Но все равно она ждала возвращения Жан-Пьера с невольным страхом. Жанетт представляла, как он зол и разочарован. Первое время жизнь будет для нее сплошным адом. Надо как-то обезопасить себя, не дать ему выкинуть ее из дома. Наоборот, надо заставить его заботиться о ней и потакать ее капризам, как и положено относиться к беременной женщине. Сейчас он просто ненавидят Жанетт. Еще бы!.. А надо... надо, чтобы он ее пожалел.

Жанетт разделась и быстро юркнула в постель, положив на живот пластиковую грелку, а на лоб холодный компресс. Вот так она и встретит его. Попробуй выкинуть из дома больную женщину, милый!

Через некоторое время Жан-Пьер вне себя ворвался в квартиру.

— Ты еще здесь? — заорал он с порога. — У тебя хватает наглости здесь валяться после всего, что ты устроила?! Я ни минуты не желаю тебя видеть! Слышишь? Ни минуты!

Жанетт страдальчески застонала и, скорчившись, прижала грелку к животу. — Не кричи... — едва слышно вымолвила она. — Я слишком переволновалась... Ох... Боюсь, я могу потерять нашего маленького.

Жан-Пьер едва не задохнулся от бешенства и бессилия. Круто повернулся и захлопнул за собой дверь кабинета.

Первый раунд закончился в пользу Жанетт.

Она провалялась так весь день, периодически постанывая, чтобы он слышал, как ей плохо. И добилась того, что вечером он возник на пороге спальни и глухо спросил, глядя в сторону:

— Может, надо вызвать врача?

— Не стоит... милый... Сейчас уже немного лучше... Может, к утру пройдет... — И Жанетт будто бы усилием подавила стон.

— Если будет плохо — позвони, — буркнул Жан-Пьер и опять скрылся в кабинете.

Дульсе никак не могла опомниться от потрясения. Жан-Пьер ушел, так и не сумев добиться от нее хоть какой-то реакции.

А она после его ухода упала ничком на разобранную постель, которая, казалось, еще хранила тепло его тела, и разрыдалась. Ну почему, почему с ней всегда приключаются отвратительные истории? Какое верное у нее было предчувствие в момент, казалось бы, полного счастья: так хорошо быть не может, так не бывает. Зачем только она встретила Жан-Пьера? Зачем позволила себе полюбить его? Она ведь так долго сопротивлялась этому чувству...

«Бог наказал меня за то, что я отбила его у Жанетт, — думала она. — Я стала жить сказочной мечтой, а меня вернули в реальную действительность. Как я буду теперь жить? Для чего мне жить дальше?»

Тут взгляд ее наткнулся на брошенное у кровати белоснежное платье, которое вчера с трепетом снял с нее Жан-Пьер и в котором она чувствовала себя его прекрасной феей. Дульсе вскочила, подхватила платье, скомкала и с силой поводила им по палитре с масляными красками не сознавая, для чего она так поступает. Просто этот белый цвет был ей невыносим. У нее внутри изгажено и испачкано, и Дульсе испытывала странное удовлетворение, глядя как по белоснежной поверхности платья расплываются, смешиваясь, серо-буро-малиновые масляные пятна.

И, сотворив со своим нарядом это варварство, Дульсе почувствовала, что силы оставили ее. Наступила полная апатия. Не хотелось ни думать, ни чувствовать. Все валилось из рук, даже рисовать не было желания. Телефон трезвонил весь день как оглашенный, но Дульсе не могла заставить себя поднять трубку.

Потом кто-то, видимо Анри, а может, Жан-Пьер, долго звонил в дверь. Затем принялся колотить ногами — значит, Анри.

Дульсе заткнула уши и накрыла голову подушкой. Не надо ей больше никого и ничего...

Три дня она пряталась от всех, до изнеможения изводя себя мыслями и не реагируя на стук и звонки. В доме не было ни крошки, но есть совсем не хотелось. В теле появилась странная легкость. А мозг периодически начинал бредить наяву. Дульсе казалось, что Жан-Пьер страстно целует ее и она вновь раскрывает ему объятия, но вдруг острая боль низ живота, и она кричит, с ненавистью отталкивая его. Потом возникла новая картинка: Дульсе неспешно, словно исследуя, целовала его глаза, брови, губы, каждую ресничку, каждую родинку. С трепетом обнимала порывисто и... ощущала в руках пустоту.

Она засыпала тревожным сном и видела яркое, умытое дождем небо и красочную радугу, которая вдруг скручивалась от порывов ветра, цвета смешивались... и радуга становилась абсолютно черной. Небывалый ужас охватил Дульсе, было ощущение, что настал конец света.

Она проснулась от громких голосов за ее дверью. Анри убеждал привратника, что с Дульсе случилось несчастье и что им необходимо открыть дверь.

Дульсе пригладила руками всклокоченные волосы и, пошатываясь, побрела в прихожую, как раз когда в замке повернулся ключ и ей навстречу кинулись встревоженные Анри и Симона.

— Я же говорил, что она болеет! — воскликнул Анри.

— Мы так волновались! Славу Богу, ты жива, — добавила Симона.

— Твой репортер уже весь извелся, — сообщил Анри. — Торчит под окнами целыми днями. Совсем измучила мужика.

Дульсе отвернулась, и из глаз ее помимо воли покатились слезы.

— Что с тобой? — кинулась к ней Симона. — У вас что-нибудь произошло?

Дульсе страшным усилием воли взяла себя в руки. Зачем демонстрировать свою боль всем подряд?

— Ничего... — выдавила она. — Как у всех...

Симона быстро, не слушая Дульситиных возражений, навела в квартире порядок, отправила Анри в магазин за продуктами. Потом она сварила крепкий бульон, почти насильно влив его в Дульсе. А Анри притащил еще бутылку коньяка и в свою очередь настоял, чтобы Дульсе выпила хоть рюмку.

Щеки у нее порозовели, голова закружилась.

— Я хочу спать, — заплетающимся языком сказала она. — Я так устала...

Новое утро занялось над Парижем.

Дульсе чувствовала себя отдохнувшей, силы возвратились, как после тяжелого кризиса наступает перелом в болезни. Ей предстоит начинать новую жизнь, в которой Жан-Пьеру больше не будет места.

Она сложила краски и взяла планшет. У нее есть занятие, в которое она может уйти с головой. Надо быть стойкой. Она приняла правильное решение. Она не сможет любить и уважать мужчину, отказавшегося от своего ребенка, пусть даже это дитя носит под сердцем взбалмошная идиотка.

Жан-Пьер уже который день караулил ее у дома. Взволнованный он бросился к Дульсе, едва она вышла яз подъезда.

— Ну наконец-то! Дульсе, милая, я так волновался!

Но Дульсе отстранилась, как каменная.

— Со мной все в порядке, - сухо сказала она. - Не ходи за мной, твое место рядом с Жанетт.

— Дульсе, ты неправильно все понимаешь!

У Жан-Пьера были глаза затравленного зверя, и сердце Дульсе сжалось от жалости. Бедный... Как ему трудно… А разве ей легко? Но она уже все решила. А он мечется. Она должна помочь ему.

— Не придавай значения нашей связи, — с усилием сказала она. — Мы прекрасно провели время, не более...

И, независимо вскинув голову, торопливо застучала каблучками.

Жанетт, страдальчески охая, старалась не вставать с постели в присутствии Жана-Пьера. Она демонстративно меняла на лбу компрессы и, морщась, глотала какие-то таблетки. Если Жан-Пьер закуривал сигарету, Жанетт, ни слова не говоря, пошатываясь, сползала с кровати и, зажав рот рукой, скрывалась в туалете. После нескольких таких спектаклей она с удовлетворением отметила, что Жан-Пьер стал выходить покурить на площадку.

Они не разговаривали и старались не сталкиваться взглядами. Жан-Пьер оккупировал кабинет, а Жанетт спальню. Он приезжал домой только переночевать, а Жанетт, бесцельно бродя днем по квартире, с большим трудом сдерживала себя, чтобы не отправиться на прогулку. Ей так надоело сидеть взаперти. К тому же она почти не ела, боясь, что Жан-Пьер может почувствовать запах приготовленной пищи. Ее старая подруга Катрин забегала тогда днем в отсутствие Жан-Пьера, принося немного ветчины или сыра. Катрин не догадывалась, что Жанетт разыгрывает комедию, и искренне сопереживала подруге, уговаривая съесть хоть кусочек. Она садилась на край кровати и часами обсуждала с Жанетт, какие подлецы эти мужчины и какой черствый Жан-Пьер. Не может понять, как мучительно переносит беременность Жанетт.

— Только ты не волнуйся, дорогая, — непременно говорила Катрин на прощание. — Это вредно для малыша.

«Ничего, — думала Жанетт. — Мои мучения не напрасны. Еще немного терпения, и Жан-Пьер окончательно станет моим. Никуда не денется».

А Жан-Пьер с усилием заставлял себя прожить каждый следующий день. Без Дульсе ничего не имело смысла. Его выматывали постоянные стоны Жанетт. К тому же он метался в сомнениях, почему Дульсе оставила его. Он верил, что она искренне его полюбила, так неужели же ей легче дается разлука, чем ему? Впрочем, в Мексике у нее красавец жених. И как объяснить ее последнюю фразу? Она имела в виду, что не относилась к их роману серьезно? «Парижский роман», страстное увлечение, не больше? Но Жан-Пьер помнил ее страдальческий взгляд, когда она просила его вернуться к Жанетт. Она была искренна... Да и если бы Пабло значил для нее больше, чем Жан-Пьер, разве не сберегла бы она себя до свадьбы? Что ему делать? Добиваться встреч и объяснений, стараясь вернуть Дульсе? Или прекратить унижаться, раз ему ясно сказано, что с ним просто развлекались?

Жан-Пьер старался не пользоваться теми маршрутами, где мог бы столкнуться с Дульсе. Но иногда, забывшись, бросал взгляд на часы, боясь, что опоздает встретить ее после занятий. Эта раздвоенность превратила его жизнь в сущий ад.

Дульсе тоже жила как по инерции. Ходила на лекции, словно автомат, рисовала, не чувствуя вдохновения от работы, заставляла себя есть и спать, запрещая думать о Жан-Пьере.

Она опять замкнулась и отгородилась от однокурсников, превратившись в прежнюю, с трудом идущую на контакт Дульсе.

Симона и Анри никак не могли расшевелить ее. Она отказывалась от вечеринок, уходила из компаний, а если они приходили к ней, вежливо терпела, отвечая односложно и нехотя.