Последние слова Маргарет продолжали звучать в ушах Розалинды и после того, как она проводила юную гостью в ее комнату. Для этой невинной, хотя и не по годам серьезной девочки не имело никакого значения, что избранник ее сердца ей не пара. Более того, призналась себе Розалинда, ей самой тоже не было никакого дела до всех этих геральдических тонкостей. Она без колебаний связала бы свою судьбу с Эриком, если бы не мысль об ужасных карах, которые могли в этом случае обрушиться на его голову. Перед ее глазами возникла картина эшафота в Данмоу, где она увидела Эрика впервые. Даже связанный, он внушал страх. Ужас, благоговение и влечение боролись в ней. Но могла ли она тогда предвидеть, что эти чувства переплавятся в любовь? Могла ли она вообразить, что любовь к нему принесет такую немыслимую радость и невыносимую муку?

Она, которую все — в том числе и она сама — считали рассудительной и благонравной девушкой, повела себя как какая-то распутница, не способная обуздать свои чувства. Даже сейчас, когда он откровенно избегал встреч, Розалинда не могла противиться искушению — она должна его разыскать. Все, что ей сейчас нужно — это одно-два слова, убеждала она себя. Только бы взглянуть на него и убедиться, что его жизни ничто не угрожает.

Однако, торопливо проходя по двору к конюшням, Розалинда уже не пыталась себя обмануть. Слова не помогут обрести спокойствие.

Ей хотелось прикоснуться к нему и обнять его и чтобы он обнял ее; ей надо было почувствовать ровные, сильные удары его сердца. Она понимала, что это безумие, но взывать к разуму уже не имело смысла.

Розалинда нашла Эрика в конюшне, где он ритмичными, уверенными движениями чистил щеткой великолепного боевого коня. Ее появление было тут же замечено: оба — человек и конь — насторожились и повернули головы в ее сторону. Жеребец повел ушами, ударил оземь копытом и вскинул голову. Эрик только похлопал животное по могучей шее и вернулся к своему занятию.

— Какой прекрасный конь, — неуверенно начала Розалинда, еще не зная точно, что собирается сказать.

— У него превосходная родословная, — спокойно ответил Черный Меч.

Обеспокоенная его равнодушием, она подошла на шаг ближе.

— Родословная? — удивленно переспросила она. — Что ты можешь знать о его родословной, если он принадлежит Гил… кому-то из гостей? — поспешила поправиться Розалинда.

Эрик нахмурился и наконец повернул к ней голову:

— На такого красавца достаточно один раз взглянуть, чтобы понять: его род насчитывает не одно поколение великолепных боевых лошадей.

Розалинда в ответ молча кивнула, проклиная себя за то, что едва не назвала имя сэра Гилберта. В это время конь игриво толкнул Эрика носом в плечо, и Розалинда отметила:

— А он, кажется, весьма высоко ценит твои заботы.

Эрик пожал плечами и продолжил свою работу, но Розалинда не желала отступаться от намерения вовлечь его в разговор, а конь казался самым подходящим предлогом для этого.

— Скажи, это не его ты подкармливал яблоками в загоне в тот день?..

Тот день!

В тот день они занимались любовью на чердаке, который сейчас находился прямо у них над головой. Ее лицо загорелось жарким румянцем, а глаза не могли оторваться от лица Эрика. Конечно, он помнил тот день так же хорошо: его глаза потемнели и затуманились, а когда он заговорил, голос звучал приглушенно и был завораживающе ласков:

— Не такой уж это подвиг — приручить норовистое создание. Терпение и сладкая подачка — самый верный способ добиться покорности.

На его лице промелькнула горькая улыбка. Прислонившись к широкому боку коня и глядя в лицо Розалинде, Эрик произнес:

— Только иногда бывает трудно распознать, кто кого покорил.

Что верно, то верно, подумала Розалинда, и ее пронизала восхитительная дрожь желания. Он ее покорил, с этим не поспоришь. Он домогался, чтобы она купила его молчание «сладкими подачками» — поцелуями и кое-чем помимо поцелуев. Но, вовлекая ее в эту опасную игру, не угодил ли он сам в ловушку, расставленную для нее? Его насмешка над самим собой, казалось, свидетельствовала, что так оно и есть, — и все-таки он держался отчужденно.

— Эрик, — начала она, вознамерившись вернуть разговор к тому, что ее заботило больше всего, — до сих пор удача была на твоей стороне и тебя никто не опознал. Но завтра начинается турнир, и я боюсь, что ты не сможешь и впредь держаться подальше от сэра Гилберта.

— Тем лучше.

— Нет, не лучше! Если ты надумал затеять с ним поединок и таким образом свести с ним счеты, так ты должен знать, что отец никогда не простит тебе нападения на его гостя. Суд будет скорый и суровый.

— Пусть тебя это не беспокоит, Розалинда. Я вполне способен постоять за себя. Или, возможно, тебя волнует безопасность Гилберта?

Розалинда быстро преодолела короткое расстояние между ними и вцепилась в его тунику, комкая ткань в маленьком кулачке, — страх за него нашел выход в яростной вспышке:

— Не смей дразнить меня! Да по мне, пусть его хоть повесят, сэра Гилберта!

— А меня? Нет?

Одной рукой он обнял ее за плечи и прижал к себе. Розалинда ощущала его тепло, слышала ровные удары его сердца. И это напомнило ей другой раз, когда она, так же во власти ярости и страха, цеплялась за его тунику. На эшафоте в Данмоу ее поразили искры, подобные вспышкам молнии, что загорались между ними, и, испуганная своими чувствами, она оказалась не в состоянии даже назвать их. Многое произошло с тех пор между нею и Эриком, и теперь она знала, куда может завести подобный накал страстей.

— Вечно ты бросаешься спасать меня от петли, — тихо проговорил он, пристально глядя в ее поднятое к нему лицо. — Хотелось бы знать почему?

Потому что я тебя люблю, молча кричали ее широко раскрытые глаза. Потому что ты нужен мне, и я не смогу вынести, если потеряю тебя.

Словно услышав это безмолвное признание, он сгреб ее в охапку, еще крепче прижал к себе и спрятал лицо в ее волосах. Ничего не говоря, он прижимал ее к себе почти с отчаянием, и многое открывалось в их неистовом объятии. Розалинда чувствовала, как податливы ее мягкие формы под напором его литого тела. Она узнавала неукротимую силу, которая так легко могла подчинить ее себе, и властную мужественность, которой она уже и не пыталась сопротивляться.

Но порыв, который сейчас кинул их друг к другу, чем-то отличался от прежнего. Как и тогда, страсть поднималась из глубины, готовая вырваться на свободу, но в них нарастало и что-то другое. Прижавшись щекой к грубой шерстяной ткани, которая покрывала его грудь и уже слегка увлажнилась от ее нечаянных слез, Розалинда ощутила его поцелуй на своих волосах. Ее руки обвились вокруг его стана, и они прильнули друг к другу в молчаливом единении — каждому было достаточно присутствия другого, чтобы обрести душевный покой.

Покой и умиротворение… и столь редкостные сокровища она смогла найти именно с ним! Осознав это, Розалинда расплакалась уже не на шутку. Как отчаянно она в нем нуждалась! И ни тени сомнения у нее не оставалось: он находил такое же утешение, такой же покой рядом с ней. Это было так близко к совершенству — совершенству, о котором только можно мечтать!

О, пусть так будет всегда, молила она. Пусть так будет всегда. Но, почувствовав его судорожный вздох, она уже знала: этому не бывать.

— Роза… — глухо прозвучал его голос.

— Ш-ш-ш. — Она подняла к нему мокрое от слез лицо. — Я хочу только одного — чтобы ты остался в живых. Будь осторожен. Я ничего больше не прошу у тебя — только это.

Эрик зажал ее лицо между ладонями и долго смотрел в ее огромные глаза. Затем он наклонился, чтобы поцеловать ее. То был долгий, нежный поцелуй, который был исполнен самого могучего желания, но в котором, странным образом, отсутствовала страсть.

— Я останусь в живых, Розалинда. Не бойся…

Он замолчал, потому что в темноте послышались голоса.

— Мне надо идти, — прошептала она и, на мгновение прильнув к нему в жарком поцелуе, оттолкнула его и поспешила во двор.

Обогнув угол конюшни, она увидела мужчин, которые шли ей навстречу; был среди них и сэр Гилберт. Розалинда остановилась так резко, что они были вынуждены сделать то же самое.

— О, леди Розалинда, — галантно поклонился сэр Эдольф, глядя на нее с удивленной улыбкой. — Какая приятная неожиданность?

— Добрый вечер, сэр Эдольф, — ответила она, в то же время пытаясь найти мало-мальски убедительный предлог, который мог бы послужить оправданием для ее присутствия около конюшен. Она бросила беспокойный взгляд на сэра Гилберта, который пребывал в задумчивости, но затем сочла за благо вернуться к общему обмену любезностями.

— И всем вам, милорды, добрый вечер. Надеюсь, вы остались довольны ужином?

— Ужин был великолепен, миледи.

— Угощения просто превосходны! — подхватил другой, по-хлопывая себя по животу.

— Воистину превосходны, — не замедлил признать и сэр Гилберт. — Но что привело вас к конюшням в такой поздний час? И без сопровождения?

— К конюшням? Ах да! — Розалинда надеялась, что ее улыбка выглядит достаточно непринужденной. — Один конюх сильно обжег себе руку, и мне пришлось им заняться. Я наложила ему повязку с целебным бальзамом. — Говоря это, она начала медленно отступать от конюшни, упорно пытаясь отвлечь их своей болтовней.

— Я понимаю, господа, что, как и большинство мужчин, вы не слишком высоко цените искусство врачевания, вас не интересуют ни сады целебных трав, ни лекарские кладовые… по крайней мере, пока у вас самих не возникнет в них нужда. Но для меня это предмет особой гордости — травы, которые я выращиваю, а также снадобья, которые умею из них готовить. Кстати, не желает ли кто-нибудь из вас осмотреть мою лекарскую кладовую?