Вечером дома Лус ни с кем не хотела разговаривать. Даже когда позвонил Эдуардо, она сказала, что никуда не поедет и чтобы он позвонил на следующий день. Она сидела в комнате и пыталась понять, почему судьба в последнее время так несправедлива к ней. Сначала этот странный случай с машиной, потом ужасное нападение проповедника и наконец эта статуя, чуть не убившая ее. У Лус появилось твердое ощущение, что ее кто-то преследует. Как ей не хватало сейчас сестры! Только Дульсе могла она доверить все, что с ней произошло в последние дни. «Счастливая Дульсе! Сидит себе под Эйфелевой башней и не ведает, как я страдаю», — подумала Лус. Ей вдруг стало себя очень жалко, и слезы навернулись на глаза. В это время за дверью послышался голос Розы:

— Лусита, открой, куда ты спряталась? Только что звонила Дульсе. Она сказала, что послезавтра прилетает домой.


ГЛАВА 22


Сколько было радости, когда Дульсита вновь перешагнула порог родного дома. Не было дня, чтобы у Линаресов не гостил кто-нибудь из родных или знакомых. Даже тетя Ванесса и Эрнандо Тампа приехали из Гвадалахары, специально чтобы послушать рассказ Дульсе о Париже! Наверно, впервые в жизни она пользовалась большей популярностью, чем сестра.

Дульсе без устали рассказывала о Франции, о музеях и исторических памятниках, о школе живописи, о знаменитой французской кухне, о художниках с Монмартра и о клошарах в парижском метро.

И только Роза и старая Томаса чувствовали, что с их девочкой не все так хорошо, как кажется на первый взгляд. В ней появилась какая-то скрытая печаль, как будто там, далеко за океаном, она пережила тяжелое разочарование.

В один из первых же дней Лус открыла сестре страшную тайну: оказывается, у их отца есть еще один ребенок, мальчик лет десяти, который воспитывается, к сожалению, у одного крайне неприятного типа — проповедника Вилмара Гонсалеса.

— Да ты, наверно, видела плакаты с его портретом. Они по всему городу развешаны. Он выступает в парке Чапультепек.

— Может быть, родителям стоит об этом узнать? — подумав, ответила Дульсе. — Ребенок ведь не отвечает за те обстоятельства, при которых он появился на свет. А мы бы воспитали его лучше, чем какой-то проходимец. Ведь он законченный мерзавец, судя по тому, что ты о нем рассказываешь. А тебе самой совсем не хочется повидаться с братом?

— Хочется, — вздохнула Лус, — но для этого придется увидеться с Гонсалесом, а я просто не смогу этого вынести. Разве что вместе с тобой и Эдуардо... Но сама я ему звонить не буду ни за что!

Однако не прошло и двух дней, как проповедник объявился сам. Он долго и напыщенно извинялся перед Лус, через слово цитируя Священное писание. Из его слов выходило, что он хотел только испытать Лус, а она его не поняла. Лус отвечала ему сухо и холодно, стараясь поскорее закончить разговор.

— Кстати, я привез сюда мальчика, — вдруг сказал Гонсалес. — Вы понимаете, о ком идет речь? О Рикки. Я рассказал ему о том, что у него есть две сестрички, и он просто мечтает увидеть вас. Он сейчас живет недалеко от Мехико в загородном доме. Я бы очень просил вас согласиться и повидать мальчика. Не ради меня, ради него.

— Хорошо, мы согласны, — сказала Лус.

— Тогда встретимся завтра в центре города, у памятника Куаутемоку. Когда вам удобно?

— Давайте пораньше, часов в десять, пока еще не так жарко, — ответила Лус.

Повесив трубку, она захлопала в ладоши и закружилась по комнате:

— Дульсита! Видишь, все получается так, как ты хотела!

До назначенной встречи оставалось еще много времени.

— Как хорошо!— радовалась Лус.— Я успею еще забежать к портнихе и сделать прическу. А маникюр! Я совсем забыла про маникюр! Руки совершенно запущены!— Девушка оглядела свои узкие руки с ногтями идеальной формы и безукоризненным маникюром.

Дульсе тихонько сидела в уголке, наблюдая за оживленными сборами сестры.

Лус наконец обратила на нее внимание.

— Дульсита!— окликнула она. Та молча подняла на нее глаза.

— А ты почему не собираешься?— спросила Лус.

— А я давно готова.

— Как! Прямо в этой футболке и пойдешь? А макияж? Я думала, хоть Париж тебя чему-то научит.

Дульсе закусила губу, вспомнив свое расставание с Жан-Пьером. Зачем стараться быть красивой, если все равно каждый раз все срывается? Видно, не судьба ей быть любимой. Не судьба быть счастливой.

Лус, не замечая ее состояния, вывалила из шкафа на кровать целый ворох своих разноцветных блузок. Одну за другой она прикладывала яркие вещи к груди сестры, выбирая самую подходящую.

— Нет, это для тебя слишком открытая. Ты будешь стесняться, я тебя знаю. Ну и глупо. А эта слишком темная. Не годится, ты и так похожа на монашенку. Может, эта? Смотри. С сиреневыми цветами.

Дульсе мягко отстранила ее руку.

— Лус, не надо, прошу тебя. К чему все это? Для кого? Какой в этом смысл?

Лус всплеснула руками:

— Как это — для кого? Как это — какой смысл? Ты только подумай, Дульсита, с кем мы сегодня должны встретиться. С нашим родным братом! Ты представляешь, какой будет ужас: он ожидает встречи со своими сестрами и вдруг увидит двух замарашек.

Дульсе понурилась:

— Одну.

— Почему одну?

— Потому что ты — не замарашка.

И только тут Лус заметила, что у сестры дрожат губы, а глаза наполнены слезами.

Лус Мария отбросила в сторону одежду и, заключив сестру в объятия, принялась тормошить ее, стараясь хоть немножко развеселить или успокоить:

— Сестренка! Милая! К черту все эти шмотки! Ну когда ты перестанешь все принимать так близко к сердцу! Ты не замарашка, ты красавица! Ты самая красивая девчонка на свете! Кроме меня, конечно. Улыбнись же! Улыбнись хоть на секундочку!

Но лицо Дульсе оставалось все таким же погасшим, как и прежде.

А Лус не переставала тараторить:

— Ну хочешь, я не пойду ни к портнихе, ни к парикмахеру? Пошли поиграем в теннис. Не хочешь?

Дульсе отрицательно покачала головой.

— А чего тебе хочется? Может, в парк? Там можно покататься на лодках. Или на водяных велосипедах. Там есть карусели. А недавно установили одну такую штуковину — в нее залезаешь, привязываешься ремнями, и она как завертится, а потом раз — и ты вниз головой.

Дульсе наконец-то улыбнулась. Какой же все-таки еще ребенок эта Лус! Иногда она кажется опытной, умудренной жизнью — как, например, в отношениях с мужчинами. А порой — ну просто дитя. Подумать только — ей нравится болтаться вниз головой в какой-то вертящейся штуковине!

— Знаешь, Лусита,— сказала она,— последнее время у меня слишком часто получается именно так: раз — и вниз головой. Я устала от приключений. Если ты не против, давай просто прогуляемся по Мехико. Без всякой цели, куда глаза глядят.

— Фу, какая скука!— фыркнула Лус.

— Ну пожалуйста, сделай это для меня. Ведь это так здорово: ни о чем не думать, ни от кого не прятаться, никого не бояться. Просто идти и смотреть по сторонам.

— Если б еще с парнем — это куда ни шло,— протянула Лус.— А так, вдвоем...

— Ну пригласи, если хочешь, этого своего Эдуардо. А мне, ты же знаешь, и пригласить-то некого.

— А что, это идея,— оживилась Лус.— С Эдуардо куда интереснее. Пока ты будешь разглядывать всякие старинные фронтоны и антифризы в стиле барокко и рококо, мы будем целоваться.

Дульсе промолчала. Она не одобряла поцелуев в людном месте. Даже в Париже, где, казалось, сам воздух напоен любовью, открытые проявления чувств ее всегда шокировали. Она не понимала, как это люди могут обнародовать то, что должно принадлежать только двоим.

По правде говоря, и Лус завела речь о поцелуях больше для того, чтобы раззадорить сестру, нежели всерьез. При всем своем кокетстве и легкомыслии она никогда не заходила на людях слишком далеко. Как-никак и в ее жилах текла кровь гордой Розы Гарсиа, к тому же она воспитывалась матерью, в отличие от Дульсе.

Да и Эдуардо Наварро сама респектабельность, не то что шалопай Пабло. Если хотелось зайти перекусить, Эдуардо всегда выбирал самый престижный ресторан, тогда как Пабло предпочитал открытые веранды бистро. Нет, Эдуардо ни за что не будет целоваться посреди площади. Признаться, именно это и нравилось в нем девушке. Мужчина, на которого можно опереться, серьезный, надежный.

— Не обижайся, я шучу.— Лус чмокнула Дульсе в щеку и набрала телефонный номер. — Алло! Эдуардо? Немедленно приезжай... Конечно, дело очень, очень срочное. Ты разбираешься в архитектуре эпохи классицизма? Отлично. Ждем.

Лус бросила трубку:

— Ну как, Дульсита, ты наконец довольна?

Да, наконец Дульсе была довольна.

Они втроем не торопясь шагали по улицам Мехико, и она с наслаждением впитывала в себя атмосферу родного города.

Эдуардо поморщился было, когда узнал, что идти придется пешком, однако возражать не стал. Он вообще почти никогда не перечил Лус, стараясь не только выполнить, но и предупредить любое ее желание. Что ж, пешком так пешком, хотя это и глупо, когда можно с комфортом ехать на мягких сиденьях автомобиля. Но желание женщины закон, особенно такой женщины, по отношению к которой у тебя серьезные намерения.

Лус глазела на прохожих и яркие витрины. Ей нравилось улыбнуться пробегавшим мимо мальчишкам с футбольными мячами под мышками, погладить рыжую коротконогую таксу, которую вела на поводке пожилая дама, вспугнуть стаю голубей с тротуара.

А Дульсе, напротив, была вся погружена в себя.

Она чувствовала Мехико как единое целое, она сливалась с душой города. Наверное, больше ни в одном государстве мира нет такой странной, разноликой столицы, где современность столь удивительным образом соединялась бы с далекой древностью.