Он проследовал к двери под неусыпным вниманием настороженных воинов де Ленгли и покинул комнату, больше не оглянувшись.

Роберт де Ленгли распорядился:

— Уведи женщин наверх, Джеффри. И позаботься, чтобы у них было все, в чем они нуждаются, вплоть до ночных горшков. Опорожнять их придется нашему часовому.

Джеффри, обнаживший меч во время воинственного выпада Монтегью, спрятал его в ножны и вежливо распахнул перед девушками дверь. Шагнув за порог, Джоселин не удержалась от едкого замечания:

— Замечательно разыгранный спектакль, милорд. Если б вы выступали на ярмарке, то набрали бы полный кошель монет.

Роберт де Ленгли остался холоден и не откликнулся на ее иронию. Джоселин знала, что он по-прежнему блефует. Ни один человек чести не решится свершить то, чем он угрожал ее отцу. Можно нарушать все законы, предавать, убивать, грабить — но этот закон незыблем.

А если она тешит себя обманом?


Аделизу было невозможно успокоить. В истерике она дрожала и металась по широкой постели, ударяясь головой о стену и деревянные спинки кровати. Никакие ласковые слова Джоселин или резкие пощечины не помогали. Наконец вся эта борьба ей надоела. Она приказала хныкающей Хейвиз разжечь пожарче огонь в камине, потом выгнала девушку прочь и налила себе полную чашу крепкого вина из кувшина, заблаговременно доставленного услужливым сэром Джеффри.

Устроившись на стуле поближе к огню, она предалась удовольствию — выпить в покое вина и чуть-чуть забыться. Не так уж плохо обстояли дела. Ее отец получил моральную оплеуху, которую заслужил, а тюремщик сэр Джеффри оказался отменно вежливым.

Она, глядя в огонь, отхлебнула еще вина. Там, на раскаленных углях, плясали крохотные саламандры, порожденные огнем и столь близкие ей существа. Джоселин могла следить за их веселым времяпрепровождением до бесконечности. Она была им сродни, снопы искр и клубы дыма были и ее стихией. Если ее когда-нибудь сожгут на костре как ведьму, это не будет страданием, а, наоборот, возвращением в тот вожделенный мир, которого ее почему-то лишили. Ей не хотелось думать о насущных проблемах, но надоедливая сестра вновь напомнила о себе.

Ее голова свесилась с кровати вниз, и она едва не задыхалась от рыданий. Джоселин посадила ее прямо, поднесла к губам кружку с горячим напитком. Аделиза отпила, закашлялась, но пришла в себя.

— Теперь мне нечего и помышлять о замужестве с Эдвардом. Все рухнуло… Я осквернена… Как я ненавижу это… чудовище. Он не человек… Он хуже самого мерзкого паука…

Джоселин убрала с потного лба сестры слипшиеся пряди тонких золотистых волос, заправила их за нежные, словно жемчужные раковины, ушки. К чему готовилась Аделиза, к чему предстоит готовиться ей, Джоселин? Кого из них первой пожрет дракон, и выручит ли их Ланселот — блистательный лорд Честер, пропитанный ложью настолько, что сам стал похож на Змия? Или на помощь поспеет благородный красавчик граф Эдвард Пелен?

— Ты получишь своего Эдварда, — без всякого убеждения в искренности своих слов сказала Джоселин. — Они с отцом — верные союзники. Разве устоит перед их объединенными усилиями де Ленгли? Едва лишь наступит завтра, ты ускачешь отсюда, и твой жених встретит тебя.

Аделиза отчаянно потрясла головой, как будто избавляясь от страшных паразитов, вцепившихся в ее волосы.

— О Боже, сестра… Он поцеловал меня. Он был так мерзок… Ты не знаешь, что это за чувство… Его гадкие… омерзительные губы…

Аделиза смежила веки, но жуткое видение не оставляло ее. Она вновь затряслась от рыданий.

— Если б папа услышал, что он сказал. Он показал мне место, где собирается овладеть мною… В темном углу в коридоре… на тюфяке… Я убью себя, если папа не явится вовремя. Да простит меня Матерь Божья, я лишу себя жизни, если он еще раз дотронется до меня.

— Не богохульствуй! — приказала Джоселин. — Никто не вправе лишать себя жизни, потому что только Господь располагает ею. Ты совершаешь смертный грех, Аделиза, говоря про это. Одумайся.

— Я все время думаю, — прошептала Аделиза. — Как мне не думать? Если б ты знала, Джоселин, на кого он был похож, когда поцеловал меня… Если б ты знала… Я не думаю, что такое могло случиться, если б я поцеловалась с Эдвардом. Он ведь совсем другой… Ведь правда, сестра?

— Откуда мне знать? — с раздражением бросила Джоселин.

— Но теперь Эдвард не захочет смотреть на меня, — твердила Аделиза. — Я уже не чиста… Мне уже не отмыться от грязи…

Джоселин раздумывала, какие найти слова, чтобы утихомирить бьющуюся в истерике сестру. Таких слов она не находила. Разумеется, де Ленгли желает Аделизу. Любой мужчина тут же встрепенется при виде златокудрой красавицы с пышными женскими прелестями, да к тому же такой невинной. Но Аделиза всегда была окружена бдительным кордоном и никогда не встречалась с мужчиной наедине. Отец заботился о ней, словно обезумевшая курица над единственным вылупившимся из снесенных ею яиц цыпленком, но чем тщательнее он опекал ее, тем она становилась все более беззащитной.

Джоселин вспомнила, как четыре года назад впервые увидела Аделизу. Она вступила тогда в первый раз за стены могучего замка Монтегью, который показался ей тюрьмой. Отец и сводный брат отнеслись к ней как к досадной ошибке Божьего провидения, которую исправить нельзя, но хотя бы можно скрыть за стенами замка.

Аделиза первая сломала лед отчуждения, встретила Джоселин как сестру, заботилась и ласкала ее, когда пришелица из Уэльса заболела жестокой простудой. Она заслоняла Джоселин, когда пьяный отец в приступе беспричинной ярости замахивался на больную Джоселин. Сколько раз она спасала Джоселин от расправы потерявшего человеческий облик от хмельного эля и жгучей досады нетрезвого родителя.

Если бы не Аделиза, то жизнь Джоселин в замке в первые годы пребывания там была бы невыносимой. Аделиза смягчала, словно расплавленный воск, любое трение, любую стычку между коренной уроженкой острова и нормандскими завоевателями, которыми тщеславно считали себя даже последние попрошайки с обильного стола Монтегью. Джоселин считала себя должницей Аделизы.

— Скажи, сестра, ты не очень испугаешься, если я тебя на пару минут оставлю одну?

— Не уходи, Джоселин! — взмолилась Аделиза.

— Только на минуточку. — Джоселин заставила себя улыбнуться. — Тебе ничего не грозит, в очаге горит огонь, теплое вино у тебя под рукой, сэр Джеффри готов выполнить любую твою просьбу. Я вернусь, и мы выпьем за здоровье сэра де Ленгли, а также чтоб он сгинул…

— Я за это готова выпить хоть чашу яда…

— Разреши мне уйти, Аделиза. Я вернусь, и мы всласть поговорим. За мое благополучное возвращение! — Джоселин отхлебнула вино.

Аделиза последовала ее примеру.

— Будь осторожна и приходи скорее!

На просьбу Аделизы Джоселин ответила безмолвным кивком, так же молча, но властно она отстранила стражника, прилепившегося спиной к двери, и прошла по холодным коридорам к лестнице.

Она надеялась, что лорд де Ленгли, заимев козыри в игре, затеянной им, все-таки соизволит повидаться с нею.

Воин, не уверенный, что правильно выполняет приказ милорда, неуклюже топал вслед за нею. Достигнув подножия лестницы, он, робея, распахнул перед ней дверь в комнату для совещаний.

Джоселин подумала, что зря явилась сюда. Десяток вооруженных мужчин склонились над столом и рассматривали грубо набросанный чертеж замка.

Она подалась обратно, спрятавшись за каменный свод. Ее остановил возглас одного из соратников де Ленгли.

— Опять здесь эта ведьма. Милорд, неужели нет никаких засовов, чтоб от нее укрыться?

Де Ленгли отнесся спокойно к возгласу молодого соратника.

— Что вас привело сюда, Джоселин? — спросил он.

— Я хочу побеседовать с вами, сэр, наедине.

— Наедине? А как же мои товарищи по оружию? Если мы с вами начнем шептаться в стороне от них, то они подумают, что я задумал измену… Не рассчитывайте, что я слаб душой и телом. Нам не о чем разговаривать.

Его резкость не испугала Джоселин. Она переступила порог и шагнула в комнату, запретную для женщин.

— Я пришла сюда, чтобы высказать вам благодарность за вашу доброту. Вы вознаградили меня полной мерой за оказанные вам услуги. Сэр Аймер Брайвел остался жив, потому что я ухаживала за ним. И ваш замок обеспечен едой не в малой степени благодаря мне. Неужели такой хороший хозяин и благородный рыцарь откажется заплатить долг бедной просительнице?

Она жгла его презрением, и если не чувствовал этого он, то его воины были унижены.

— Я уважу вашу просьбу. Оставьте нас! Суровым движением бровей он заставил своих приближенных удалиться, и они покинули комнату. Последний из уходивших плотно затворил за собой дверь.

Джоселин приготовилась к встрече с чудовищем. Она была готова отдать свою девственность прямо здесь или там, где захочет милорд. Все равно она была обречена… неважно как и где… на позор и унижение. Ей нечего бояться своей участи. За ее грех ответит он.

— Ну так что, мадам?

Почему-то ее сердце бешено билось в груди, хотя ей казалось, что она готова ко всему.

— Я хотела… поговорить. Я стала предметом сделки…

— Конечно, — прервал он ее. — Сделки между вашим отцом и мною. Мне нужны земли, которые мне принадлежат по праву. Очень жаль, что две девушки оказались замешаны в эту недостойную свару. Вся вина лежит на вашем папаше, а отнюдь не на мне.

Она вся напряглась, но не опустила высоко поднятую голову и не отвела глаз.

— Я ненавижу вашего отца, леди Джоселин. — Эти тихие слова были произнесены со всей зловещей искренностью.

— Так возьмите меня и удовлетворите свое чувство мести, сэр де Ленгли. Только не трогайте Аделизу. Я готова заменить ее…

11

Роберт сумел сдержать себя и со стороны выглядел вполне спокойным и рассудительным, хотя все внутри его кипело от возмущения. Как несправедлива к нему жизнь! Ничего, кроме презрительной подачки, он не получил за победу на поле брани.