Дульсе решилась. Если сегодня она может позволить себе все, то она просто обязана сказать это.

Заглянув в синие глаза Мигеля Сантасильи, она вполголоса, но необыкновенно твердо произнесла:

— Я готова. Я последую за пером птицы судьбы, чем бы это ни кончилось.

Мигель нежно взял ее за руку и ответил — тоже негромко, но уверенно, точно произносил клятву:

— Я тоже.

Лус была в полном восторге. Она совсем забыла о существовании Эдуардо Наварро. То, что разворачивалось сейчас перед ней, напоминало захватывающий спектакль. И она с увлечением следила за его развитием. Правда, в этом спектакле ей отводилась лишь роль зрителя. Это было немножко обидно. Ее артистическая натура просила, умоляла: ну позвольте мне хоть ненадолго, хоть на минуточку стать действующим лицом вашей чудесной пьесы. Я не претендую на главную роль, но пусть это будет хотя бы эпизодический персонаж.

И Мигель Сантасилья обернулся к ней. Он в самом деле был настоящим телепатом. Он угадывал чужие желания и старался их выполнить. Но совсем не так, как Эдуардо Наварро. Тот рассчитывал: а что может понравиться или не понравиться даме? Я куплю ей то, о чем она мечтает. Угадывание Эдуардо было связано почти всегда лишь с «куплю». Бриллиантовые серьги? Пожалуйста! Ах, не серьги, а всего лишь клубничное мороженое? Нет проблем, покупаем мороженое, хотя глупо отказываться от драгоценностей.

Мигель же чувствовал желания глубинные, подлинные, не связанные с обладанием какой-нибудь вещью.

— Сеньорита Лус, — сказал он, — вы говорили, что умеете петь. Не споете ли вы нам, чтобы скрасить дорогу?

— С удовольствием, — откликнулась Лус.

В самом деле, больше всего на свете ей сейчас хотелось запеть. Музыка так и рвалась из нее.

Эдуардо, конечно, никогда бы не одобрил пения в транспорте. Это же просто дикая выходка! Мигель — другое дело. Мигелю наплевать на внешние приличия, он видит сущность вещей. Откуда такое чутье в простом индейском парне? Лус уже жалела, что не он ее брат. Она хотела бы иметь такого брата.

— Дульсе, — сказала она, — сегодня все делается для тебя. И поскольку сегодня твой день, твой праздник, свою песню я тоже хочу посвятить тебе. Какую песню ты хотела бы услышать?

Дульсе ответила моментально, не задумываясь:

— О любви, конечно.

Лус кивнула.

Она перебрала в уме знакомые ей песни и арии и выбрала одну, наиболее подходящую. Ей хотелось одновременно и сделать приятное Дульсе, и показать Мигелю, на что она способна. Как ни странно, и она, Лус, привыкшая к самой изысканной аудитории из высших слоев музыкальной элиты, почему-то видела в этом парне в потертых джинсах несомненного знатока и тонкого ценителя музыки.

— Итак, милая Дульсе, я посвящаю тебе этот романс. А почему именно этот — объясню потом.

И Лус запела:


Ладьею легкой управляя,

Блуждал я по морю любви.

То страх, то смелость ощущая,

Нигде не открывал земли!

Одно прелестное светило

Сияло на пути моем;

Оно моей надеждой было,

Я видел путь и плыл по нем.

Но ах! с тех пор, как туча скрыла

Его сиянье от меня,

С тех пор на небе нет светила,

С тех пор лишен надежды я!

Войди опять, звезда златая,

И путь мой снова озаряй,

Меня от бури сохраняя,

Вовек, вовек не покидай!

Все притихли.

Даже Эдуардо, проснувшись, не смел вставить слова.

Слушатели были очарованы необыкновенным голосом Лус и мастерством ее пения. Всем стало ясно, что она, еще будучи студенткой, превзошла многих знаменитостей.

Первой нарушила молчание сама певица:

— Ну и как ты думаешь, Дульсе, почему я выбрала именно этот романс?

— Не могу догадаться, — призналась сестра. — Наверное, за его красоту.

— А кто, по-твоему, написал слова?

— Какой-то очень хороший поэт. Возможно, эпохи романтизма. Я не очень хорошо знаю поэзию.

— Эх ты! Это же Сервантес! Да-да, Мигель Сервантес де Сааведра, автор великого «Дон Кихота». И сама песня звучит прямо в романе. Только в некоторых изданиях ее почему-то выбрасывают.

Индеец наивно спросил:

— Сеньорита Лус, вы выбрали именно этот романс потому, что поэта звали Мигелем, как меня?

Лус покачала головой:

— Нет, об этом я не думала. Но это и вправду знаменательное совпадение. Сегодня уж, видно, день такой — сплошные совпадения и знамения. Ну же, Дульсе, подумай хорошенько. Даю тебе три минуты.

Дульсе задумалась. Сервантес... Ей вдруг вспомнился Париж. Жан-Пьер, прогулки с Анри и Симоной... Как это было прекрасно и как теперь это все далеко! Друзья подшучивали над ней по поводу Дон Кихота и Дульсинеи Тобосской, Дульсе... Дульсинея!

Ее лицо озарилось улыбкой:

— Это из-за Дульсинеи, Лус?

— Ну конечно. И я надеюсь, что Дульсинея нашла наконец своего верного рыцаря без страха и упрека.

Эдуардо Наварро скептически хмыкнул со своего сиденья:

— Осталось ему, как Дон Кихоту, напялить медный таз на голову вместо шлема.

— Замолчи, Эдуардо, — одернула его Лус. — Продолжай лучше спать.

Тот снова прикрыл глаза, обиженно засопев.

Роза и Рикардо Линарес, родители Дульсе и Лус, сидели в своей гостиной.

Роза изучала новую книгу по цветоводству, выписанную из Голландии. В ней говорилось о недавно выведенных сортах тюльпанов — крупных, почти круглых, с голубоватыми прожилками. Даже в часы досуга Роза Линарес жила интересами своего цветочного бизнеса. И хотя ее модный цветочный салон приносил ей немалый доход, она видела в нем не просто средство обогащения, а свое призвание. Она относилась к цветам как к живым и добрым существам, которые приносят радость купившим их людям.

Рикардо, напротив, придя со службы, старался как можно быстрее отвлечься от дел текущего дня. Он очень уставал в своей страховой компании. Приходилось решать массу проблем, которые он волевым усилием выбрасывал из головы, едва выйдя за двери офиса. 

Сейчас он, точно малое дитя, с увлечением играл в карманную электронную игру. Маленькие разноцветные изображения на экранчике двигались все быстрее и быстрее игрушка попискивала и проигрывала время от времени незамысловатую мелодию. Три поросенка — Ниф-Ниф Нуф-Нуф и Наф-Наф — пытались строить свои дома, а коварный волк то и дело подкрадывался с неожиданной стороны и сдувал ненадежные постройки. Задача состояла в том, чтобы умудриться построить сначала соломенный, потом деревянный и наконец — кирпичик к кирпичику — прочный каменный дом, затопить в нем камин. И, когда дым пойдет из трубы, сделать самое сложное: вовремя подставить котел, чтобы лезущий через трубу волчище бултыхнулся прямо в кипящую воду.

Рикардо Линарес ни разу не довел игру до победного конца. И не оттого, что он был недостаточно расторопен, а потому, что не любил жестоких финалов. Ему всякий раз было жаль бедного взъерошенного волка, и руки Рикардо бессознательно, будто невзначай замедляли свои движения, а палец как бы сам собой нажимал не ту кнопку. Спасенный волк учинял разгром в поросячьем доме, и приходилось начинать все сначала.

Но сегодня Рикардо никак не мог довести дело и до фундамента каменного дома. Игра почему-то не клеилась, что-то было не так.

— Роза! — позвал он.

Жена отложила книгу о тюльпанах:

— Что, милый?

— Не устроить ли нам общий семейный ужин? Что-то мы очень давно не сидели за столом вместе с нашими девочками — вечно у каждого какие-то свое дела.

— Я как раз подумала о том же, милый. Сейчас, правда, ни Лус, ни Дульсе нет дома, но мы можем пока начать все готовить к их приходу. Давай обставим наш ужин красиво, со свечами. Я распоряжусь, чтобы из салона нам прислали самые лучшие букеты. Ты не против лиловых и белых георгинов?

Рикардо улыбнулся:

— Ты же знаешь, я всегда и везде предпочитаю розы. Правда, ни один садовник в мире не вырастил еще такого цветка, чтобы он затмил одну-единственную Розу, которую я имею счастье видеть ежедневно.

— Что это на тебя сегодня нашло, Рикардо! Ты заговорил как поэт.

— Если признаться честно, то на самом деле на душе у меня отчего-то тревожно. Неспокойно мне за наших дочерей — сам не знаю почему.

Роза побледнела:

— Знаешь, я тоже с утра чего-то боюсь...

... — А теперь ты нам спой, Певчий Ягуар, — попросила Лус. — Мне не терпится услышать песню горной реки или, скажем, священной черепахи.

Мигель Сантасилья ответил:

— Немного позже, сеньорита. Индейцы могут петь свои песни только под открытым небом.

Эдуардо Наварро, который уже успел как следует выспаться, подал голос:

— Скоро ли мы увидим это открытое небо? Этот идиотский автобус завез нас уже на край света.

— Уже скоро, сеньор Наварро, — почтительно отозвался Мигель. Казалось, выпады Эдуардо совсем не задевают его. — Конечная остановка уже близко.

Автобус уже давно вырулил за черту города. Они уже миновали и Олимпийский городок, и стадион Ацтека, и пригород Тлальпан с его древней мрачной пирамидой, построенной в глухой древности, около четырехсот пятидесяти лет до нашей эры.

Ухоженные городские мостовые остались позади, и теперь они тряслись по пыльной проселочной дороге, направляясь куда-то в сторону Сан-Педро-Мартир, а может, и Сан-Андреас-Тотольтепека. Вот наконец и остановка.

Пассажиры вышли на утрамбованной земляной площадке, служившей автобусным кольцом.

Поблизости не видно никакого жилья.

Компания молодых ребят с легкими спортивными велосипедами ждала автобуса, чтобы добраться на нем до центра Мехико. Шофер подождал, пока велосипедисты займут свои места, развернулся и укатил.