– Завтра, мадам? Я надеялась, что Вы погостите хотя бы несколько дней… Я еще и не собирала вещи… Ведь если я поеду с Вами…

Королева отрицательно покачала головой.

– Не скрою, у меня было такое намерение. Но поскольку ты против замужества, тебе необходимо назначить опекуна. Он должен получить точные сведения о твоих владениях, вассалах и доходах…

– Опекуна?! – яростно воскликнула Элинор, сверкнув глазами. В гневе она, казалось, забыла, с кем разговаривает.– Я сама, слышите, мадам, сама управилась со своими владениями в этом году. Мои вассалы послушны мне, живут в мире друг с другом…

– Ты забываешься! – оборвала ее королева.– Ты молода, и я была, боюсь, чересчур к тебе снисходительна. Конечно, поведение твоих вассалов и вид твоего замка говорят о том, что ты неплохо управлялась с хозяйством…

– Тогда зачем за мной нужно присматривать? – с вызовом спросила Элинор.

Королева внимательно посмотрела на девушку. Даже в тусклом свете комнаты было видно, как пылало огнем возмущения лицо хозяйки Роузлинда. Элинор Аквитанская не могла понять, что же так разгневало девушку. Она отнюдь не казалась жадной или нечестной по отношению к своим верховным сюзеренам. Ах, вот в чем дело! Она была горда. И ей, шестнадцатилетней, казалась невыносимо оскорбительной мысль о том, что ее сочтут неспособной управлять своими собственными владениями. В таком случае будет лучше открыть ей суровую правду.

– Я объясню тебе. Опекуна назначают для пользы короля. Весь прошлый год ты управляла своими землями ради пользы своей и своих вассалов. Это в высшей степени разумно. Если ты выйдешь замуж, твой муж будет управлять твоими землями с такой же целью. Однако, пока у тебя нет мужа, доходы от твоих земель по закону должны поступать в казну короля!

Королева сделала паузу, затем строго произнесла, акцентируя каждое слово:

– Опекун необходим для того, чтобы быть уверенным в том, что каждая гинея, за исключением той, что идет на твое содержание или на ремонт замка, или на оплату полевых работ, каждая, слышишь – каждая! – осядет в сундуках короля, а не застрянет в чьих-то кошельках. Ты меня поняла?

Наступило тяжелое молчание. Элинор застыла, как изваяние, и только прерывистое дыхание выдавало её волнение.

Королева присела на кровать, Элинор, как бы изъявляя покорность, опустилась на колени и сняла туфли с ног уставшей женщины. Когда королева легла, Элинор поднялась. В её глазах блестели слезы:

– Так значит, Вы выбрали такой способ, чтобы заставить меня выйти замуж, мадам? Вы назначите опекуна, который пустит меня по миру, разорит моих вассалов, вызовет их ненависть, а меня превратит в покорную нищенку?!

– Элинор! – воскликнула изумленная королева.– Никому не позволено так разговаривать с королевой, тем более обвинять ее!

Слова девушки вызвали раздражение королевы и одновременно поразили ее столь бурным взрывом наивности и безрассудной отваги.

– Ты не права. Короля, конечно, лучше всего устроит, если ты останешься незамужней. Пока ты не найдешь суженого и не соединишь с ним свою судьбу узами брака, Ричард будет богатеть за твой счет. Это дает тебе некоторую надежду и защиту. Если же король решит, что опекунство продлится несколько лет, то ему не будет смысла обстригать овцу так, чтобы на ней не выросла новая шерсть. Нет резона выжать за год из твоих подданных все до последнего шиллинга, чтобы ни пенса не получить на следующий. Когда же король решит выдать тебя замуж, мудрость не позволит ему, чтобы его вассал чувствовал себя обманутым. Однако предупреждаю тебя: короля далеко не так легко будет уговорить согласиться на твой брак, как сейчас меня на то, чтобы не выдавать тебя замуж.

– Да, я поняла, – медленно ответила Элинор с видимой покорностью.– И благодарю Вас за Вашу беспредельную милость ко мне…

Вряд ли королева-мать догадывалась, что в прелестной головке уже роились мысли, как сделать так, чтобы она быстрее любого опекуна находила каждую гинею. Ее вассалы помогут ей в этом. Надо сделать так, чтобы опекун не нашел слишком много… Дело казалось ей не слишком сложным. Оно не требует открытого неповиновения, а нужно только строго следовать принципу – чем больше угождаешь и плачешься опекуну в жилетку, тем легче скрыть размеры своих истинных доходов. Одно беспокоило Элинор – ее вассалы были чрезмерно честны. Лорд Рэннальф также славился кристальной честностью и благородством, что было, пожалуй, единственным поводом для конфликтов с бабушкой. Та часто твердила супругу, что он не понимает своей выгоды. За свою долгую жизнь он так и не научился хорошо разбираться в людях. Многие клялись ему в преданности, многим он помогал деньгами и своей властью. Большинство остались верными ему, но были и такие, что быстро забывали о своих обещаниях.

Элинор казалось, что за год она лучше узнала своих вассалов, чем ее дедушка за всю свою жизнь. Если не считать нескольких мелких сквайров, все были подлинными рыцарями, все поклялись защищать ее и, если потребуется, пойти на смерть, чтобы сдержать свою клятву. Их рыцарская прямота сейчас могла оказаться совсем не на руку Элинор. Возможно, они по своей воле не станут докладывать опекуну об истинных доходах, но лица и поведение сразу их выдадут. Элинор давно уже научилась разбираться, когда кто-нибудь из вассалов пытался что-то скрыть от нее, полагая, что делает это для ее же блага…

Ну что ж, пусть себе говорят правду. Элинор уже несколько лет сама вела отчеты по хозяйству. Это была идея бабушки. Дедушка, наоборот, считал, что женщине незачем учиться. Как истинному рыцарю, ему была ненавистна мысль о каких-то там подсчетах. Дедушка был милым и мягким, а бабушка – умной. Поэтому для Элинор не составит большого труда немного изменить эти отчеты сейчас.

Элинор улыбнулась про себя, присела в реверансе перед королевой, собираясь уйти. Нет, она не собирается обманывать короля. Он получит все, что причитается по закону. Но она не позволит королевскому опекуну ободрать себя, как липку.

– Если позволите, мадам, я пойду.

В голосе звучало почтение, но что-то настораживало королеву. Если бы Элинор разразилась слезами, если бы продолжала яростно отстаивать свое право быть хозяйкой на своих землях – это было бы понятно. Но это неожиданное смирение и послушание! Девушка была явно не из тех, кто легко покоряется обстоятельствам! Королеве хотелось поговорить еще немного с юной тезкой, чья хитрость пока шита белыми нитками, но она не могла удерживать девушку подле себя: сказывалась усталость после долгой и утомительной поездки верхом.

– Ну, хорошо, моя дорогая, можешь идти. Элинор поспешила в маленькую комнату, где хранились одежды. Она быстро сняла головной убор, который защищал шею и волосы от солнца и дорожной пыли, сбросила платье для верховой езды. К обеду все равно придется надеть парадное платье, чтобы не обидеть королеву. А пока она надела поверх туники верхнее платье серого цвета, в котором ее трудно было отличить от служанок замка. Разве что при близком рассмотрении можно было увидеть вышивку да ткань лучшего качества. Но на этот счет Элинор была спокойна. Ни один из ее вассалов не сдвинется с места, если она только не закричит им в лицо или не дунет в медную трубу им на ухо.

Мужчины тем временем находились в парадной зале. Как только сэр Саймон снял свой шлем и откинул капюшон, сэр Андрэ и сэр Джон узнали его. Они бы узнали его и раньше, но, во-первых, его оруженосец вез флаг с гербом королевы, а не его родовой, и, во-вторых, все внимание было приковано к знатной даме.

Но сейчас, когда они узнали Саймона, рыцарь полностью завладел их вниманием. В отличие от них, Саймон не был простым владельцем замка, которому от случая к случаю приказывают сопровождать королеву. Он не был богат, у него не было титула, он даже не был отпрыском богатого рода. Но он обладал властью и влиянием в королевстве, высоко ценился во влиятельных кругах. Рожденный в не очень знатной норманнской семье, Саймон пажом попал на службу к королеве вскоре после того, как она рассталась с Людовиком и вышла замуж за Генриха. Саймон, естественно, получил военную подготовку и проявил такую доблесть, что с 16-летнего возраста сражался на всех королевских турнирах под знаменами королевы. И редки, конечно, были случаи, когда он не приносил ей победы.

Два раза на турнирах призы были присуждены двум рыцарям сразу. Это были бои, когда Саймон и тот Вильям, который, сейчас стал Главным Маршалом Англии, сражались без передышки, до смертельного исхода. Не желая потерять ни одного из них, король и королева останавливали поединок. Один раз Вильям одержал победу над ним, один раз (самое дорогое воспоминание) он обезоружил Вильяма, хотя сам уже был на грани изнеможения и не думал, что может рассчитывать на победу в этой схватке. На самом деле Вильям Маршал был близким другом Саймона.

Их разные судьбы, то, что один стал Главным Маршалом Англии, а другой – простым наместником короля, объяснялись их симпатиями и связями. Вильям всегда был человеком короля; Саймон же, хотя и служил королю, был по-настоящему предан королеве, которую обожал.

Саймону повезло в том, что, когда королева подняла бунт против короля и была схвачена, он находился с миссией в Германии. Он не одобрял королеву, но это не меняло дела. Он бы все равно последовал за ней, сражался за нее и закончил бы свой путь в темнице или на плахе.

Королю Генриху была известна эта слабость Саймона. Не давая ему слишком много власти и не особенно доверяя ему, король знал, что Саймон и предательство – две несовместимые вещи. Правда, там, где дело касалось королевы, которой рыцарь был беззаветно предан, Саймону мог отказать здравый смысл… Кто знает, как бы он поступил в случае приказа королевы повести вверенное ему войско на штурм тюрьмы?

Поэтому Генрих сделал Саймона наставником Ричарда, который еще не оперился, и послал его в отдаленные районы королевства, чтобы усмирять бунты мелких баронов, вершить правосудие в продажных графствах и добиваться исполнения воли короля везде, где готовность подданных к повиновению вызывала сомнение. Во всем, что не касалось королевы, Генрих полностью доверял Саймону; он высоко ценил его мнение, а иногда и следовал его совету. И во всем, что не касалось королевы, Саймон верой и правдой служил королю, сражаясь с его врагами по всем уголкам необъятного королевства. Непобедимый воин и неподкупный судья – вот кто сейчас сидел здесь, в парадной зале.