– Идем, – сказала ему Элинор, совершенно не подозревая о том, как Седрик расценил ее действия.– Тебе нужно снять твой насквозь промокший плащ и согреться у огня, пока ты будешь мне рассказывать о Саймоне.

Когда он снял плащ, она внимательно осмотрела его, заметила кровавое пятно на его одежде и сразу же посоветовала, к какому лекарю обратиться за помощью. Сердце Седрика просто растаяло от благодарности к Элинор за то, что казалось ему заботой о своих людях. На деле же Элинор так относилась ко всему, что принадлежало ей, – будь то человек или собака. Все, что служило ей, должно быть хорошо накормленным и ухоженным. Ведь если с людьми и животными, принадлежащими ей, плохо обращаться, они скоро не будут приносить пользу и не смогут служить в полную силу – так учил ее дедушка. Поэтому для Элинор было одинаково – спрашивать у ветеринара, что может помочь больной лошади, или советовать лекарства больному вассалу.

– Я привез письма, леди.– Он вытащил из-за пазухи пакет, завернутый в кусок кожи, смазанной маслом, чтобы предохранить содержимое от влаги.

– Ты видел моего господина?

– Да, леди. Он лично передал мне письма.

– Как он выглядел?

– Похудел, мне кажется, но очень смеялся над тем, что Вы ему написали, и казалось, был в хорошем настроении.

– А что сказал Бьорн?

Седрик закрыл глаза и стал по памяти пересказывать Элинор все, что сказал ему Бьорн. Слова легко слетали с его губ, так как, боясь забыть или выпустить хоть слово из послания Бьорна, Седрик не раз проговаривал его по пути к своей госпоже. Через полчаса Элинор уже знала, чем занимались воины каждый день, что они ели, где они спали, а также получила детальный отчет о каждом порезе и каждой царапине Саймона и о том, как его лечили. Однако ничего не было сказано о женщинах, с которыми он спал. И это не было деликатностью или преднамеренной скрытностью со стороны Бьорна. Просто он считал, что спит Саймон с женщинами или нет – не имеет большого значения, так же, как и то, спит он на простынях или на земле.

– Отлично, спасибо тебе, – похвалила Элинор. В кошельке, подвешенном к поясу, она нащупала серебряную монету и дала ее Седрику. Седрик потерял дар речи от такой щедрости.

Элинор приказала:

– А теперь ступай, отдохни и найди лекаря, чтобы залечить рану. Послезавтра придешь ко мне. Я передам тебе письма, а ты отвезешь их моему господину.

Как только он ушел, Элинор нетерпеливо развернула пакет.

Она быстро пробежала глазами строчки письма Саймона и с удовлетворением отметила, что с ним все в порядке, его люди тоже в порядке, поход проходил успешно, и он надеялся, что у короля и королевы тоже все хорошо. Элинор подняла глаза к небу и еще раз поблагодарила Господа за то, что она предусмотрительно послала Бьорна, умного и преданного, возложив на него обязанность сообщать все подробности о Саймоне и походе вообще. Затем она взглянула на запечатанное сургучом письмо и с трудом удержалась от ревности. Наверное, Саймон все новости приберег для королевы. Как можно быстрее, пока эта мысль не укрепилась в ее сознании и не отразилась на лице, она поспешила вниз по проходу, ведущему в резиденцию Эдуарда Исповедника. Там королева разместилась в одном из залов, оставив более новый и просторный Белый Зал для Ричарда, который два дня назад вернулся из путешествия по стране.

Она была рада, что у нее появился достаточно серьезный предлог, чтобы побеспокоить королеву. Сразу после коронации Ричарда Элинор была занята тем, что писала многочисленные письма друзьям и родственникам королевы, описывая щедрое празднество, а в душе скрывая свое негодование, потому что всем придворным дамам не было разрешено присутствовать на торжествах. Испытывая внезапный прилив религиозного фанатизма и женоненавистничества, Ричард отдал приказ, чтобы женщин и евреев не допускали ни на коронацию, ни на празднества, последовавшие за ней.

Это явилось источником еще одного потока писем, но уже более серьезного содержания. Расценив этот приказ, как одобрение того, что ненавистное племя израильтян, которые занимались ростовщичеством, должно быть сметено и выслано из Лондона, люди подняли бунт, громя, убивая и грабя евреев. Ричард пришел в ярость. Он не был настолько фанатичным, чтобы не видеть пользы от израильтян, которых привез сюда еще его прапрадедушка и сделал ростовщиками. Они не только были банкирами королевской семьи, но и после смерти кого-либо из них их собственность, находившаяся под охраной короля, полностью переходила в казну, если у наследников не хватало денег для выкупа права на наследство.

Ричард отправил юстициариев и войска для подавления восстаний, которые уже шли повсеместно. Кроме того, каждый, кто хоть немного умел писать, был занят переписыванием приказов, посылаемых во все владения королевства, извещавших о том, что евреи все еще находятся под охраной короля.

Однако к концу сентября ситуация немного стабилизировалась. Крупные бунты были уже подавлены, а с мелкими шерифы и юстициарии могли справиться на местах. После путешествия Ричарда по стране пошли слухи о том, что не все довольны его методами руководства государством. Дело в том, что король продавал государственные должности. В целом все были относительно удовлетворены теми назначениями, которые король сделал на заседании Большого Совета. Может, кто-то и был недоволен, но все признали, что граф Эссекский и епископ Даремский были совершенно справедливо назначены главными юстициариями. Также справедливым было назначение Вильяма Маршала и еще четырех придворных судей советниками юстициариев.

Много недовольства было вызвано назначением Вильяма Лонгкемпа, епископа Илийского, канцлером. Лонгкемп был маленьким уродливым человечком, что само по себе было противным у человека, не обладающего благородным происхождением. Кроме того, он также плохо знал Англию и ее традиции. Но никто не выступил против этого назначения открыто. В конце концов, сам король плохо знал английских баронов и их жизнь. И вполне естественно, что он хотел иметь преданного слугу, облеченного властью. Если Лонгкемп будет прислушиваться к мнению графа Эссекского, епископа Даремского и Вильяма Маршала, то все будет хорошо. Все также понимали, что королева возьмет это дело в свои руки.

Из письма Изабель де Клер, которой муж доверял больше, чем Элинор могла предположить, она одна из первых узнала о новых назначениях и реакции баронов. Когда Вильям и Изабель в октябре вернулись ко двору, стало известно немного больше о неблаговидных поступках короля. Оказалось, что все должности были проданы за золото.

Конечно, было обычно, что король принимал дары, соразмерные с должностью, которой он награждал. Никто не жаловался – таков был обычай. Король выбирал человека и давал ему должность. Если подарок королю не устраивал его, он мог сказать об этом. Иногда он открыто говорил, сколько стоит одна или другая должность, и, за исключением случая с Лонгкемпом, назначал того, кто давал наивысшую цену.

Само по себе это было неприятно, но за этим последовало худшее. Король дал ясно понять, что перетрясет всех чиновников снизу доверху и назначит новых, а также заявил открытым текстом, что продается управление государством.

Сначала Элинор пожала плечами. Она не думала, что чиновники, которых назначит Ричард, будут менее продажными, чем те, которых Генрих назначил в последние годы своего правления. Из всего этого Элинор вывела мысль о том, как защитить себя и своих людей. Когда Изабель сказала ей, что Вильям предложил пятьдесят монет за должность шерифа Глостерского, у Элинор возник план; как можно использовать жадность Ричарда в своих целях. Она может купить должность шерифа Сассекского для Саймона. Конечно, Сассекс – богатое графство и будет стоить немало, но ее дедушка был очень бережлив, а Элинор не тратила почти ничего, кроме того, что шло на содержание ее воинов и вассалов. В сундуках Роузлинда кое-что накопилось. Лучше уж отдать это королю с определенной целью, чем у тебя это заберут чиновники, назначенные королем.

Теперь Элинор мучил вопрос, как это все устроить. Не может же она сама пойти к королю и сказать, что она хочет купить должность. Женщины, за очень редким исключением, не могли быть шерифами. Она знала, что нельзя написать Саймону, чтобы он обратился к королю с этой просьбой. Во-первых, если письмо будет идти долго, к тому времени, когда просьба Саймона придет к королю, должность уже может быть обещана другому. Во-вторых, Саймон может оскорбиться, потому что он не считает честным покупать должность, как купец. Изабель сказала Элинор, что Вильяма тоже это беспокоило, но она убедила его в том, что, каким бы плохим ни было средство, он будет честным шерифом и принесет пользу не только себе, но и всему графству.

Кроме того, Элинор была уверена в том, что Саймон ни за что не возьмет у нее деньги, а у самого вряд ли найдется необходимая сумма, брать же в долг было не в его правилах. В ее интересах было сохранить эту должность для Саймона, а не ждать, пока король даст ее какому-нибудь жадному шерифу, который установит высокие налоги для нее и ее людей, чтобы выжать максимальную выгоду для себя.

Элинор видела единственную возможность – обратиться к королеве, но она не хотела начинать говорить о Саймоне без веской на то причины. Она не забыла тот странный взгляд королевы и ее слова: «сэр Саймон очень оберегает тебя». Однако сейчас найден хороший предлог, и время для разговора тоже подходящее: король был в Лондоне, и королева была меньше занята делами. Элинор вошла в покои королевы и присела в грациозном реверансе:

– У меня письма от сэра Саймона.

– Из Уэльса?

– Да, мадам.

– Саймон прислал к тебе гонца из Уэльса? – резко спросила королева.

«Да, я была права, что не стоило затевать разговор о Саймоне без явной на то причины», – подумала Элинор. Ее не застал врасплох вопрос королевы, она знала, как ответить на него.

– Нет, мадам. Это я послала своего человека к Бьорну, командиру моих вассалов, который сражается вместе с Саймоном. И я решила использовать моего гонца полностью.