Дульсе проснулась рано и долго лежала в предрассветной мгле, закрыв глаза. Со стороны могло показаться, что она спит, но Дульсе не спала. Она вновь переживала свое поражение. И не то чтобы этот парень ей очень понравился, нет, он был ей совершенно безразличен, но то, что все без исключения молодые люди, которые появлялись на их горизонте, всегда предпочитали сестру, очень огорчало и обижало Дульсе. Ведь внешне они так похожи, незнакомые люди с трудом различают их. Что же такого они все находят в Лус, чем она лучше? Самой Дульсе, напротив, казалось, что сестра ведет себя слишком легкомысленно — хохочет, строит глазки, слушает парней, открыв рот, какую бы ерунду они ни городили... И чем она их берет? «Наверно, дело в стрижке», — решила Дульсе и дала себе слово подстричься сразу же, как они вернутся в Мехико. Приняв это решение, она немного успокоилась. Но сон все равно не шел.

Тем временем за окном стало светлеть. «Скоро рассвет, — подумала Дульсе. — Как, должно быть, красиво сейчас у моря». Она представила себе синюю гладь, силуэты гор, за которыми поднимается красный солнечный диск. «Это надо увидеть!» — сказала она себе и решительно отбросила одеяло.

На другой кровати ровно дышала Лус. Дульсе подошла к сестре — та во сне улыбалась. Но все обиды уже растаяли, Дульсе была полностью захвачена желанием увидеть рассвет. Она быстро и по возможности тихо оделась, взяла небольшой складной мольберт, с которым почти никогда не расставалась, и поспешила к морю.

Когда она выбежала из отеля, улица была еще окутана предрассветными сумерками, но с каждой минутой становилось светлее. Над морем клубился туман. Как часто это бывает тихим ясным утром, ветра не было, и на море был почти полный штиль, если не считать тонкой полоски прибоя, оно казалось похожим на зеркало, разве что изредка по нему проходила мелкая рябь.

Поеживаясь от утренней свежести, Дульсе отошла подальше от пляжа, туда, где начинались скалы. Она быстро расставила мольберт и приколола к нему чистый лист бумаги. Хотелось запечатлеть каждую из прекрасных картин, которые быстро сменяли друг друга в это прекрасное утро.

Туман рассеялся, и теперь море лежало у ног Дульсе, как безбрежная синяя гладь, которая вдруг окрасилась фиолетовым и пурпурным. Дульсе с минуту восхищенно смотрела на открывшуюся ей изменчивую цветовую гамму, а затем протянула руку к коробке с цветной пастелью и начала делать наброски. Главное сейчас — схватить мимолетные изменения, чтобы затем уже в Мехико на их основе сложить акварельный этюд, а возможно, и картину, написанную маслом — «Акапулько. Раннее утро».

Внезапно Дульсе услышала какой-то странный посторонний звук. В тишине раннего утра он прозвучал особенно громко. Как будто шаги по песку... Вот еще и еще. Сомнений не было. Кто-то шел по берегу. Дульсе прислушалась. Шаги были тяжелыми, размеренными. Затем раздались голоса. Они принадлежали мужчинам, которых, видимо, было двое.

— Постой, — тихо сказал один. — Давай перекурим. — Он говорил, задыхаясь, как будто тащил что-то тяжелое. — Я больше не могу.

— Нет времени курить, идиот, — тихо, но очень раздраженно ответил второй. — Видишь, уже светает. Если Шеф узнает, что мы проваландались до самого рассвета, он с нас шкуру спустит.

Второй только крякнул в ответ, и шаги возобновились. Дульсе замерла. Появление людей в такой ранний час застало ее врасплох. Они не то чтобы испугали ее, но разрушили то прекрасное чувство свидания с рассветом, которое только что переполняло ее. Было жаль до слез. Дульсе очень досадовала на этих противных людей (она была уверена в том, что они противные, хотя еще и не видела их) — она так хорошо устроилась в этом уголке, а они бесцеремонно нарушили ее одиночество.

Теперь их голоса раздавались с другой стороны того самого выступа скалы, за которым Дульсе устроилась со своим мольбертом. Послышался глухой удар, как будто на песок упало что-то тяжелое.

— Уф! — Стало слышно, как отдувается первый голос. — Тяжелый же этот козел.

— Помолчи, — раздалось недовольное ворчание второго. — Лучше помоги затащить его в лодку.

«Кого же это, козла?» — мелькнуло в голове Дульсе.

За скалой слышались сопение и шум возни. Очевидно, эти двое действительно что-то затаскивали в лодку. «Если это козел, то вряд ли живой — подумала Дульсе. — Он непременно заблеял бы. Наверно, туша козла».

Двое мужчин за скалой наконец положили свою ношу в лодку, и теперь Дульсе услышала, как, охая и чертыхаясь, они сталкивают тяжелую лодку на воду. Затем раздался плеск, и первый голос сказал:

— Да погоди ты, я еще не залез!

— Шевелись! — шепотом прикрикнул второй. — Все из-за тебя, чтоб тебе пусто было, разгильдяй! Видишь, уже светло, как днем. Тебе бы только по кабакам шататься!

Раздался плеск весел о воду, и через минуту лодка выплыла прямо на зеркальную синеву моря. В первый миг Дульсе забыла о противных незнакомцах, которые только что хрипло переругивались за скалой. Темный силуэт лодки органично вписался в картину, дополнил ее и сделал законченной. Не думая больше о сидящих в лодке мужчинах, Дульсе взяла пастель и начала быстро работать. Получалась прекрасная композиция.

Лодка тем временем уходила все дальше от берега. Лучи восходящего солнца ярко освещали ее и сидевших в ней мужчин, окрашивая их розовым. Поскольку сама Дульсе стояла в тени скалы, девушку они не замечали. Но Дульсе смогла прекрасно рассмотреть их.

Один из них был довольной молодой — лет двадцати пяти, крепкий и широкий в плечах, лицо и черные прямые волосы выдавали явную примесь индейской крови; второй — мужичок под сорок, хлипкий и узкогрудый. Он тяжело дышал, и его лицо было красным от напряжения.

— Давай здесь, какая разница, — проскулил он, и Дульсе узнала обладателя первого голоса.

— Если Шеф узнает, головы нам поотрывает, — процедил сквозь зубы второй, который сидел на веслах. — Надо уйти подальше от берега.

— Да все один черт, — ныл первый. — Вывалим за борт, и дело с концом. — Он помолчал, вытер со лба пот и добавил: — Пива охота, страсть.

— Алкаш чертов, — огрызнулся второй, продолжая упорно грести от берега. — Если бы не ты, давно бы все было сделано.

Несмотря на то что они удалялись, в утренней тишине Дульсе было по-прежнему слышно каждое слово, каждый плеск, каждый шорох.

Наконец лодка остановилась. Плечистый положил весла, и они вместе со щуплым встали и начали поднимать со дна что-то тяжелое. Это было трудно, особенно страдал щуплый. Он то и дело старался опереться на борт лодки, которая от этого начинала сильно крениться.

— Да не садись на борт, дебил! — прикрикнул на него дюжий полукровка. — Лодку опрокинешь.

Наконец с большими усилиями они подняли со дна нечто длинное, завернутое в белую ткань. Дульсе оцепенела. Страшная догадка пронеслась в ее мозгу. И как бы в подтверждение ее мыслей, ткань с треском порвалась, и на дно лодки упал труп. Из лодки послышались грязные ругательства.

Полукровка бросил в воду ставшую ненужной ткань, и вместе со своим слабосильным товарищем они подняли труп за руки и за нога и, раскачав, швырнули в море. Дульсе заметила, что брошенный в воду был мужчиной с рыжеватой бородой. В глаза бросились также лакированные черные ботинки, которые ярко сверкнули в воздухе отраженными лучами. Затем раздался всплеск, и тело исчезло под водой.

Щуплый вздохнул, не скрывая облегчения. Он сел на скамейку у кормы и, вынув из кармана пачку сигарет, закурил.

— Что расселся! — рявкнул на него полукровка. — Давай греби к берегу! — Теперь, когда они избавились от своей страшной ноши, он стал говорить значительно громче.

— Сейчас, сейчас, что разорался, — ответил щуплый, который также заметно осмелел. — Сейчас перекурю. Ты можешь и сам немного погрести.

Дюжий выругался и сел на весла. Он повернул лодку к берегу, нацеливаясь как раз на то место, где стояла Дульсе. Покуривавший на корме тощий теперь был обращен лицом прямо к берегу. Некоторое время он спокойно курил, с довольным видом рассматривая приближающийся берег, но вдруг его взгляд упал на какой-то необычный предмет на ножках, который стоял у скалы.

— Кике! — пронзительно взвизгнул тощий, указывая на берег.

Дульсе инстинктивно сделала шаг назад в тень.

— Что еще? — озабоченно проворчал полукровка, которого назвали Кике.

— Смотри, что это там, у скалы? Что это за штука?

— Что за штука? — Кике бросил весла и обернулся. — Допился небось до белой горячки!

— Вон там, это такая хреновина, на которую художники ставят свою мазню!

— Да, — подтвердил Кике, прищурив глаза. — Не нравится мне это.

Дульсе с такой силой прижалась спиной к камню, что через футболку чувствовала лопатками каждую неровность на поверхности скалы. Ноги ее подкашивались, тело, несмотря на прохладу утра, покрылось липким холодным потом. Никогда в жизни она еще не испытывала такого страха.

Если бы впоследствии Дульсе спросили, какие чувства кроме парализующего волю страха она испытывала в эту минуту, она бы не смогла ответить. Никаких мыслей в голове не было. Она видела, как рука Кике медленно тянется к карману, как в ней появляется револьвер, как его дуло будто пронзительным взглядом черного глаза обшаривает берег. Скованная страхом, Дульсе не могла двинуться с места.

Говорят, перед лицом смертельной опасности одни люди начинают действовать — бегут, прыгают с высоты, карабкаются на отвесные стены, вступают с врагом в рукопашный бой, совершая поступки, на которые не способны в обыденной жизни. Другие же, напротив, теряются и впадают в оцепенение, как кролик перед удавом. К несчастью, Дульсе принадлежала именно к этому типу.

— Девчонка! Вон там, у скалы! — визгливо крикнул тощий. — Кике, не дай ей уйти!

И одновременно грянул выстрел. Пуля просвистела совсем рядом и ударилась в скалу недалеко от того места, где стояла Дульсе, так что ее по руке больно ударил отщепившийся от скалы острый камешек.