леди Фэррэлс отодвинула панель с фальшивыми корешками книг и наклонилась к дверце холодильного шкафа.

— Она уже открыла его или только пыталась открыть? — уточнил сэр Джон Диксон.

— Мне показалось, что открыла, но, заметив мое присутствие, она поднялась, задвинула створку и, пожав плечами, вышла.

— Она показалась вам смущенной?

— В общем, нет. На ее лице играло даже что-то вроде улыбки.

— О, господь милосердный! — простонал Альдо. — Она-то что там делала?

Сэр Десмонд, приступивший к допросу свидетельницы, ответил на вопрос Морозини.

— Я не понимаю, почему обвинение придает такое значение показаниям этой свидетельницы. Леди Фэррэлс — хозяйка в собственном доме и могла находиться где ей угодно.

Что особенного в том, что ей было любопытно самой посмотреть на любимую игрушку ее мужа? Ее присутствие в кабинете не вызывает никакого удивления. Зато ваше появление там, свидетельница Пенковская, кажется мне более чем странным.

Вы одна из горничных особняка на Гросвенор-сквер. Из этого следует, что вы занимаетесь жилыми комнатами и в первую очередь находитесь в услужении у хозяйки. Мне бы хотелось знать, что вам понадобилось в кабинете сэра Эрика. Эти покои находятся в ведении мужской прислуги.

Под каштаново-коричневой фетровой шляпкой, надвинутой почти до бровей, Салли, достаточно миловидная девушка, залилась румянцем. Она нервно теребила в руках перчатки, не решаясь заговорить.

— Отвечайте же, — настаивал адвокат. — Или я должен заключить, что вы следили за вашей хозяйкой, а в этом случае вы должны нам объяснить почему. Если я правильно запомнил, то вначале вы говорили о том, что она всегда была расположена к вам.

— Да, это правда. И вовсе я за ней не следила, клянусь вам!

— Вы уже дали клятву. Так что же вы делали?

— Я… я искала Станислава.

— То есть того, кого вы знали под этим именем. Почему вы его искали?

И опять Салли заколебалась, прежде чем ответить.

— Ну-у… я должна признаться, что симпатизировала ему… и даже испытывала дружеские чувства.

— А может быть, и нечто большее?

— Я… не знаю, но поймите меня правильно, ведь он был поляк, так же, как и я.

— Но вы же не полька. Ваша мать была уроженкой Уэльса.

— У нас это не считается. Важно, кто твой отец, а мой отец научил меня любить Польшу и говорить на польском языке. Увидев своего соотечественника, я была счастлива, что могу поговорить с ним по-польски. Вообще-то он и не обращал на меня особого внимания. Но я сразу поняла, что хотя он работает в доме лакеем, на самом деле занимает куда более высокое положение. И я всегда искала возможности встретиться с ним и поговорить…

— Но если вы так стремились говорить по-польски, то почему бы вам не обратиться к Ванде, личной горничной леди Фэррэлс?

— С Вандой не так-то легко было говорить. Она редко вступает в разговоры и держит себя очень сурово. Станислав — дело другое….

— В этом нет сомнения: он мужчина и к тому же молодой. Должны ли мы понимать ваши слова в том смысле, что в этот день, войдя в кабинет сэра Эрика, вы надеялись встретить там Станислава? Хотя и это тоже по меньшей мере странно.

— Вовсе нет! — внезапно обиженно запротестовала Салли. — Я шла из кухни, откуда несла поднос для миледи, и собиралась выпить чашку чая, когда вдруг увидела открытую дверь кабинета и услышала шум…

— Разглядывание дверцы шкафа, я полагаю, занятие бесшумное.

— Ну да, конечно, но мне показалось, что там Станислав… Тогда я решилась и вошла. Больше мне сказать нечего.

— Придется удовольствоваться тем, что вы уже сказали.

Благодарю вас.

Молодая полька повернулась, чтобы уйти, но тут раздался спокойный голос Анельки:

— Эта девушка лжет. Я не знаю, с какой целью. Она никогда не встречалась со мной в кабинете моего мужа.

Слово взял судья:

— Вы не подтверждаете ее свидетельства?

— Ни в коей мере. Полагаю, что фальшь ее слов очевидна.

— Что вы имеете в виду?

— Очевидна по крайней мере для любой хозяйки дома.

Предположим, я находилась в кабинете своего мужа, увидела, что входит эта девушка, и ограничилась тем, что вышла с улыбкой? Или как она там сказала — с чем-то вроде улыбки?

Но это же смеху подобно! Выйти должна была бы она, предварительно ответив мне на вопрос, что она делает там, где не имеет права находиться! Так, и только так поступила бы любая хозяйка дома со своей горничной.

Одобрительный шумок женских голосов пробежал по залу. Судья дождался, пока он стихнет, и спросил:

— Что же тогда произошло на самом деле?

— Ровно ничего, милорд, потому что увидела она вовсе не меня, а того, кого и желала увидеть.

— И кого здесь нет, чтобы помочь нам разрешить этот вопрос, — подвел итог сэр Джон.

— Его отсутствие — не моя вина, — просто сказала Анелька.

— Вы в этом уверены? С первой минуты вашего ареста вы продолжали настаивать, что верите в невиновность вашего соотечественника даже после его весьма подозрительного бегства.

— Этот человек жил по подложным документам и, вполне естественно, испугался расспросов полиции. В любом случае, сейчас речь не о его или моей вине, но о том, кого видела Салли Пенковская в кабинете. Я утверждаю, что видела она не меня.

С разрешения судьи сэр Десмонд стал вновь допрашивать свидетельницу Пенковскую, но ему не удалось добиться от нее ничего, кроме того, что она уже сообщила.

— Я поклялась на Священном Писании и не хочу попасть в ад. Я сказала чистую правду.

Салли была последней свидетельницей, которую выслушали в этот день. После того как она ушла, сэр Десмонд обратил внимание на бледность своей подопечной и попросил отсрочить дальнейшие прения. Судья охотно удовлетворил его просьбу. Судебное заседание должно было возобновиться на следующий день в десять часов утра. Обвиняемая покинула свое место и вновь вернулась в тюремную камеру. Публика стала медленно расходиться.

Не сомневаясь, что после тягостных впечатлений дня мирный покой их дома будет для Альдо всего полезнее, Адальбер хотел увести его, но Морозини воспротивился:

— Минуточку! Мне хотелось бы перемолвиться несколькими словами с Бертрамом.

— Что ты от него хочешь?

— Хочу, чтобы он мне немного рассказал о своей приятельнице Салли. Она в самом деле его подруга детства?

— Да. Но что ты хочешь еще из него вытянуть?

— Посмотрим!

Друзья настигли Кутса уже у самых дверей, и Морозини крепко схватил его за руку, однако удержать репортера, который мчался из зала суда на всех парусах, оказалось не так-то легко, и пришлось пустить в ход более веские аргументы.

— Пойдемте пообедаем с нами, дорогой друг, — предложил князь, не выпуская руки Кутса, в которую вцепился мертвой хваткой. — И если я буду доволен вами, то и вам не придется жаловаться на меня. Полагаю, вы не останетесь равнодушны к перспективе появления в вашем кармане лишних двадцати фунтов?

— Я с превеликим удовольствием… но мне непременно нужно передать по телефону заметку в редакцию… Понимаете, Питер Ларк болен, и я его замещаю. Представляете, какая удача!

— У нас имеется телефон… и есть чем писать… А вдобавок великолепное виски…

— Благодарю и немедленно следую за вами! «Предвкушение радости едва ли не сладостнее самой этой радости…»

«Ричард II», акт… Впрочем, если по вашей вине я не напишу заметки, вы должны будете заплатить мне больше!

— Если вы будете вести себя разумно, заметка выйдет превосходная.

Пока они ехали в автомобиле, Альдо не открывал рта, но, как только все трое уселись в гостиной и Адальбер наполнил стаканы, он тут же взялся за Кутса: