При дворе Наварры они не задержались надолго. Не потому, что король Санчо был не гостеприимен, нет, он был неслыханно рад тому, что его дочь удостоилась такой чести. Он был готов с великим удовольствием кормить и поить их до самой весны. Но королева дала ему понять, что она хотела бы пересечь Пиренеи до того, как перевал будет засыпан снегом. Санчо боялся за свою дочь, так как плыть по Средиземному морю зимой было небезопасно. Но королева заверила его, что у нее не было такого намерения. Она пересечет Альпы, когда будет безопасно, но для этого надо быть там, в благоприятное время, когда перевалы будут открыты.

Элинор повезло, что она не присутствовала при этом разговоре. Она бы не смогла сохранить серьезный вид. Представления королевы и Санчо о том, что опасно, а что – нет, были совершенно противоположны. В своем желании двигаться быстрее королева приказала проводникам идти более прямой дорогой, а не следовать путем, по которому обычно шли торговцы. Элинор вспомнила Бьорна, бледного и дрожащего, когда он вел ее лошадь по узкой тропе, где бедное животное с трудом могло поставить четыре ноги одновременно. Один раз ей даже пришлось спешиться и идти, привязанной к двум истекающим потом оруженосцам, потому что даже для ее изящной ножки не было достаточно места между лошадью и скалой, вдоль которой тянулась тропинка. Королева только смеялась над жалобами фрейлин и успокаивала их тем, что можно идти пешими. Но при пересечении Пафлагонийских гор, их приходилось даже иногда поднимать на веревках.

Торопливость, с которой королева покинула Наваррский замок, была связана не только с погодой. В какой-то степени причиной этому были новости, которые догнали их. Было совершенно ясно, что если не укротить Лонгкемпа, то в Англии вспыхнет мятеж. Ричард или просто не верил этому, или был слишком занят проблемами, которые возникли на Сицилии, и не предпринимал никаких действий, чтобы угомонить своего канцлера. Кто-то, кому он доверял, должен был одержать верх над канцлером, и королева совершенно справедливо считала, что только ее личные доводы смогут убедить в этом ее сына. Кроме того, королева была уверена в том, что Ричарду следует немедленно жениться и еще по одной причине. Хотя намеки Саймона были очень туманны, любому, кто знал вкусы короля, было ясно, что чем больше кто-либо попадал под влияние верующих в Магомета, тем больше он имел в своем распоряжении красивых юношей, открыто предлагавших свою любовь.

Остальные новости с Сицилии были не менее печальны. Король Вильям, яростный сторонник крестовых походов и зять Ричарда, умер год назад. Согласно завещанию, все его состояние принадлежало тетке. А так как жена Вильяма Джоанна не смогла родить ему ребенка, муж его тетки, Генрих Гогенштауфен, должен был править Сицилией от ее имени. Тем не менее, незаконнорожденный племянник Вильяма, Танкред, захватил трон, в чем ему оказали содействие жители острова. Они не хотели, чтобы правителем стал чужестранец из Германии, который мало бывал в стране и не знал ее обычаев. Танкред, несомненно, не был идеальным вариантом для Сицилии, но он не выражал особой радости по поводу крестовых походов, а посему и не был особенно доволен прибытием двух многочисленных армий, которые могли и не одобрить захват трона. Надеясь на то, что Филипп может оказаться более лояльным, чем брат Джоанны, Танкред пригласил французского короля остановиться во дворце, а Ричарду пришлось искать пристанище за стенами Мессины.

Ричард был оскорблен, но вида не показал. Он только попросил предоставить ему возможность повидаться с сестрой, которую Танкред держал под своей нежной опекой. Хотя Танкред еще толком не знал характер английского короля, он не решился отказать ему в просьбе. Джоанну препроводили со всем скарбом и 2200 фунтами золотом в качестве вдовьего наследства. Ричард встретил сестру с распростертыми объятиями, так как не видел ее с тех пор, как сам проводил ее ко двору Вильяма, когда ей было всего одиннадцать лет. Он ничего не сказал по поводу ее багажа, но поспешил отвезти ее в Богнару, под защиту своей армии, чтобы она была в безопасности.

До этого момента письма Саймона и те, что диктовал Ричард своим писарям, были одинакового содержания. Там, где они описывали Джоанну, это была просто мелодия на два голоса. Ричард восхвалял красоту, грацию и элегантные манеры своей сестры, которая была так похожа на мать. Саймон же распространялся о кротости ее характера и смирении, с которым она молча сносила все удары судьбы. Когда Элинор прочитала эти строки письма Саймона, она испытала легкое раздражение. Саймон с таким восторгом описывал добродетели Джоанны! Затем Элинор показалось подозрительным, что Саймон умалчивает о красоте и грации принцессы, которые так восхваляет Ричард. У Саймона был острый глаз на женскую красоту. Если бы кожа Элинор могла менять цвет, она давно бы уже позеленела от злости и ревности.

Погруженная в собственные мысли, Элинор едва ли заметила то, что для королевы было самым важным. Филипп возбудил в Танкреде подозрения, и тот не сумел усмирить гнев своих подданных по отношению к воинам Ричарда. Незначительные инциденты привели к тому, что, когда прибыл флот Ричарда, народ Мессины закрыл ворота своего города, бросая не только оскорбления, но и метательные снаряды на воинов Ричарда. Сначала Ричард старался держаться миролюбиво. Он был зол на Танкреда за то, что тот присвоил большую часть вдовьего наследства Джоанны, но он старался разрешить эту проблему дипломатически. Но, когда отряд одного из его баронов был атакован, терпение Ричарда лопнуло, и он был просто в ярости.

Но, независимо от своего состояния, Ричард был великолепным стратегом. В своем письме он просто сообщил, что они захватили Мессину к вечеру того же дня, когда было нанесено это оскорбление, и что Танкред капитулировал. Саймон был более лиричен в своих описаниях битвы, рисуя в подробностях то, как воинам Ричарда было приказано попридержать стрелы, пока они не закончатся у сицилийцев, как они потом согнали защитников со стен, как они захватили все укрепленные здания в городе молниеносными атаками, оставив нетронутым только жилище короля Филиппа и собственный дворец Танкреда.

Саймон был не в восторге от соглашения, к которому они пришли. Поняв, наконец, с кем он имеет дело, Танкред принес на переговоры письма, подписанные Филиппом, в которых он описывал Ричарда далеко не в лестных выражениях. Он утверждал, что его убедил в том, что Ричард пришел захватить Сицилию и. свергнуть его. Он говорил, что понял, наконец, какими великодушным и благородным рыцарем является Ричард. В конце концов, он так умело сыграл на чувствах Ричарда, что больше выиграл, чем потерял. Ричард согласился принять дополнительные сорок тысяч унций золота, плюс, позолоченный стол, стулья и набор золотых кубков и блюд в возмещение наследства Джоанны. На это у Саймона не было возражений. Он не думал, что из Сицилии можно будет выжать больше, разве что захватить сам остров.

Но последний пункт в соглашении обеспокоил Саймона. Королеве он просто сообщил, что Ричард согласился на свадьбу своего трехлетнего племянника Артура и маленькой дочери Танкреда, дав девочке двадцать тысяч унций золота Джоанны после свадьбы и провозгласив Артура своим наследником. В отдельном же письме к Элинор Саймон выразил свои опасения.

«Он, таким образом, разрушил все надежды на мир со своим братом Джоном. Возможно, зная об опасностях, которые подстерегают короля, и о том, что король не имеет своего собственного наследника, лорд Джон был бы счастлив подождать, пока или погода, или болезни в Святой земле, или силы Саладина не сделают его королем. Как только Джон услышит эту новость, он начнет вербовать союзников и сеять вражду, чтобы в случае смерти короля Артур был свергнут. Я не знаю, что у Джона на уме, но, будучи свидетелем того, как лорд Ричард отверг его притязания на престол, я боюсь, что те же союзники Джона сделают невозможным возвращение Ричарда в Англию без кровопролития. Я знаю, что для сэра Андрэ будет большим соблазном объединиться с лордом Джоном против Лонгкемпа, но умолите его не делать этого. Пусть он останется другом для обоих. Если уж потребуется, пусть даже объявит войну Лонгкемпу, но ни в коем случае пусть не просит ничего у лорда Джона – ни помощи, ни людей, ни денег, ни оружия. С другой стороны, он не должен бросать вызов лорду Джону. Помни, что бы ни говорил Ричард, никто не признает трехлетнего ребенка королем. Если лорд Ричард умрет, королем станет лорд Джон. А он злопамятен. Поэтому сэр Андрэ должен как можно мягче отказаться от любого предложения».

Несмотря на такое пристальное внимание Саймона к делам Элинор, ее ревность разрасталась. Она очень хорошо знала, что кем бы Саймон ни увлекся, он не станет пренебрегать своими обязанностями, а они заключались в том, чтобы заботиться о ее собственности. Чтобы снова завоевать его, надо быть рядом. И она решила начать завоевания расположения Беренгарии. Это было не так уж трудно. Принцесса была очаровательной девушкой с очень мягким характером и только на два года старше Элинор, хотя и казалась во многом моложе ее.

Сначала Элинор не очень старалась. У Беренгарии были свои подруги и фрейлины. Но, когда они покинули замок ее отца, двух девушек потянуло друг к другу. Это было естественно, так как они были почти одного возраста и у них были одинаковые интересы. Как оказалось, Беренгария не нуждалась в информации о Ричарде. Она достаточно хорошо его знала. Ричард и ее брат были друзьями, вместе ездили на рыцарские турниры, и некоторое время Ричард даже гостил при дворе Санчо. Он ухаживал за Беренгарией точно так, как Саймон ухаживал за Элинор. Беренгарии хотелось говорить о любви, но с кем-то ее же возраста. Она рассказывала Элинор о том, как деликатно Ричард обращался с ней и даже объявил себя недостойным ее поцелуя!

Элинор была так шокирована, что слезы навернулись у нее на глаза, а Беренгария приняла это за проявление сочувствия и была тронута. К счастью, Элинор не нашлась, что сказать, чтобы предупредить Беренгарию, а потом подумала, что, может быть, вообще не стоит ее ни о чем предупреждать. Ведь люди меняются, и Ричард тоже мог измениться. Если это так, то он сам выбрал Беренгарию и мог действительно любить ее! Даже если он и не изменился, а только решил обзавестись наследником, то все равно его манеры были безупречны. Беренгария могла так и не догадаться о том, что страсть Ричарда была притворной. Элинор не приходила в голову мысль о том, что Беренгария предпочитает эту сказочную любовь действительности. А разбить ее мечты было бы жестоко, а может быть, даже и опасно.