Не собираясь соперничать с Филиппом, Ричард решил вербовать себе союзников. Обладая огромными сундуками с богатствами, награбленными у Комненуса, это было сделать нетрудно. Многие воины из армии Филиппа перешли на сторону Ричарда, когда почувствовали запах денег. Все шло прекрасно, но, когда Ричард наблюдал за сооружением огромной баллисты, он пожаловался Саймону, что чувствует себя неважно. Уже к вечеру король свалился в лихорадке.

В течение двух дней Саймон под разными предлогами пытался объяснить отсутствие короля. Когда они были на Кипре, у короля тоже был приступ лихорадки, который прошел довольно быстро, и все надеялись, что так будет и сейчас. Поэтому решено было держать болезнь в секрете, чтобы не подорвать духа армии. Но на третий день королю стало еще хуже: у него потрескалась кожа и стали выпадать волосы. Всем стало ясно, что король не скоро выкарабкается из болезни. Лекари качали головами. Все поняли, что король поправится нескоро. Саймон собрал всех лекарей.

– Здесь мы можем говорить правду. Мы должны знать, что с ним, чтобы быстрее помочь ему. Но в лагере вы должны сказать, что у короля обычная лихорадка, от которой он давно страдает. Если в лагере узнают правду, среди вас станет на несколько лекарей меньше. Я найду вас, где бы вы ни были, и отрежу ваши языки, а кишки натяну на луки.

Дамам сообщили, что король переутомился и у него легкий жар. Боясь заразить их, он решил несколько дней обедать в своей палатке. По этой же причине сестре и жене короля запрещалось навещать его и ухаживать за ним. Хотя Беренгария была обеспокоена, она не выразила протеста. Но Джоанна приказала посыльному подождать у палатки несколько минут.

– Моя дорогая, – мягко сказала она Беренгарии.– Я думаю, несмотря на слова Ричарда, Вам следует пойти к нему. Пусть Ричард знает, что его богиня может спуститься на землю и ухаживать за ним.

Беренгария побледнела.

– Нет, нет, ни в коем случае! Я никогда не ослушаюсь Ричарда. Кроме того, он наверняка не желает, чтобы его видели далеко не в лучшей форме.

– Но ведь Вы его жена! – воскликнула Джоанна.– Вы делите с ним ложе, разве он не самый близкий Вам человек? Элинор, скажите, разве я не права? Если бы Ваш возлюбленный заболел, разве Вы не пошли бы к нему, несмотря на глупые приказы, которые он отдает? У женщины должно быть больше разума.

Элинор растерялась. В любой другой ситуации Джоанна была бы абсолютно права. Саймон бы тоже прислал записку, и был бы ужасно зол, если бы Элинор ослушалась его. Тем не менее, он был бы рад, если бы она ухаживала за ним. Элинор совсем не была уверена в том, что Ричард чувствует то же самое, и, что еще хуже, ей показалось, что Беренгария не в восторге от мысли ухаживать за ним. Возможно, плотские притязания Ричарда немного остудили восторженное отношение к нему Беренгарии. И еще Элинор опасалась, что в бреду король может сказать что-нибудь такое, что разобьет сердце Беренгарии.

– Элинор! – настойчиво повторила Джоанна.

– Я не знаю, – вздохнула Элинор.– Я бы пошла к моему возлюбленному. Я знаю, что его не волнует, в каком виде я увижу его. Возможно, леди Беренгария знает короля Ричарда лучше, чем Вы или я, но я уверена, что он не пожелает, чтобы она видела его слабым и беспомощным.

– Да, да, ты совершенно права, – согласилась Беренгария.

Джоанна ничего не ответила, но взгляд, брошенный на Элинор, был более чем красноречив и не предвещал ничего хорошего. Затем она отпустила посыльного и принялась успокаивать плачущую Беренгарию. Успокоив ее, Джоанна оттащила Элинор в сторону.

– Я не сомневаюсь в том, что Вы любите королеву и желаете ей добра.

– Да, конечно, – со слезами на глазах ответила Элинор.

– Тогда как Вы могли дать ей такой совет? Как Вы могли не поддержать меня? Они должны ближе узнать друг друга. И сейчас, когда муж страдает от боли, – самое удобное время для жены доказать свою преданность.

– Да, конечно, Вы правы, но это хорошо в том случае, когда жена видит в муже человека, а не образ, созданный ее воображением.

– Так надо ее излечить от этого, если это действительно так, – настаивала Джоанна.

– Боюсь, что это излечит ее и от любви. Кроме того, боюсь, Беренгария не сможет проявить себя с выгодной стороны. Ведь жена должна уметь противостоять жалобам и капризам больного мужа, а муж должен вспоминать об этом с благодарностью, а не со стыдом.

Джоанна задумчиво посмотрела на Элинор, затем покачала головой:

– Ричард не будет ненавидеть ее за то, что она ухаживала за ним, в этом я уверена.

– Но сможет ли она? Сможет ли она проявить твердость? Я не верю. Она не всегда ведет себя разумно, когда дело касается короля. Помните тот день, когда король пришел к ней на корабле? Ему просто нужно было сорвать на ком-нибудь свою злость, а она этого не поняла.

– Возможно, она из тех женщин, которые не терпят грубости, – ответила Джоанна, но поняла свою ошибку, прежде чем Элинор ответила, и продолжала: – Я постаралась обратить его гнев на себя, но Беренгария была так послушна, что король успокоился. Ведь для того, чтобы мыть и кормить мужчину, не требуется особого понимания.

– Надо иметь сильный характер, чтобы заставить мужчину делать то, что нужно, а не то, что он захочет.

– В этом нет необходимости. Для того, чтобы заставить Ричарда выпить горькое снадобье или слабительное, найдутся другие – твой Саймон, к примеру. Ты почему-то боишься, что Беренгария будет ухаживать за Ричардом, почему?

Припертая к стенке, Элинор попыталась намекнуть на правду.

– Мужчины бредят в горячке. Беренгария – натура романтическая, и, возможно, что-то, сказанное в бреду, может причинить ей боль.

– Чушь! Она не настолько глупа, чтобы придавать большое значение его случайным связям с. проститутками! У него никогда не было официальной любовницы. Всем известно, что он никогда не позволял себе ничего такого с дочерьми и женами своих вассалов. Что может он выболтать такого, что…

Внезапность, с которой Джоанна замолчала, говорила о том, что слухи о странных привязанностях Ричарда дошли даже до Сицилии. Джоанна объясняла это все завистью и ненавистью. Но, сопоставив факты с поведением Ричарда по отношению к своей жене – уже месяц как женат, а спал с ней всего пять раз, – Джоанна задумалась. У него не было любимой женщины, и он женился на женщине, которую не считал отвратительной, значит, эти слухи могли оказаться правдой! Джоанна знала, что греческое население острова, которым правил ее муж, тоже было подвержено этой слабости. Даже Вильям иногда пил из этой же чаши греха, и это не считалось зазорным. Но в Европе к таким странностям не относились столь же терпимо, а это могло иметь серьезные политические последствия.

– Это правда? – спросила Джоанна.

Элинор догадалась, что имела в виду Джоанна, но прикинулась дурочкой:

– Что? Что мужчины болтают в горячке странные вещи? Конечно!

– Ты узнала об этом от сэра Саймона? Элинор похолодела.

– Я узнала об этом, когда мои вассалы и горничные болели сыпным тифом, и я ухаживала за ними. Саймон же сказал мне о короле три вещи: что он великолепный воин, что он никогда не прощает обмана и измены и что он душой и телом предан этому крестовому походу.

У Джоанны вырвался нетерпеливый жест.

– Я не желаю причинить зло ни тебе, ни сэру Саймону, который был добрым другом и преданным слугой моему брату.

– Ваша матушка, королева, однажды сказала мне, что доверить секрет сэру Саймону – это все равно, что бросить золотую монету в глубокий колодец. Монету можно найти, лишь разрушив весь колодец, но это маловероятно.

– Она могла бы сказать то же самое и о тебе.

– Надеюсь, что так, – твердо произнесла Элинор. Джоанна вновь сделала нетерпеливое движение, но на этот раз оно означало конец попыткам выудить хоть какую-то информацию из Элинор. Если Саймон и говорил Элинор что-нибудь, она никогда не признается в этом. Но что она может знать? В любом случае, кого бы ни хотел ее брат видеть в своей постели – мужчину или женщину, не имело значения до тех пор, пока он будет соблюдать осторожность. Если он был достаточно осторожен раньше, то наверняка будет так же осторожен в будущем. Проблема была не в нем, а в Беренгарии. Она действительно натура очень мечтательная, и, похоже, что она даже не верила в то, что Ричард может заболеть, как любой простой человек. Что станет с ней, когда ее мечта разобьется? Джоанна любила Беренгарию, но еще больше она любила своего брата. Она пожала плечами.

– Думаю, ты права. Будет лучше для них обоих, если они просто останутся любовниками. Я не буду больше настаивать на том, чтобы она пошла к Ричарду.

В течение следующих двух недель этот вопрос больше не обсуждался. Но через несколько дней после того, как заболел Ричард, стало известно, что болен и Филипп Французский. Что бы ни говорили лекари, состояние Ричарда уже нельзя было скрыть. По лагерю поползли слухи о близкой смерти Ричарда, и Беренгария засыпала всех вопросами. Саймон сам пришел заверить ее, что слухи преувеличены и что, хотя Ричард и болен, он требует, чтобы его выносили на носилках посмотреть, как продвигается строительство машин для штурма.

– Не позволяйте ему этого! – воскликнула Беренгария.

Саймон хотел, было что-то возразить, но передумал.

– Я передам ему Ваши слова, мадам, что Вы запретили ему делать это.

– Я? Запретила моему господину?

– Да, – согласился Саймон.– Ради сохранения его здоровья, жена может запрещать своему мужу. И увидите, он Вам подчинится.

Было ли это подчинением приказу Беренгарии, или вызвано слабостью, но Ричард действительно не покидал постели еще два дня. Но потом его уже было нельзя удержать ничем. Он был еще слишком слаб, чтобы ехать верхом, поэтому он приказал приносить его на носилках каждый день к стенам Акра. Там он критически осматривал стены крепости и руководил возведением штурмовых сооружений. К концу июня Филипп оправился от болезни и стал торопить Ричарда со штурмом. Но Ричард считал, что еще не пришло время. Филипп ответил, что Ричард тянет со штурмом потому, что сам не в состоянии возглавить его. Он сказал это между прочим, как бы восхваляя смелость Ричарда, но в его словах был скрытый смысл.