Он мог бы с легкостью опрокинуть ее на спину, ступить сапогом на ее распростертое на полу тело, отдать на забаву своим воинам или приказать сжечь ее, как ведьму, на костре. Но вместо этого он решил ее удивить.

Протянув руку, Роберт попросил ее так вежливо, как не говорил даже с самой королевой Франции и служителями церкви:

— Снизойдите к моей просьбе, мадам. Отдайте мне ваш кинжал. Он не послужит вам для защиты, но может поранить вас, если я выбью его из ваших ручек. С этого мгновения вы и ваша сестра находитесь под моим покровительством.

Она ответила ему пламенным взглядом, который, казалось, прожег насквозь его доспехи и рубаху под ними, и даже кожу, проникнув до самого сердца.

— Поклянись, рыцарь, на этом распятье! — потребовала она, словно не сдавалась ему в плен, а принимала присягу от покоренного вассала.

На рукояти кинжала было изображение распятого Христа. Ее дрожащие пальчики сжимали теперь остро отточенное лезвие, а рукоять с распятьем возникла перед лицом Роберта де Ленгли. Никто еще и никогда не оскорблял его недоверием произнесенному им слову. Но он смирился, поборов желание тут же вместо клятвы впиться поцелуем в эти алые губы.

Поведение вождя вызвало усмешку на лицах столпившихся у него за спиной воинов.

Выслушав от де Ленгли заверения, подкрепленные честным рыцарским словом, девушка на этом не успокоилась.

— А теперь скажите мне правду… Вы мужчина из плоти и крови или призрак?

Тут все соратники Роберта разразились хохотом.

— Слышите, мадам, как смеются эти черти? Вы здорово их повеселили. Может быть, и они кажутся вам бесплотными привидениями?

— Нет, не кажутся, — твердо произнесла Джоселин. — Стольких выходцев из ада в свое войско не смог бы собрать даже сам Люцифер. А теперь, раз вы согласились на мои условия, я вам сдаюсь.

Веселью, охватившему воинов Роберта, не было предела. Они чуть ли не валились от смеха.

— Но хотя бы позвольте мне самому назначить сумму выкупа за вас с сестрицей. Впрочем, ваш грешный папаша столько задолжал адской канцелярии, что никакие расходы и молитвы не спасут его от котла с кипящей смолой. Заверяю вас, что это дело не очень далекого будущего.

Еще несколько мгновений Роберт и девушка глядели друг другу в глаза, словно соревнуясь, кто дольше выдержит это состязание. Затем она опустила оружие вниз и горделивым жестом протянула его Роберту. Забирая кинжал из тонкой девичьей руки и засовывая его себе за пояс, Роберт ощутил некоторое разочарование. Ему хотелось почему-то, чтобы странная игра, затеянная ими, продолжилась.

— Поверьте, мадам, что я мужчина из плоти и крови — как вы изволили выразиться. Если вам нужны доказательства, то я легко могу их представить.

Если он желал ввергнуть Джоселин в смущение, то своей цели не добился. Она пропустила его остроту мимо ушей и все свое внимание обратила на красавицу, распростертую на полу.

Аделиза пришла в сознание и издала тихий стон.

— Могу ли я заняться своей сестрой? — спросила Джоселин.

— Безусловно, вам никто не мешает. Но сперва утихомирьте это глупое существо, — тут Роберт с презрительной гримасой указал на служанку, бьющуюся в истерике. — Иначе мне придется поступить с ней по своему усмотрению.

Джоселин опустилась на колени, погладила Хейвиз по щекам, прошептала на ухо несколько фраз, но, когда утешения не подействовали, она с размаху закатила служанке звонкую пощечину.

Истерика сразу прекратилась, и Джоселин смогла заняться сестрой. Она приподняла Аделизу, и обе девушки уставились на победителя, от которого воняло гарью, как и полагается выходцу из адского пекла.

Джоселин заговорила вновь за себя и за сестру:

— До того, как будут окончательно обговорены условия нашей сдачи, мы согласны отдать себя под ваше покровительство. Дверь в этой спальне и засовы должны быть немедленно починены, чтобы мы могли закрыться изнутри.

Если тон молодой женщины был холодным, то ответ Роберта на ее требования был уж совсем ледяным.

— Позвольте преподать вам урок дипломатии, мадам. Видимо, ваш просвещенный папаша допустил этот пробел в вашем образовании. Никогда не пытайтесь давить на партнера по переговорам и не предъявляйте чрезмерных требований.

Он сделал паузу, ощущая, что за его спиной воины смотрят на женщин словно голодные псы, которых дразнят, помахивая перед носом жирной костью.

— Надо трезво оценивать свои возможности, — продолжил Роберт, — и думать, как будут восприняты противником ваши условия. Вдруг он придет в ярость и вообще не захочет с вами разговаривать? Вы потерпели поражение, мадам. Все люди в поместье Белавур теперь мои подданные. И распоряжаться здесь буду я, а не кто-нибудь из семейства Монтегью. Что касается починки двери, то на подобную пустячную работу у нас нет времени. Бредовые опасения истеричных женщин нас не касаются. Данное мною честное слово убережет вас надежнее, чем дубовые доски и стальные засовы.

Он резко повернулся и направился к выходу. Каким огненным взглядом опалила она его! Ведьма… Истинная ведьма… Но ему ли бояться ведьм, когда он сам выходец из преисподней?

Роберт не смог побороть искушения вновь взглянуть на нее и резко развернулся на подкованных каблуках. Она жгла его взглядом, и этот жар он ощущал почти физически. Зачем он теряет время, которое очень дорого, на бессмысленные заигрывания с одной из дочек Монтегью? Их пленение входило в его планы, но сейчас на очереди были более важные дела.

— Милорд Гейс! — воскликнула девушка. И это произнесенное ею имя подействовало на него так, будто она хлестнула его кнутом.

Он мгновенно обернулся. Злоба, дотоле тлеющая в нем, но тщательно скрываемая, вдруг вырвалась наружу, как будто угли в очаге раздули кузнечными мехами, и они вспыхнули ярким пламенем.

— Не называйте меня так, мадам, потому что я больше не владею графством Гейс. Мои поместья в Нормандии конфискованы, а титул ликвидирован по воле победителя. Я сохранил права лишь на этот кусочек родной земли, на родовое гнездо, где уже успели обосноваться ваш папаша и его подручный Честер, пока я защищал достояние короля Стефана во Франции. Наш великодушный монарх и не подумал уберечь мои земли от грабителей во время моего слишком затянувшегося отсутствия. Такова благодарность королей!

Роберт почувствовал знакомую сухую горечь во рту. Когда он заговаривал о нанесенных ему обидах, то переставал владеть собой и этим унижал самого себя. Не пристало воину плакаться как дитя и жаловаться на то, что тебя обокрали. Но как же не выплеснуть накипевшую злобу при мысли о том, что Монтегью и его дети наслаждались теплом и добротной пищей в отнятом у него замке, в то время как он и его сынишка кочевали, преследуемые стаей охотников, подобно загнанным животным, по дорогам Нормандии и чуть ли не половины всего французского королевства.

И вот Адам мертв. Роберту хотелось немедленно, не откладывая возложить вину за его смерть на какого-то из семьи Монтегью, свершить расправу над отпрыском этого злодейского рода. Мудрый Промысел Божий отдал ему в руки дочерей главного мерзавца. Как же теперь распорядиться их судьбой, чтоб отец поджарился уже здесь, в мире живых, еще до того, как попадет в адское пекло, где ему давно уготовано место?

Он еще раз окинул взглядом девушку, только что угрожавшую ему кинжалом. Из ее уст он наслушался достаточно оскорблений, чтобы отплатить ей по праву сильного самым страшным унижением. Он смотрел на ее нежную шею, на бурно вздымающуюся под платьем высокую грудь. Где-то там, внутри ее тела, находилась душа, которая пылала ненавистью.

Можно очень быстро загасить этот полыхающий огонь, сдавить хрупкое горло, заставить непокорное женское тело трепетать под его тяжестью. А можно и поиграть с ней, как кот с мышью.

— Вы можете называть меня милорд, но для близких друзей я — Роберт. Наша вражда с вами продлится очень долго, если вы будете оставаться такой же крепкой, как кремень. Но ведь известно, что из кремня высекаются искры, потом от них занимается солома, а затем начинают полыхать и поленья в очаге. Когда б вы ни позвали меня, я откликнусь, будь то ночь или день, если понадобится разжечь огонек и обогреть друг друга.

Его намеки, сопровождаемые ехидной усмешкой, не вызывали сомнений, но девичьи щеки не покраснели от смущения. На его выпад она подготовила ответный удар.

— Вы подчинили всех, кто остался в живых в замке, но не меня! Вы можете надругаться надо мной или убить. Но это принесет вам меньше выгоды, «рыцарь удачи», чем та, на которую вы рассчитывали.

— О, мой Бог, как я могу пройти мимо своей выгоды? — иронически произнес он.

— Для вашей же пользы, рыцарь, я советую, — тут голос Джоселин обрел твердость, — выслушать меня. Учить вас я не собираюсь, но полезный совет никогда не помешает. Люди Белавура — ваши люди, мне это понятно. Они сохранили верность вам, несмотря на то, что считались смердами моего отца. Они вынуждены были исправно выполнять свою работу, кто бы ни был их господином. Откуда бедным людям знать, чья власть праведна, а чья — незаконна? Не наказывайте их за службу моему отцу. Когда им было плохо, они молились о справедливой власти, так воплотите собою чудо, сделайте так, чтобы молитвы их не остались безответными. В их глазах вы герой, так будьте милосердны и не роняйте себя.

Господи! За ним стоит дюжина вооруженных воинов с факелами в руках, готовых сжечь заживо эту ведьму, хотя это всего лишь девчонка с растрепанными черными волосами, едва различимая во тьме при свете гаснущего огарка свечи на столике. Но она еще и поучает его!

Почему же он и его люди выслушали, не прерывая, ее горделивую речь? Редко в своей жизни Роберт ощущал, что стоящий перед ним противник прав. И оспорить его правоту можно было, только вонзив ему меч в горло. Если он применит силу, то, конечно, унизит себя. Надо сохранить легенду о Роберте де Ленгли как о сверхчеловеке, не подверженном порочным страстям — мстительности, корысти, похоти. А может ли позволить себе сверхчеловек жалость? Ведь Роберт де Ленгли пожалел девушку, стоящую перед ним.