Большинство из присутствующих дам не сомневалось в виновности Анельки. Громкие возбужденные голоса потревожили сон генерала и вызвали раздражение Морозини. Он постарался утихомирить поднявшуюся бурю.

— Сударыни! Прошу вас, выслушайте меня! Постарайтесь взглянуть на вещи чуть менее пристрастно. Безусловно, ее светлость вспомнила крайний случай, и параллель может показаться шокирующей, если считать леди Фэррэлс убийцей своего мужа. Но что касается, например, меня, то я убежден в ее невиновности!

— Что вы говорите?! — вскричала леди Уинфилд. — Как вы можете отрицать очевидное? Наша дорогая герцогиня видела собственными глазами, как эта несчастная протянула своему супругу порошок от головной боли, он растворил его у себя в стакане, выпил и тут же умер. Чего вам еще нужно?

— Мне хотелось бы найти настоящего виновника, леди Уинфилд! Я убежден, что в порошке не было никакой отравы.

И мои подозрения касаются в первую очередь лакея, который принес своему хозяину стакан. Никто не следил за ним, и ему ничего не стоило бросить туда все, что угодно. На это особой ловкости не требуется.

— Я думаю примерно так же, как вы, князь, — поддержала Альдо герцогиня. — И еще я спрашиваю себя: не оказалась ли для бедного Эрика фатальной его страсть класть во все напитки свой знаменитый лед, который он приносил из аппарата, стоявшего в его кабинете. Лично я никогда не доверяла этой машине. Он выписал ее из Америки, встроил в книжный шкаф и относился к ней с таким благоговением, как будто это сейф с драгоценностями.

— Не говорите глупостей, Клементина! — прервала ее леди Эйр. — Кубик льда еще никого и никогда не убивал, а в стакане сэра Эрика обнаружили стрихнин.

— О какой машине вы говорите, ваша светлость? — заинтересовался заинтригованный Морозини.

— О маленьком холодильном шкафе, который умеет делать лед. Это новинка даже для Америки, а уж в том, что Эрик был единственным обладателем такого шкафа в Англии, и сомневаться не приходится. Он им чрезвычайно гордился и всегда утверждал, что его собственный лед лучше любого другого, что он придает виски совершенно особый вкус. Но поскольку мы, англичане, не слишком большие любители холодных напитков, машина эта всегда казалась мне чем-то вроде детской забавы. У Эрика ведь были такие странные увлечения…

— А вы рассказали о ней полиции?

— Да нет, конечно! Никто о ней тогда и не вспомнил!

Эрик никому не позволял даже приближаться к своему холодильному шкафу, хранил при себе ключ от него и собственноручно клал лед в стакан, который подавал ему слуга, прежде чем налить в него виски. Поначалу, под влиянием шока, я совершенно позабыла об этой подробности, зато потом меня стал мучить вопрос: а что, если этот искусственно сделанный лед вреден?

— Ну не до такой же степени, — вставила леди Уинфилд, — и вы совершенно правильно сделали, что ничего не сказали полиции. Господа из Скотленд-Ярда и так привыкли считать нас, женщин, сумасбродками.

Разговор на тему убийства Фэррэлса прекратился не сразу, но Альдо уже не принимал в нем участия. Почему-то холодильный шкаф произвел на него особое впечатление. Почему? Может быть, потому, что о нем не упомянули полиции ни Анелька, ни герцогиня, ни секретарь? А по какой причине, собственно? Не любя английский обычай пить все теплым, особенно пиво, сэр Эрик обзавелся оригинальной игрушкой, хозяйственной новинкой, которой пользовался только самолично. По существу, тут не было ничего особенного. Нужно было только удостовериться, что машина исправна и действует без нарушений, что сплошь и рядом бывает с новыми изобретениями, когда их пускают в продажу. Герцогиня, хоть и не блещет умом, возможно, не так уж и не права. Хотя стрихнин — это, пожалуй, слишком!

Дамы продолжали горячо обсуждать вероятность брака герцога Йоркского, а Морозини, пробормотав слова извинения, которые едва были услышаны — дамы уже держали пари: состоится или не состоится эта свадьба, — отправился на поиски Адальбера.

Князь нашел его в гостиной, где продолжалась игра в бридж. Археолог стоял за стулом своей партнерши, которая оказалась не кем иным, как леди Риббсдейл. Адальбер согласился на роль «мертвеца» и лишь наблюдал за ее игрой. Альдо отвел друга в сторону.

— Я только что узнал одну подробность, которая не дает мне покоя, — сообщил он.

И рассказал о холодильном шкафе в кабинете Фэррэлса.

— Тебе не кажется странным, что никто не заговорил о нем после смерти сэра Эрика?

— Да нет. Что особенного, если он предпочитал сам готовить лед, а не пользоваться тем, который лондонские морозильщики поставляют во все богатые дома? Он очень заботился о своем здоровье и, вполне возможно, считал, что лед от поставщиков недостаточно чист. Я не понимаю, что тебя так беспокоит.

— Сам не знаю. Какое-то ощущение, предчувствие. Если хочешь знать правду, мне очень хочется пойти и посмотреть, на что похожа эта штука.

— Что может быть проще! Сходи еще раз к Сэттону и попроси ее тебе показать.

— Ни в коем случае! Вообрази… погоди, не спорь, это только предположение… Вообрази, что яд был подмешан в лед?

Брови Адальбера поползли вверх и скрылись под его непослушным чубом.

— С риском убить кого угодно? Что ты выдумал? Опомнись! Представь себе, что, например, герцогиня попросила бы положить ей в стакан кусочек льда? Это, конечно, маловероятно, но все-таки?

— Ну и что? Тот, кто решился на убийство, не думает о том, о чем думаешь ты! И если я не хочу обращаться к секретарю, то только потому, что желаю сам убедиться в своей правоте и обвинить его в убийстве!

— Ты просто бредишь! У секретаря не было никаких причин убивать человека, к которому он был привязан и которому был обязан всем своим благополучием! Даже если предположить, что секретарь виноват, то он мог сделать что-то другое: подменить, например, воду. Твои измышления убедительны только в том случае, если убийца — сбежавший поляк. Раз он исчез сразу же, как только сэр Эрик упал, невольно возникает подозрение, что тут дело нечисто. А остальное, поверь, настоящее безумие! Тем более что ключ от кабинета сэр Эрик хранил при себе.

— Вовсе это не безумие. В общем, мне хочется пойти и проверить. С твоей помощью или без нее. С ключом или без ключа! Ладно, мы еще поговорим об этом. А пока тебя зовет твоя партнерша, и, похоже, она в дурном расположении духа.

— Черт побери! Мы опять проиграли! Она делает непомерные ставки, а потом удивляется, что мы проигрываем.

— Послушай, я тебя не слишком огорчу, если отправлюсь в гостиницу? А ты можешь приехать и попозже. Сказать по чести, время тут тянется невыносимо медленно…

Альдо не успел докончить своей фразы — за столом, к которому устремился Адальбер, явно что-то произошло.

Яростный голос Авы Риббсдейл взорвал тишину, которую так ценят игроки в бридж, что практически возвели ее в особое правило игры. Вне всякого сомнения, леди Ава оспаривала свой проигрыш. Поначалу она обрушилась на своих противников — Морица Кледермана и молодого депутата-консерватора, а потом настал черед партнера. Американка обвиняла его в том, что он «оставил ей игру, которую невозможно было выиграть»! Что он безумно завысил ставки!

— Я отказываюсь играть в таких условиях! — воскликнула она, поднимаясь. — Возможно, я привыкла играть слишком смело, но по крайней мере умно! Прекратим игру, господа!

Альдо, который невольно последовал за своим другом к карточному столу, слишком поздно сообразил, какой подвергает себя опасности: облака белого атласа и черных кружев взметнулись вверх, и леди Риббсдейл, оставив своих партнеров сидеть за столом, устремилась к Альдо. Решительно взяв князя под руку, она резким жестом буквально развернула его, поставив перед собой лицом к лицу.

— Я не должна была поддаваться своей страсти к бриджу, ведь у нас с вами еще столько важных тем, — вздохнула Ава, даря его чарующей улыбкой. — Вы должны меня простить, если я дурно обошлась с вами за столом, давайте снова будем друзьями. Не правда ли? Мы будем друзьями! Я так этого хочу!

Леди Риббсдейл заговорила вдруг так доверчиво, ласково и просительно, словно дружба, о которой она просила, была для нее вопросом жизни и смерти. И Морозини сразу же ощутил, какой притягательной силой может обладать эта непредсказуемая женщина, если только захочет привлечь к себе…

— Невозможно остаться равнодушным к столь соблазнительному предложению, — отвечал он. — Почему бы нам и в самом деле не быть друзьями?

— Не правда ли? И вы отыщете для меня то, о чем я так мечтаю? Видите ли, князь, прося вас, чтобы вы совершили для меня маленькое чудо, я прекрасно понимаю, каких трудов вам это будет стоить! Но я повинуюсь глубинному, я бы сказала, — животворному импульсу! Вы сами можете убедиться, что бриллиантов у меня хватает, — и она небрежным жестом указала на переливающийся каскад камней, украшавший ее декольте, — но это все современные камни, а мне хочется иметь один, хотя бы один, который обладал бы душой… подлинной историей!

— Я не уверен, что ваше желание оправдано. Камни, пришедшие к нам из глубины веков, зачастую хранят в себе память о крови, слезах и бедах, которым послужили причиной, и если…

Ава прервала его взмахом руки.

— Кое-кто считает, что у меня множество недостатков, но пока никто еще не упрекнул меня в недостатке храбрости!

Я не боюсь ничего, и тем более проклятий, которые связывают со знаменитыми драгоценностями. Они существуют только в воображении простолюдинов! С тех пор, как свекор подарил моей кузине «Санси», она ничуть не пострадала, скорее наоборот, — расцвела! Итак?

— Что я могу вам на это сказать? Я знаю один старинный камень, ограненный, не менее примечательный, чем тот, что не дает вам покоя. Скорее всего он принадлежал английской короне, прежде чем перейти в руки кардинала Мазарини.

Я говорю: «скорее всего», потому что не могу предоставить вам никаких подтверждений, что это именно тот камень. Но если это тот самый, то с 1792 года о его судьбе ничего не известно.