— Ох! — тихо выдохнула она в шершавую ткань платья, которое сжимала в руках. Потом, укоряя себя за унизительную непристойность собственных чувств, резко отвернулась. Руки у нее дрожали, и платье никак не хотело надеваться. Оно было скручено и чуть ли не узлами завязано, и Розалинде казалось, что она задохнется, прежде чем сумеет натянуть платье через голову. Но в конце концов ей это удалось, и она поспешно всунула руки в рукава. Одернув и расправив неподатливую ткань, она уже повернулась, чтобы убежать, но два неожиданных слова пригвоздили ее к месту:

— Не уходи.

Розалинда в ужасе повернула голову: на нее был устремлен взгляд Черного Меча. Он приподнялся, опираясь на локоть, он улыбался ей, и было совершенно очевидно, что отсутствие на нем одежды нисколько его не смущает.

— Тебе совсем незачем убегать в такой спешке, — сказал он тем же хрипловатым голосом. — До темноты еще не один час. Торопиться некуда.

— Я… я… — У Розалинды словно язык отнялся, когда она взглянула на него. Он казался таким умиротворенным. Его голос звучал так завораживающе. А улыбка…

Она плотно сжала губы и заставила себя отвести от него взгляд. В этой его улыбке столько самоуверенности, столько наглого торжества, негодовала она. Чего же еще она могла ожидать? По его понятиям, он одержал победу. Он получил то, чего желал, он получил право считать ее своей женой. А самое плохое то, что каждый шаг пройденного ими пути она проделывала в полнейшем согласии с ним. Как настоящая падшая женщина, она позволяла ему творить все, что ему вздумается, и при этом чуть не кричала от наслаждения!

На мгновение она замерла в неподвижности; ее терзали страх и раскаяние и еще слишком много других чувств, чтобы она могла их понять. Потом краешком глаза она заметила, что он пошевелился, и быстро повернулась к нему лицом, готовая к худшему. Но он просто поднялся на ноги, широко раскинул руки и от души зевнул.

Забыв обо всем, Розалинда смотрела на него широко открытыми глазами, потрясенная совершенством его мужской стати, которая только сейчас вполне открылась ее взгляду. Он стоял перед ней как живое воплощение силы и соразмерности; в полуденном свете, просачивающемся сквозь листву, рельефно и красноречиво выделялся каждый мускул, каждый контур могучего тела. Несмотря на самые благие намерения Розалинды — не дать ему заметить, какое впечатление он на нее производит, — она смотрела на него как зачарованная.

На боку у него был заметен шрам от какой-то старой раны — на более темном фоне загорелой кожи этот светлый рубец так и бросался в глаза. Другой шрам — в форме неровного полумесяца — пересекал гладкую плоть плеча. Требовалось еще немало дней, чтобы побледнели багровые кровоподтеки на груди, да и свежая царапина у локтя только начинала заживать. Но все эти отпечатки нечестивой жизни не могли затмить мужественную красоту безупречного тела. Более того, они каким-то образом подчеркивали ее, придавая ему волнующую ауру мощи, уверенности и, конечно, опасности. И именно то, что должно было бы нагонять на Розалинду наибольший страх, почему-то, вопреки всем доводам рассудка, привлекало ее больше всего прочего. Только огромным усилием воли она заставила себя отвести глаза.

— Неужели тебе непременно нужно быть таким… таким… таким бесстыдным? — тихо проговорила она, чувствуя, как краска заливает ее щеки.

— А тебе непременно нужно быть такой пугливой? — парировал он с задорной усмешкой, но, к несказанному облегчению Розалинды, потянулся за штанами и надел их, прикрыв по крайней мере свои чресла.

Розалинда разрывалась на части. Она чувствовала непреодолимое желание как можно скорее сбежать отсюда — и в то же время не могла пошевелиться. Она беспомощно наблюдала за ним, когда он крепко завязал штаны на талии, а потом дважды подвернул ткань вокруг завязок. При этом ее рассудок суетливо метался в поисках выхода. Но разум явно отказывался ей служить, и никакое решение вообще не приходило в голову. Если она побежит, он ее догонит. Если он доставит ее до Стенвуда, с него станется поведать ее отцу всю правду об языческом обручении. А если она попробует отпираться — он может рассказать, что произошло между ними сегодня в лесу. Она угодила в немыслимую, недопустимую ситуацию, в ловушку, из которой невозможно выкарабкаться! О, если бы он просто убрался куда-нибудь!

— Поди сюда, моя ласковая женушка. Подойди и одари своего супруга чем-нибудь более приятным, чем эти робкие ужимки и испуганный взгляд. — Его глаза по-хозяйски окинули ее с головы до ног, а едва уловимая улыбка, казалось, выражала полнейшее удовлетворение. — Иди сюда, Роза, и поцелуй меня.

Именно это последнее приглашение — самодовольное и оскорбительное — в конечном счете пробудило в Розалинде способность действовать.

— Не дотрагивайся до меня, — предупредила она, окатив его таким презрительным взглядом, словно видела в нем какую-то ничтожную букашку. — Даже и не помышляй о том, чтобы снова коснуться меня!

Выражение его лица чуть-чуть изменилось при этой вспышке, как будто он не ожидал такого отпора. Но не более того. Что за бесчувственное животное! — возмутилась она. Но он, по-видимому, решил изменить тактику, и теперь его улыбка казалась почти искренней. Нет, он ее не проведет: она не так глупа, чтобы поверить ему. Этого не будет.

— Если бы ты только выслушала меня, Роза, — он примирительно протянул руки и сделал шаг по направлению к ней, — ты бы убедилась, что все не так плохо, как тебе кажется.

— Не так плохо! — Ее голос предательски задрожал, и она судорожно сглотнула, чтобы скрыть это. Ни за что на свете не хотела бы она расплакаться перед ним и тем самым признать свое окончательное поражение. — Ты меня обесчестил!

— Никакого нет бесчестья для жены в том, чтобы соединиться со своим мужем…

— Я тебе не жена! — закричала она, утратив всякое самообладание. — Я тебе не жена!

Она резко отвернулась от него и кинулась бежать, бежать без оглядки, лишь бы вырваться из-под власти неоспоримого притяжения, которое влекло ее к нему.

— Роза!

Она слышала, как он зовет ее, но это лишь заставляло ее мчаться еще быстрее. Не приходилось сомневаться: он настигнет ее и схватит, если пожелает, но она просто не могла больше оставаться там, где он, — ни единого мгновения! И подумать только, с какой легкостью, без всяких усилий он заставил ее отринуть все, чему ее учили, все, во что она верила. Может быть, именно эта мысль сильнее всего побуждала ее искать спасения в безумном, отчаянном бегстве.

— Кровь Христова! Ты хотя бы выслушай меня! — раздался позади нее гневный окрик, а затем послышались звуки, которых и следовало ожидать: он бросился в погоню.

Розалинде не удалось убежать далеко. Прежде чем она успела скрыться в спасительной чаще густого леса или хотя бы найти сомнительную защиту в обществе Клива, Черный Меч догнал ее. Он схватил ее и поднял, как ничтожного котенка, а потом развернул и, обвив ее талию железными обручами рук, прижал беглянку к груди.

— Нет! Пусти! — кричала она, вырываясь из этой мертвой хватки. — Отпусти меня!

— Разрази меня гром, женщина! Можешь ты хоть раз просто выслушать меня, не перебивая и не давая стрекача?

— Нет! Нет!.. — Она сопротивлялась изо всех сил, брыкаясь и пиная босыми ногами его твердые голени.

Но тут прозвучал еще один гневный выкрик, который заставил ее замолчать и мгновенно прекратить бесплодную борьбу.

— Руки прочь от нее, ты, грязный ублюдок! — в исступлении вопил Клив на бегу, приближаясь к ним. Подобно собаке, атакующей медведя, мальчик бросился на мужчину.

Какое-то мгновение Черный Меч стоял неподвижно, глядя на разъяренного пажа, словно не верил собственным глазам. Потом издав приглушенное проклятие, он оттолкнул Розалинду в сторону и повернулся, чтобы лицом к лицу встретить слабого, но рассвирепевшего противника.

При этом неожиданном повороте событий Розалинда упала на колени. Когда же она подняла глаза, открывшееся ей зрелище наполнило ее душу одновременно и облегчением, и испугом.

Клив, бледный от ярости, уже почти вплотную приблизился к Черному Мечу, сжимая в руках толстый сук — единственное оружие, которое он мог бы противопоставить бесспорному преимуществу врага в росте и в силе. Ясно, что юноша не представлял серьезной опасности для опытного разбойника. Сделав быстрое обманное движение и круто повернувшись, Черный Меч сбил все расчеты Клива, с легкостью выхватив у него сук. Он высоко занес это злосчастное орудие, к великому ужасу Розалинды, которая тут же вообразила, что он собирается обрушить сук на голову Клива. Она закричала во весь голос, пытаясь предостеречь пажа. Однако, вместо того чтобы использовать свой трофей, Черный Меч просто забросил его в чащу и лишь потом с сердитым лицом повернулся к Кливу. И все-таки, несмотря на очевидное неравенство сил, юноша не собирался отступать.

— Я убью тебя, дьявольское отродье! — шипел он, описывая круги вокруг могучего обидчика.

— Боже милостивый, Клив! Отойди! Отойди! — заклинала Розалинда.

Но слишком глубокие корни пустило в душе Клива чувство долга и слишком горячо вспыхнуло в нем негодование против злодея, который пытался обесчестить его госпожу.

— Я убью тебя! — выкрикнул он снова, предпринимая очередную попытку нападения.

На этот раз он изловчился обхватить врага за грудь, или, может быть, наоборот, его самого схватил Черный Меч. Впоследствии Розалинда не могла припомнить точно, как все это происходило. Но, так или иначе, схватка на этом закончилась, потому что совсем рядом раздался звук сигнального рога и из леса на лужайку вырвалась группа всадников. В мгновение ока все трое были окружены.

В смятении и растерянности первых секунд Розалинда не сразу осознала, что означает появление этих новых лиц. Сначала она была застигнута врасплох полнейшей неожиданностью их маневра. Затем над всеми чувствами возобладал ужас: она вспомнила то первое нападение на них, с которого началась череда бедствий. Но потом она узнала цвета знамени, которое развевалось над предводителем отряда — темно-зеленый и золотой, — и ее страх сменился изумлением и несказанным облегчением.