В этот раз Пабло был в открытой рубашке без галстука и в джинсах, и он показался Лус еще менее солидным, чем накануне, чуть ли не мальчишкой. Когда он увидел Лус, лицо его просияло.

— А что, твоя сестричка с нами не пойдет? — на всякий случай спросил он.

— Да нет, она что-то устала и решила остаться в гостинице.

— Надеюсь, нога ее больше не беспокоит? А то я могу зайти и проведать ее.

Лус сообразила, что именно в этот день показывать Дульсе врачу не следует, и поспешно заявила:

— Да нет, все в порядке. Она просто плохо спала ночью в теперь решила отдохнуть.

— Ну, как хочешь, — сказал Пабло. — Я хотел тебе предложить прокатиться на машине до старого города, а потом пройтись пешком.

— Подходит, — сказала Лус.

Пабло уже не в первый раз был в Акапулько и довольно хорошо знал его старинную часть. Он повел Лус по извилистым улочкам, где роскошные колониальные особняки перемежались с антикварными лавочками, где торговали керамикой, стеклянными и фарфоровыми безделушками, бесконечными кожаными поясами и сумками и множеством других подобных вещей. Лус, которую слегка мучила совесть из-за того, что сестра осталась одна в гостинице, захотелось купить Дульсе какой-нибудь сувенир на память об Акапулько. Вспомнив о коллекции кукол в национальных костюмах, которые собирала Дульсе, Лус купила куклу, изображающую индианку, ткущую ковер. А на память о вчерашнем вечере она выбрала миниатюрное изображение скалы вместе с крепостью и рестораном «Торре дель Кастильо», выполненное из какого-то особого минерала, который менял свой цвет с голубого на розовый в зависимости от погоды. «Наверняка Дульсите будет приятно получить такой подарок», — подумала Лус.

В этот момент она увидела, что Пабло нерешительно смотрит на нее.

— Ну что, куда теперь? — спросила она с веселым видом, чтобы подбодрить его.

— Ты знаешь, Лус, — начал Пабло каким-то неуверенным тоном, — по этой улице можно дойти до мастерской моего отца. Самого его нет дома, но он дал мне ключ, и мы могли бы зайти и посмотреть его работы.

Лус задумалась. С одной стороны, она немедленно вспомнила наставления, еще в детстве услышанные от Томасы, о том, что девушка не должна идти в гости к одинокому мужчине. С другой стороны, она никогда не была в мастерской художника, и ей, конечно, лестно было бы при случае упомянуть о таком знакомстве. Она еще раз посмотрела на Пабло. У него был такой положительный вид, что

Лус решилась: 

— Хорошо, Пабло, я с удовольствием. А твои отец не будет возражать?

— Да нет, что ты, он сам дал мне ключ и разрешил приводить знакомых, — горячо сказал Пабло.

— Ну хорошо, пойдем, — сказала Лус. — Только не очень надолго.

— Пойдем, — радостно повторил Пабло. — Здесь близко, всего три квартала.

Они отправились и продвигались не очень быстро, потому что Лус по-прежнему приклеивалась к витринам лавчонок, а иногда и заходила внутрь, так что Пабло с трудом сдерживал свое нетерпение. Наконец они дошли до довольно современного большого дома и стали подниматься по лестнице. На третьем этаже Пабло остановился.

— Это квартира моего отца и тут же мастерская.

— И что, он проводит много времени в Акапулько?

— Не так уж много, но приезжает довольно часто. Мой отец такой человек, который не может ничем заниматься подолгу.

Пабло вставил ключ в замок и отворил дверь. Сразу из прихожей они попали в комнату с большими окнами, которая, очевидно, и была мастерской. Лус она показалась чем-то средним между музеем и антикварной лавкой. Кругом были расставлены картины, бюсты, какие-то статуэтки и медные котлы, на стенах висели ковры и вышивка индейской работы. Вообще предметов в комнате было много, и все это выглядело довольно живописно, но как в этом хаосе можно было что-нибудь найти, Лус не понимала.

Пабло стал показывать ей картины. Они были написаны в самой разной технике: масло, акварель, пастель, многие были не закончены. Впечатление было довольно разнородное, но многие пейзажи и натюрморты Лус понравились. Вот когда она пожалела, что не уговорила Дульсе пойти с ними: ей наверняка бы понравилось.

Пабло сказал, что сварит кофе, и пошел на кухню. Лус присела на диван, стоящий у стены и покрытый ковром.

Появился Пабло с кофейником и двумя дымящимися чашечками.

— Попробуй кофе. Я горжусь своим умением. Готовить кофе меня научила наша старая няня.

— А твоя мама этим не занималась?

Пабло усмехнулся:

— Мама нет. У нас для этого были слуги. Моя мать считает, что сеньоре не место на кухне.

— А что, ты единственный ребенок, или у тебя есть братья и сестры? — спросила Лус.

— Смотря как считать, — медленно сказал Пабло и замолчал. Потом начал снова: — Понимаешь, у мамы я единственный сын. Но мой отец женился еще два раза, и поэтому у меня есть еще два брата, Антонио и Констанцио.

— Два брата? — переспросила Лус. — И сколько же им лет?

— Антонио пятнадцать, а Констанцио девять. Мы с ними обычно встречаемся у нашей бабушки.

— Интересно, — сказала Лус. — А сейчас твой отец женат?

— Сейчас нет, — ответил Пабло. — Теперь он называет себя свободным художником. Он говорит, что ищет свой идеал красоты и женственности, и, пока не отыщет, не хочет связывать себя обязательствами.

— Он у тебя, похоже, любопытный человек. Хотела бы я на него посмотреть.

— Я тебе охотно предоставлю такую возможность. Сейчас мы с ним друзья. Было время, когда я осуждал его, но теперь я отношусь к нему гораздо снисходительнее.

Лус удивленно взглянула на него. Она еще не додумалась до того, что по отношению к родителям можно применять слово «снисходительность».

— Да что мы все о родителях! — вдруг воскликнул Пабло. — Мне гораздо больше хочется поговорить о тебе, Лус.

— А что обо мне говорить? — слегка кокетливо спросила Лус.

Пабло молчал, собираясь с мыслями:

— Лус, я хочу, чтобы ты мне поверила. Я никогда не бегал за девушками. Вообще у меня в эти два года слишком много времени занимала медицина. Но теперь...

— Что теперь? — тихо спросила Лус.

— Понимаешь, я уже третий день думаю о тебе. У меня перед глазами все время твой образ. Мне все время хочется быть с тобой, слушать тебя. Когда мы вчера танцевали...

Он опять замолчал.

— Что вчера? — опять тихо спросила Лус.

Но Пабло вдруг посмотрел на нее умоляющим взглядом.

— Лус, пожалуйста... Можно мне тебя поцеловать?

Лус настолько растерялась, что не ответила. Она сидела, вжавшись в диван, и когда Пабло приблизился и сел рядом с ней, она быстро закрыла глаза. Она ощутила губы Пабло на своих губах, потом почувствовала, что он обнял ее за плечи. Ей было приятно и страшно одновременно. Рассудок подсказывал ей, что следует прекратить эту сцену.

— Пабло, пожалуйста, — сказала она, не открывая глаз.

— Лусита, милая, — прошептал Пабло, отрываясь на миг, чтобы поцеловать ее еще. Его объятия стали более пылкими. Лус попыталась мягко высвободиться, но он не отпускал ее.

— Лус, я не могу без тебя, — продолжал говорить Пабло. — Ты мне очень нужна...

В этот момент они услышали, как открывается входная дверь. На фоне тишины, царившей в комнате, этот звук показался им просто грохотом.

А потом приятный мужской голос произнес в прихожей:

— И как мы с вами уже говорили, моя очаровательная сеньора, в этом бренном мире, где мы свидетели человеческих несовершенств и слабостей, самое мудрое, что мы можем сделать, это стремиться наполнить каждый наш час радостью и любовью к ближнему.

И с этими словами на пороге появились дон Серхио Кастанеда и рядом с ним Лаура.

— Тетя Лаура! — изумленно воскликнула Лус.

— Папа! — несколько растерянно произнес Пабло.

Пожалуй, единственный, кто не пришел в замешательство, был дон Серхио. Сняв с головы шляпу, он своим особым поклоном приветствовал девушку, сидевшую на диване с его сыном.

— Прелестная сеньорита, я счастлив вас видеть в моем скромном приюте муз и весьма польщен, что мой отпрыск дал мне возможность вас лицезреть. — Потом он обернулся к Лауре, которой до сих пор не удалось придать лицу спокойное выражение. — Мои юные друзья! Позвольте представить вам высокочтимую донью Лауру из Мехико, в которой я встретил глубоко художественную натуру и, я бы осмелился сказать, родственную душу. Лаура наконец пришла в себя.

— Дон Серхио, мы знакомы, — сказала она. — Это Лус Линарес, дочка моей очень давней подруги и будущая певица.

Дон Серхио еще раз поклонился.

— Мое почтение, сеньорита Линарес. Значит, вы тоже решили посвятить себя искусству. О, и моей душе не чужд возвышенный мир звуков. Было время, когда мне прочили музыкальную карьеру, но впоследствии другие музы увлекли меня под свою сень.

Лус смотрела на него во все глаза.

— Дон Серхио, мне очень понравились ваши работы, — произнесла она.

Лицо дона Серхио озарилось счастливой улыбкой:

— Ты слышишь, Пабло, что сказала сия прелестница. О, у этой отроковицы замечательный вкус. Дитя мое, я обязательно должен написать ваш портрет.

— Ну что вы, дон Серхио, — смущенно сказала Лус.

— Дон Серхио де Кастанеда действительно замечательный художник, — сказала Лаура как можно более деловым голосом. — Я даже сделала снимки его мастерской, чтобы предложить столичным журналам. Мы как раз этим занимались. — Лаура подумала, что, к счастью, фотокамера, как обычно, висит у нее на плече. — А теперь мне пора ехать в другое место.

— Но постойте, прекрасная донья Лаура, — запротестовал дон Серхио, — куда же вы? Ведь мы еще не успели поработать над вашим портретом.

С этими словами он откинул холст с мольберта, и Лус с большим удивлением увидела на нем набросок портрета, в котором вполне очевидно угадывались черты Лауры.