– Хорошо, хорошо. Мы уже обсудили эти дела раньше. Я все же спрашиваю Вас, почему Вы доверили эти секреты почти ребенку?

– Поскольку она многое слышала, уже поздно говорить об этом. Но хочу сказать Вам, что Элинор ничего не может получить от Лонгкемпа, никакой выгоды. Я также сомневаюсь, что у него есть сейчас достаточно денег, чтобы подкупить ее. Кроме того, он причинил зло двум дорогим для нее людям: сэру Андрэ Фортескью, который был как отец для нее, и сэру Саймону Леманю, в которого, как я подозреваю, она влюблена. И, кроме этого, я думаю, что Элинор хоть немного любит меня, и…

– Я не имел в виду, что она посылала записки Вильяму, но она может разболтать все другим женщинам.

– Нет, она не сделает этого. Она ничего не рассказывала дамам даже о других, более интересных для нее вещах.

– Очень скрытная молодая особа, – прокомментировал епископ Руаенский.

Ричард продолжал грозно смотреть на Элинор, но вскоре выражение его лица изменилось, и он расхохотался.

– Сэр Саймон опекает вас? Скрытная? Вы часто являетесь причиной ссор на наших праздниках. Мы помним вас.

Элинор снова сделала реверанс.

– Ваша память безупречна, Ваше Величество. Но, милорд, я не говорила ничего такого, что могло вызвать какие-то проблемы.

– Причиной была ваша красота? – спросил он равнодушно.

– О нет, милорд, причиной было мое обширное поместье, – ответила Элинор абсолютно серьезно.

Ричард усмехнулся и сказал уже менее раздраженно:

– Очень хорошо, если это нужно сделать, давайте сделаем.

Королева жестом позвала их к столу у стены. На нем уже были приготовлены принадлежности для письма, и Элинор, опять поклонившись королю, королеве и епископу, уселась за стол. Она вытащила пергамент, обмакнула перо и приготовилась писать.

Первое письмо, адресованное Папе Клементу, содержало просьбу посвятить Джеффри в сан архиепископа Йоркского по причинам, которые Элинор, Ее Величество королева Англии, ему перечислит. Второе письмо приказывало Вильяму Лонгкемпу и его наместникам следовать во всем советам епископа Руаенского. Третье письмо было Вильяму Маршалу. Там было ясно указано, что если канцлер Вильям Лонгкемп откажется следовать советам его и епископа Руаенского, им надлежит сместить его. В четвертом письме, адресованном другим наместникам, повторялись приказания, данные Вильяму Маршалу.

Элинор вернулась в келью уставшая, но счастливая. Она увидела доверие и понимание, существовавшее между королевой и епископом Руаенским, и ей показалось, что дела в Англии придут к счастливому завершению. У нее было немного времени, чтобы обдумать случившиеся, так как служанка ожидала ее с запиской от Беренгарии, которая содержала просьбу явиться к ней. Элинор схватила манжеты, которые она вышивала, и легкой походкой отправилась по вызову. Возможно, Беренгарии уже сказали, что они должны будут сопровождать Ричарда. В любом случае, она была счастлива и готова выслушать разговоры Беренгарии о любви. Принцесса Наваррская была не одна. Рядом с ней расположилась сестра Ричарда – Джоанна. Элинор поклонилась и той, и другой и стояла, ожидая приказаний и слегка насторожившись.

– Где ты была? – спросила Беренгария резким голосом, но затем, когда Элинор покраснела, выражение лица принцессы смягчилось, и она прикрыла рот рукой.– Ой, какая я глупая, Элинор, прости меня. Мне следовало бы подумать.

Элинор покачала головой.

– Прошу прощения, миледи. Королева позвала меня, чтобы написать для нее письмо.

– Должно быть, это было очень длинное письмо, – сказала Джоанна мягко.

Несмотря на подозрения Джоанны, Элинор почувствовала к ней расположение. Сестра Ричарда пыталась защитить ее, но Элинор не боялась Джоанны.

– Нет, миледи, – вежливо ответила Элинор.– Когда я пришла к королеве, там уже находились король и епископ Руаенский, и мне пришлось ждать, пока королева освободится.

– Вероятно, это было важное письмо, если королева заставила вас так долго ждать.

– Совсем нет. Я думаю, миледи, что королева просто забыла обо мне.

Вдруг Беренгария рассмеялась, но ее глаза засверкали злобой.

– Бесполезно спрашивать Элинор, что она пишет для королевы. Вы не получите ответа. Она расскажет вам все, что угодно, но не суть письма.

Элинор была ошеломлена. Беренгария разгадала ее метод ответов на вопросы быстрее, чем она предполагала.

– Простите, миледи, – сказала она.– Я нежно люблю Вас, но я не могу говорить о доверенных мне вещах. Если королева упоминает о государственных делах, я сразу же стараюсь выбросить это из головы.

– Не извиняйся! – вскричала Беренгария.– Думаю, что именно твоя преданность королеве заставила меня полюбить тебя. Я видела: то, что входило в твои уши, не вылетало из твоего рта минутой позже. Я была менее преданной, чем ты, так как я выдала твой секрет моей дорогой сестре Джоанне. О, Элинор, ты действительно ждала королеву? Ты не видела своего рыцаря?

– Я действительно все утро была в покоях королевы, – осторожно ответила Элинор. По возможности она старалась не лгать Беренгарии.

– Вы видите, какая она умная и честная, – с улыбкой сказала Беренгария Джоанне.– Она не сказала, что она его не видела.– Затем она повернулась к Элинор.– Иди сюда, посиди с нами. Ты должна полюбить Джоанну, а она тебя. О, Элинор, – темные глаза загорелись любовью, счастьем и возбуждением, – милорд возьмет нас с собой! Он мне это сказал. И Джоанна тоже поедет.– Беренгария весело рассмеялась.– Она должна будет сопровождать меня. Не прекрасно ли это? Ричард такой милый и такой глупый. Разве я могу подумать, что он имеет дурные намерения по отношению ко мне?

– Я очень счастлива, миледи. Очень, очень счастлива. Вы знаете, это было мое заветное желание, так же, как и Ваше.

– Но ты не выглядишь удивленной, – добрый голос Джоанны звучал укоряюще.

Элинор подумала, что она была даже умнее Беренгарии и намного мудрее в светских делах.

– Я действительно не очень удивлена, – призналась Элинор.– Мой опекун, сэр Саймон, вчера ехал со мной и сказал мне, что впереди великий пост, когда свадьбы запрещены. Таким образом, король должен либо взять Вас с собой, либо остаться здесь более, чем на месяц.

Элинор не упомянула о своем подозрении, что Ричард, вероятно, вообще не хочет жениться. Джоанна вдруг расхохоталась.

– Сэр Саймон твой опекун? Ты и есть та самая леди Элинор, которая является воплощением всех добродетелей? – спросила она.

– Добродетелей? – переспросила Элинор.– Я? Вы слышали о моих добродетелях от сэра Саймона?

– Я больше ни о чем другом от него и не слышала. Это была его единственная тема разговора, – сухо заметила Джоанна.– Когда мы ехали верхом, я слышала, как леди Элинор сидит в седле; если мы останавливались поговорить с торговцем или крестьянином, я слышала, как леди Элинор управляет своими людьми. Фактически, что бы мы ни делали, леди Элинор была в этом само совершенство.

Элинор хихикнула, затем громко рассмеялась. Она смеялась до слез.

– О, как я его высмею. Я Вам скажу, миледи, что он никогда не сказал мне ни одного доброго слова. Я упрямая, непокорная и невежественная. Это Вы, леди Джоанна, воплощение всех добродетелей. Вы бы видели, какие я получала письма, восхваляющие мягкость Вашего характера, Вашу нежность, скромность и благоразумие.

Глаза Джоанны потеплели, и она рассмеялась.

– Да, – признала она, – он тоже благородный человек. Он никогда не говорил, что ты скромна, благоразумна и обладаешь хорошим характером. Я думала, что ты само совершенство, и рада узнать, что ты, как и все люди, не святая.

– Но у Элинор очень хороший характер, – запротестовала Беренгария.

– И она скромна, благоразумна? – поддразнила Джоанна.

– Конечно, – настаивала Беренгария.

Элинор подумала, что у Беренгарии все-таки был недостаток. Она видела то, что хотела видеть, а не то, что было в действительности.

– Возможно, только Вы видите меня такой, – ответила она, видя, что Беренгария была опечалена.– Но, миледи, Вы не повторяли мне, чтобы я не ездила на слишком быстрой лошади, не лазила по холмам, не танцевала три раза с одним и тем же кавалером. Вы не выражали неудовольствия тем, как я управляла поместьями. О, это мне напомнило – я должна просить одобрения у сэра Саймона по некоторым вопросам, касающимся моих земель. Если мы действительно поедем с королем, я бы хотела тотчас же послать приказания моему управляющему. Можно ли мне пригласить сэра Саймона?

– Конечно, – с готовностью согласилась Беренгария. Она позвонила в маленький серебряный колокольчик, и появился паж. Беренгария кивнула, и Элинор приказала пажу найти сэра Саймона и уведомить его, что она будет ожидать его в часовне. Здесь Джоанна перебила ее, заметив, что сэр Саймон может отсутствовать по делам короля. Она посоветовала, чтобы паж пришел за Элинор, если он найдет сэра Саймона.

– Он – правая рука Ричарда. Не знаю, что Ричард делал бы без него, – сказала она с кажущимся безразличием, но глаза ее были прикованы к Элинор.

Каждый может контролировать свои глаза, губы, руки, но только не свою кровь. Элинор покраснела. Она склонилась над своим шитьем, но была уверена, что обе дамы с любопытством смотрят на нее. Не было смысла говорить о том, как Саймон был похож на ее дедушку – слишком много разговоров было о «ее рыцаре». Элинор не знала, что опаснее: солгать или признаться во всем. Джоанна отпустила несколько реплик по поводу одежды, подходящей для Палестины, и неловкость постепенно прошла. Джоанна узнала, что хотела, и, в отличие от Беренгарии, не хотела обсуждать этот вопрос. Элинор почувствовала облегчение. Она почему-то доверяла сестре Ричарда.

Незадолго до обеда Элинор позвали в часовню. Там она нашла Саймона, грязного и уставшего, стоявшего у балюстрады. В помещении было сумрачно и прохладно. Элинор предпочла, чтобы Саймон помолчал, так как эхо могло разнести их голоса, и они могли бы быть услышаны кем угодно. Элинор не боялась шпионов, но то, что она собиралась сказать Саймону, предназначалось только для его ушей.