Дульсе почувствовала, что сейчас заплачет. Ей стало так обидно и одиноко. Разве может она объяснить Томасе, что старается, что она уже совсем не та девочка, которая несколько недель назад выбежала из дома в Мехико, попрощавшись с тетей Кандидой? Ей казалось, что за это время она прожила целую жизнь. Она стала гораздо внимательнее к людям, которые ее окружают, и ей казалось, что теперь она больше их понимает. Она и по дому теперь делала не в пример больше, чем в свои прежние дни. Но, несмотря на это, все выходило как-то нескладно, и Дульсе так часто чувствовала себя виноватой.

Она больше не могла удержаться, и по щекам ее покатились слезы. Дульсе начала вытирать их и выронила свой блокнот с набросками. Томаса подняла его и взглянула на раскрытую страницу. И замерла в изумлении. На листочке блокнота Дульсе простой шариковой ручкой делала по памяти наброски портретов. Сходство было поразительное. Томаса с удивлением увидела, насколько верно девочка подметила ее черты и передала их в рисунке. Рядом был набросок лица Розы с ее пышными волосами, живыми, выразительными глазами и губами, которые, казалось, готовились улыбнуться. Но Томасу поразило другое. Радом с портретом Розы был нарисован портрет мужчины средних лет с волнистыми волосами, с небольшими усиками, лицо было приятное и доброе. И этого мужчину, нарисованного в блокнотике девочки, Томаса явно знала. Это был не кто иной, как муж Розы Рикардо Линарес.

Конечно, странно было бы так реагировать на детский рисунок. Но дело в том, что Лус нарисовала так точно, что ошибиться Томаса не могла. Если, конечно, это была Лус. Никогда раньше она не проявляла живописных талантов. Никогда раньше… Томаса остановилась.

— Кто это? — спросила она у девочки, показывая на портрет Рикардо.

Дульсе молчала.

— Твой отец? — спросила Томаса.

Девочка кивнула.

— Понятно. Виделась с ним в Мехико?

Дульсе опять кивнула.

— То-то я смотрю: вроде и моя девочка, а вместе с тем другая.

Дульсе больше не могла молчать:

— Томаса, я Дульсе Мария.

Томаса обняла Дульсе и прижала к себе.

— Деточка, как хорошо, что ты нашлась. Мы же думали, что ты погибла при землетрясении. Тогда мама твоя сознание потеряла, нас быстро в больницу отвезли. Лус-то у меня на руках была, а тебя тетя Кандида схватила, и только мы тебя хотели забрать, как начались подземные толчки, все смешалось, и ничего не стало видно. Нам показалось, что ты попала под обломки.

— Мне потом папа рассказывал. Они тоже думали, что я погибла, а большая плита упала от меня в нескольких сантиметрах. Меня только оглушило. Они меня потом увидели. А папина сестра старшая тогда погибла.

— Помню, помню я эту Дульсину. Нехорошо так говорить о покойных, но она недобрая была женщина.

— Я так и подумала по разговорам взрослых, хотя мне никто, конечно, прямо не говорил. А вот тетя Кандида очень добрая. Она меня как родную воспитала.

— Ну понятно. Она всегда хотела ребеночка иметь. Надо же, как в жизни выходит. Роза тут убивалась, все глаза выплакала, что ребенка лишилась, а ты там столько лет без матери росла. — И Томаса опять крепко прижала к себе девочку, как будто боясь потерять ее снова. — Погоди, — вдруг сказала она. — Ты, значит, к нам заявилась, чтобы с мамой познакомиться, а наша-то Лусита, выходит, у вас осталась?

— Да, Томаса. У нее все в порядке, я от нее письмо получила.

Томаса засыпала Дульсе вопросами, и девочке пришлось рассказать ей все с самого начала, с той минуты, когда она впервые увидела свою сестру на экране телевизора.

— Ну и ну, вот вы какие бедовые оказались, — качала головой Томаса.

— Так мы же близнецы. Я читала в одной книжке, что близнецы всегда очень хорошо понимают друг друга. Мы как только начали разговаривать, сразу почувствовали, как будто давно знакомы.

— Вот чудеса-то, — вздыхала Томаса. — Хвала Пресвятой Деве Гвадалупе, что тебя уберегла.

— Томаса, но объясни, пожалуйста, почему вы с мамой не вернулись домой?

— А это уж тебе мама сама расскажет. Да что же мы тут сидим. Надо скорее звонить ей на работу и сообщить про тебя.

Дульсе испугалась:

— Нет, Томаса, миленькая, не надо ничего никому говорить, а то все испортим!

— Да что же мы испортим, глупая девочка?

— Понимаешь, во-первых, мы с Лус дали друг другу слово действовать заодно. Но это не главное. Мы хотим, чтобы папа и мама были вместе.

— Да кто ж этого не хочет? — вздохнула Томаса.

— А ты уверена, что, если мы сейчас все выложим маме, она сразу решит вернуться к папе?

— Уверена? Ну как сказать? Наверно, захочет.

— Понимаешь, надо ее как-то подготовить. Лус писала, что у моего папы сейчас появилась какая-то знакомая женщина.

— Выходит, он опять за старое? Тогда Розе не будет с ним счастья.

Дульсе опять чуть не заплакала.

— Ну как ты не понимаешь, Томаса! Папа очень хороший, просто замечательный. Он так тосковал по маме. И вообще он в сто раз лучше, чем этот надутый сеньор Наварро, который к нам приходил.

— Ну-ну, девочка, я же не хотела тебя обидеть. Я сама больше всего на свете хочу, чтобы у твоих родителей все наладилось. Просто мне кажется, это им самим придется решать.

— Хорошо, Томаса, но я прошу тебя: не говори маме ничего сейчас. Я хочу дождаться еще письма от Лус. Давай подождем хотя бы до того, как пройдет этот бал: мама из-за него сейчас так занята, ей и так забот хватает. Ну пожалуйста.

— Ладно, — сказала Томаса, — я десять лет молчала, помолчу еще несколько дней. Только я тебе скажу, что я думаю: от этих секретов одни только беды.

— Я сама не люблю секретов. Обещаю тебе, что сразу после бала мы все расскажем маме. Только ты мне поможешь, потому что одна я боюсь говорить.

— Ладно, глупышка, — сказала Томаса и снова поцеловала девочку.

ГЛАВА 44

Утром Эрлинда как ни в чем не бывало подала мужу завтрак. Тино еще спал. Смотря в ее усталые глаза, Рохелио понял, что больше не может играть в эту игру.

— Эрлинда, дорогая, скажи, что с тобой? — снова уже в который раз спрашивал он.

Но жена вновь лишь покачала головой, не желая идти на откровенность. Рохелио вздохнул. Он совершенно отчаялся. А чего стоит вчерашнее происшествие — деньги исчезли и вдруг появились снова. Значит, она брала их, но зачем? А почему вернула? Тот, кому они предназначались, отказался взять их, не пришел? Рохелио терялся в догадках. Но заговорить с женой напрямик он все же не решился.

Однако, приехав на работу, Рохелио почувствовал, что не в силах больше выносить эту атмосферу таинственности и неизвестности. Он набрал номер дома Линаресов. Эрлинда утверждает, что была там вчера, потому что они вместе с Тино решили отвезти домой Дульсе, которую случайно встретили на улице. Проверить это было очень легко.

— Кандида, дорогая, — сказал Рохелио, когда сестра сняла трубку, — это говорит Рохелио.

— Очень рада слышать тебя, — защебетала Кандида, — давно ты у нас не появлялся, с самой Пасхи. Совсем забыл нас. А у нас новости — Дульсе теперь занимается с преподавателем консерватории. Но Эрлинда, наверно, уже рассказала тебе об этом. Она ведь была у нас вчера. Они с Тино встретили Дульсе в городе и решили довезти домой.

Рохелио вздохнул с облегчением. По крайней мере, этот факт имел место. Как хорошо, что не пришлось ничего спрашивать у Кандиды, а она все выложила сама. Иногда болтливость старшей сестры оказывалась полезной. Он хотел было как-нибудь вежливо закончить разговор, но не тут-то было. Кандида, которая все время сидела дома, очень любила поговорить по телефону.

— А что с Эрлиндой? — тараторила она и, не дожидаясь ответа, продолжала: — Бедняжечка, она такая бледная, так плохо выглядит последнее время. А ведь еще недавно была такая цветущая женщина. Что с ней? Вчера о чем-то они говорили с Рикардо.

— С Рикардо? — удивился Рохелио.

— Да, — ответила Кандида, и в ее словах сквозило возмущение, что разговор шел втайне от нее. — Заперлись у Рикардо в кабинете и о чем-то шушукались. Не иначе она просила у него денег.

— Почему ты так думаешь? — потрясенно спросил Рохелио.

— У нее был такой вид, — ответил Кандида, — и к тому же она была такая задумчивая, рассеянная, так что даже забыла у нас свои журналы.

— Какие журналы? — спросил Рохелио, похолодев.

— Модные журналы и выкройки, — ответила Кандида.

Она еще что-то говорила, но Рохелио ее почти не слушал. Теперь все встало на свои места. Эрлинда не встречалась ни с какой Урсулой, это был только предлог, чтобы уйти из дому. Деньги она кому-то отдала, а на их место положила другие двести тысяч, которые взяла у Рикардо.

— Спасибо, Кандида, — неловко закончил Рохелио разговор с сестрой. — Я как-нибудь обязательно загляну к вам.

Повесив трубку, он тут же набрал рабочий номер брата. Рикардо, к счастью, снял трубку сам.

Рохелио не стал ему ничего объяснять. Он решил встретиться с Рикардо лично и все ему рассказать. Он больше не мог копить эти подозрения в себе.

— Мы могли бы встретиться с тобой часов в шесть? — спросил Рохелио. — Поверь, по телефону мы все равно ничего не решим… Мне очень тяжело, Рикардо.

Рохелио казался настолько взвинченным, что Рикардо не смог ему отказать, хотя у него самого было множество неприятностей, взять хоть эту вчерашнюю выходку Дульсе. Но, помня о странном поведении Эрлинды, он согласился встретиться с братом после работы в шесть.


— Фуэнсанта! — услышала Фуэн громкий голос своего шефа. Она сморщила хорошенький носик, но немедленно поднялась из-за стола, поскольку привыкла немедленно подчиняться.