Альберто Альварес - Роза и Рикардо

Все чаще и чаще педагоги делали ей замечания за рассеянность, а преподаватель живописи, раньше постоянно расхваливавший ее рисунки, теперь поджимал губы, строго смотрел и отходил, не сказав Дульсе ни слова.

Серая тоскливая осень опустилась на Париж. Зачастили дожди, низкое небо тяжелым свинцом нависло над городом. Каштаны на бульварах скинули пожелтевшие листья.

— Жареные каштаны! Покупайте! — горланили на улицах негры-разносчики, и сладковатый, смешанный с дымом запах заполнял собой все пространство.

Дульсе всегда мечтала отведать настоящих парижских каштанов, но сейчас проходила мимо, не испытывая ни малейшего желания.

Город потерял для нее свою прелесть. Парижские бульвары казались тоскливыми и унылыми, дома — серыми и невыразительными. Яркий мир красок померк для Дульсе, и она все чаще вспоминала увиденную во сне черную радугу.

Она больше не любила Париж. Он стал чужим и пустым без Жан-Пьера.

Ее состояние вызывало нешуточную тревогу у друзей. Дульсе ничего не рассказывала, но они и так догадывались, в чем дело.

Анри старался незаметно сопровождать Дульсе, боясь, как бы она не выкинула чего-нибудь.

— Знаешь, — говорил он Симоне, — все самоубийства совершаются от несчастной любви. Когда ты на меня дуешься, я тоже подумываю, не броситься ли мне с Эйфелевой башни.

Надвинув капюшончик от занудливого дождя, Дульсе брела по улицам, по которым они так любили гулять с Жан-Пьером. Она вышла к мосту Мирабо и остановилась, облокотившись о парапет набережной, глядя на мутную серую воду.

Под мостом Мирабо тихо катится Сена

И уносит любовь...

Лишь одно неизменно:

Вслед за горем веселье идет непременно.

Пробил час, наступает ночь.

Я стою, дни уходят прочь.

Эти стихи Аполлинера читал ей Жан-Пьер в ту памятную, единственную ночь.

«Как точно, — подумала она, слушая тихое шуршание дождя. —

Уплывает любовь, как текучие воды.

Уплывает любовь.

Как медлительны годы,

Как пылает надежда в минуту невзгоды.

Пробил час, наступает ночь.

Я стою, дни уходят прочь».

Вдруг кто-то резко схватил ее за плечи. Дульсе вздрогнула и обернулась.

— Ты что? — испуганно спросил Анри.

Она слишком низко склонилась над парапетом, безотрывно глядя на реку, и ему показалось, что еще секунда, и Дульсе исчезнет, скрытая мутным потоком.

Она, словно не узнавая, посмотрела на Анри и сказала:

Вновь часов и недель повторяется смена.

Не вернется любовь,

Лишь одно неизменно —

Под мостом Мирабо тихо катится Сена...

Анри сильно встряхнул ее, приводя в чувство.

— Вот что, — сказал он. — Ты можешь до изнеможения страдать и декламировать классиков, но я хочу, чтобы ты мне немедленно объяснила, что случилось с твоим репортером. Или я тебе не друг и ты мне не доверяешь?

— Друг... — тоскливо вздохнула Дульсе.

— Ну! — продолжал допытываться Анри.

— Жанетт ждет ребенка, — наконец призналась она.

— Какая еще Жанетт? — не понял Анри.

— Его бывшая подружка.

— Ну и что? При чем здесь вы?

— Так ведь от него, Анри, понимаешь? — жалобно сказала Дульсе.

— Не понимаю, — по-мужски грубовато рассудил Анри. — Эта проблема решается элементарно. Не в средние века живем. Сейчас медицина на уровне.

Дульсе отрицательно покачала головой.

— Так нельзя говорить, Анри. Это грех. Разве можно убить его ребенка?

Она отвернулась и снова молча вглядывалась в течение реки.

— Нельзя дважды войти в одну и ту же воду, — вдруг сказала она. — Я только сейчас поняла. Она все время утекает... Мне надо уехать, Анри. Что ушло, то уже не вернется.

— Куда уехать?

— Домой, — пожала плечами Дульсе. — В Мексику.

— А как же занятия? — воскликнул он. — Ты же была одной из лучших! У тебя же талант! Ты обязана учиться!

— Но мне уже совсем ни к чему торчать в Париже. Что, на вашем Париже свет клином сошелся? В жизни не видела более отвратительного города. И потом... мне здесь холодно...

— Давай согрею... — Анри взял ее ладошки в свои руки и аккуратно подышал на них.

— У нас сейчас сады цветут... — тоскливо сказала Дульсе.

Они долго бродили под дождем, и Анри пытался отговорить ее от отъезда.

— Ты, наверное, просто соскучилась. Это пройдет.

Но Дульсе только упорно твердила:

— Я уже ненавижу Париж. Он на меня давит. Понимаешь, он меня нарочно выталкивает...

Но они оба знали истинную причину этой внезапной ненависти к ни в чем не повинному городу — Жан-Пьер. Дульсе просто не может ходить с ним по одним улицам и дышать одним воздухом. Она до смерти боится столкнуться с ним случайно и опять задохнуться от острой боли в сердце. А еще больше она боится увидеть Жанетт с горделиво округлившимся животом и бережно поддерживающего ее под руку Жан-Пьера. Нет такой встречи она просто не перенесет.

Опасность, подстерегающая Дульсе в Мексике, казалась совершенно безобидной по сравнению с такой картинкой.

И в то же время Дульсе испытала безумное искушение хоть краешком глаза увидеть Жан-Пьера. Издалека, незаметно. Ведь он чудился ей в каждом встречном мужчине, и она испытывала странное разочарование, когда понимала, что обозналась. В Мексике, по крайней мере, он не будет ей мерещиться.

Анри затащил ее в попавшийся по пути барчик.

— Тебе надо выпить, а то простудишься.

— Тебе бы только выпить, — слабо улыбнулась Дульсе.

— Я жертвую своим здоровьем ради тебя, прекрасная Дульсинея, — важно сказал Анри, с удовольствием осушая стакан с джином.

После первого глотка у Дульсе потеплело в груди. А Анри все подливал и подливал ей в бокал, пока они вдвоем не прикончили всю бутылку.

— В жизни столько не пила...

— Я тоже... обычно пью больше, — серьезно сказал Анри. — Надо взять еще.

Дульсе с трудом выволокла его из бара на темную мокрую улицу.

Они были совсем недалеко от дома Жан-Пьера. Изрядная порция джина придавала Дульсе какую-то отчаянную храбрость. Почему бы ей не глянуть на Жан-Пьера на прощание? Она же решила уехать. Посмотрит на него последний разок — и все. Он может сейчас как раз вернуться домой. Запрет дверцу машины и войдет в подъезд.

Сколько это займет времени? Минут пять? Целая вечность!

И Дульсе решительно потащила Анри в подворотню. Знакомый «ситроен» мок на стоянке около дома. Значит, Жан-Пьер уже вернулся... Дульсе подняла взгляд на его окна.

Невыносимо думать, что он там, с Жанетт...

Она повернулась к Анри и требовательно спросила:

— Скажи, я тебе нравлюсь?

— Конечно. — Анри покачнулся и обнял ее. — Ты классная девчонка. Ну его к черту, этого репортера. Нам с тобой здорово вместе.

Он наклонился к ее лицу и осторожно поцеловал в губы.

Дульсе не сопротивлялась. Она прикрыла глаза и прислушалась к своему ощущению. Ее вновь целует мужчина. Но это совсем не то... Не так, как с Жан-Пьером... Его губы обжигали, а сейчас она ничего не чувствует... Это всего лишь Анри...

Дульсе отстранилась и вытерла рот тыльной стороной ладони.

— Тебе противно? — насупился Анри.

— У тебя есть Симона, — строго сказала Дульсе.

— Ну да, — он усмехнулся, — у меня есть Симона... — Он опять напустил на себя ернический вид и заявил: — Хотел стать твоим рыцарем, а превратился в Санчо Пансу. Кстати, ты помнишь, что Дульсинея здорово динамила Дон Кихота?

— Анри, ты сам сказал, что ты мне друг.

— Сказал, — буркнул Анри. — На свою голову…

— Мне душно... — сказала Жанетт. — Открой пожалуйста, фрамугу...

Жан-Пьер сидел в кресле с газетой и делал вид, что не слышит. Жанетт, постанывая, поплелась к окну, взялась за ручку фрамуги и чуть не упала от радости. Какой случай! Прямо под их окнами эта мексиканка целуется с каким-то парнем. Она хочет что-то доказать Жан-Пьеру? Прекрасно! Жанетт ей с удовольствием поможет.

— Твоя потаскушка уже нашла себе нового любовника, — ядовито сказала она. — Полюбуйся. Это представление для тебя.

Жан-Пьер подскочил как ошпаренный и бросился к окну.

Дульсе целовалась с Анри!

У него в глазах потемнело. Она специально пришла сюда, чтобы он увидел это. Зачем? Показать, что ей не стоило труда завести себе нового поклонника?

— Молодежь так непостоянна, — притворно вздохнула Жанетт.

— Заткнись! — зло бросил Жан-Пьер. Он схватил куртку и бросился к двери.

Сейчас он расквасит морду этому молокососу! Как он смеет прикасаться к ней! К его Дульсе!

Жан-Пьер выскочил из подъезда. Но на том месте, где он только что видел целующуюся парочку, никого не было. Только дождь уныло поливал пустой двор.

Лус забыла о докторе Гонсалесе, но тот, к сожалению, не забыл о Лус. Прождав несколько дней ее звонка, он решил действовать сам. Прежде всего следовало подготовить Ренату, чтобы она совершенно искренне, без всякой задней мысли стала говорить то, что было нужно.

— Ты не знала девушки по имени Сония? Сония Клавель, — спросил Гонсалес свою сожительницу, когда, окончив ужин и помолившись Господу за то, что тот послал им пропитание, он удобно расположился в кресле с книгой «Четыре духовных закона» на коленях. Внезапно он оторвался от чтения и задал жене этот неожиданный вопрос. — Эта девушка жила в Мехико и была... блудницей, — пояснил Вилмар. — И она хорошо знала Рикардо Линареса. Рената задумалась. В бытность свою официанткой в «Твоем реванше» она была знакома со многими девушками легкого поведения — и теми, кто работал в этом кафе, и с другими, которые искали клиентов поблизости на улице. Но никакой Сонии Клавель среди них как будто не было.