– О нет, что Вы! Это все бабушка. Мой дедушка был равнодушен к комфорту и роскоши. Его спальня находится этажом ниже. Он переселился туда после смерти бабушки, а эту комнату отдал мне. И Вы совершенно правы в отношении моего дедушки. Нам пришлось долго его уговаривать, чтобы он позволил поставить в его спальне простую кровать и удобное кресло. Он очень любил бабушку – любил так, как рыцари в романах любят свою даму сердца. И если бы она захотела иметь луну, чтобы украсить свою спальню, у него бы выросли крылья, и он достал бы ее с неба!

– Любовь? – с какой-то непонятной тоской произнесла королева, чем немало озадачила и удивила Элинор.– Знаешь ли ты, дитя, что меня когда-то звали королевой любви и что – о, много, много лет назад – во Франции, в чистом воздухе Пуатье, я председательствовала при дворе любви. Дитя, их любовь – это для рыцарских романов, а не для знатных дам. Их задача – укреплять кровные узы и расширять границы владений.

Сердце Элинор сжалось, в горле застрял комок, взгляд застыл. Но она быстро овладела собой, и упрямо встряхнув головой, заявила:

– Тогда я никогда не стану знатной дамой!

– Все дело в том, что знатными рождаются. Тут уж тебе не приходится выбирать!

Волна страха вновь поднялась в сердце Элинор, но девушка тут же подавила его. Полная отчаянной решимости, она крепко сжала губы, которые уже начинали предательски дрожать. Ее маленький круглый подбородок внезапно заострился. Юная леди присела в глубоком, почтительном реверансе, но голова ее была гордо поднята, глаза сверкали:

– Мне уже поздно учиться Вашему опыту в этом деле. С того времени, как я начала что-то понимать, я жила рядом с рыцарем и его возлюбленной, и их любовь долгими зимними вечерами освещала и согревала темные залы нашего замка. Мадам, мне дали пример не рыцарские романы, а сама жизнь. Мои дедушка и бабушка жили и дышали, как одно существо. Скажите, какая женщина не мечтает о подобном?! И если мой муж окажется недостоин моей любви, я не побоюсь вонзить кинжал в его сердце!

Элинор ожидала от королевы взрыва ярости, даже приказа заточить ее в темницу, но вместо этого королева-мать рассмеялась.

– А знаешь ли ты, глупышка, что лорд Рэннальф и его возлюбленная поженились не по большой любви и не по своей воле? Лорд Рэннальф во всеуслышание заявил при дворе, что никогда не возьмет в жены эту пигалицу. Поэтому его несколько запоздалая страсть к твоей бабушке вначале была постоянным предметом шуток придворных.

Королева вновь посерьезнела, немного помедлила, затем властно продолжила:

– Тебе не придется, девочка, выходить замуж, пока это не потребуется короне. Это я могу тебе обещать. Но… если обстоятельства потребуют твоего замужества, то твой жених будет достоин твоей любви, конечно, если ты умеришь свою гордыню, и не будешь вечно искать золотоволосого Ланселота. А теперь поднимись с колен и покажи мне свои покои.

Элинор вздохнула с облегчением. Она не обманывала себя тем, что королеву тронут её мольбы и просьбы, но последнее обещание Элинор Аквитанской означало, что у королевы не было планов тотчас выдать ее замуж. Более того, вероятно, королева еще не раз подумает, взвесит всё, прежде чем решить судьбу хозяйки Роузлинда – самого неприступного замка. Если же она примет решение, которое сочтет отвечающим интересам короны, ничто уже не заставит королеву-мать изменить это решение, разве только сила. Но есть ли у Элинор эта сила? Хвала Господу, что у нее еще есть хоть какой-то запас времени…

Вспышка Элинор оказала на королеву неожиданное действие, всколыхнула в ней, казалось, давно забытые чувства. С того момента, как она впервые увидела Элинор, что-то сильно привлекало ее в этой темноволосой, кареглазой девушке с ослепительно белой кожей и быстро проступающим румянцем застенчивости, который, однако, не мешал ей быть острой на язычок, гордой в словах и поступках. И только тогда, когда Элинор преклонила колени, но не склонила гордую головку, открыто бросив вызов своей королеве, та поняла, в чем причина этого неожиданного притяжения. В Элинор, как в зеркале, королева увидела себя в свои юные годы…

Внешне они были несхожи. У Элинор были слегка раскосые глаза, а нос, в отличие от классического римского носа королевы-матери, был немного коротковат, рот больше, а губы – полнее. Но тем не менее форма лица, манера держаться и жесты – все напоминало саму королеву в молодости.

«А ведь это у нее от природы, – размышляла королева.– У нее нет причины льстить мне и подражать в манерах, ведь я провела столько же лет взаперти, сколько ей сейчас от роду».

Так текли мысли королевы, когда она шла за Элинор через анфиладу комнат, минуя помещения, где хранились одежды, и обитала прислуга. «Но если Элинор так похожа на меня по характеру, – продолжала она размышлять, – я не удивлюсь, если она окажется похожей на меня и в поступках. Меня нелегко было сломить. Вероятно, нелегко будет сломить и ее волю, а принуждение силой приведет ее вассалов в ярость». Королева улыбнулась и кивнула, как бы соглашаясь со своими мыслями и одновременно принимая приглашение Элинор пройти за ней в другое крыло замка.

Она размышляла о судьбе Элинор. Девушка понравилась ей, и ее позабавила идея найти Элинор действительно хорошего жениха. Что, если сделать это быстрее, до возвращения лорда Ричарда в Англию? Если все будет складываться благополучно, Ричард станет королем и… сразу же отправится в крестовый поход! Для этого ему потребуются деньги, много денег. И, как только Ричард выяснит положение казны, он поймет, что Элинор никак не следует выходить замуж. Тогда все доходы от ее необъятных владений, за исключением скромных сумм, необходимых на ее собственные нужды, потекут в королевскую казну. Поэтому королева не будет торопиться стать сватьей. Любопытно, что интересы Англии, Ричарда, ее собственное желание и желание Элинор неожиданно совпали. А за право остаться незамужней и независимой Элинор придется платить, и платить дорогой ценой. Ричард останется доволен. Важно и то, что можно будет использовать Элинор как пешку в политической игре против любых группировок самодовольных лордов и баронов, стравливая их друг с другом.

Тем временем они еще раз пересекли зал с глубокой оконной нишей, который соединял крылья замка. Ближе к окну, там, где было светлее, стояли два кресла. Перед одним из них была рамка с вышиванием, а на маленьком столике рядом лежали клубки ярких шелковых ниток. Оконные ставни были широко распахнуты, и королева услышала шум волн, бьющихся о камни. Однако даже отсюда, из окна третьего этажа, вид на море закрывали высокие каменные стены, надежно опоясывающие Роузлинд, и, только вдали, на самом горизонте, бесконечной чередой бежали белые барашки бурунов.

Сводчатый проход привел их в длинную комнату. В камине горел огонь. Стояли кресла с подушками. В высоких подсвечниках – незажженные свечи толщиной не менее шести дюймов. Высокое окно пока пропускало достаточно дневного света, однако в пасмурный день, если кто-то хотел шить или почитать у камина, свечи приходилось зажигать. Комната поражала простором и уютом, но отсутствие кровати несколько разочаровало королеву – она устала больше, чем сама признавалась себе в этом.

Миновав комнату со свечами, они очутились в другой, которую, казалось, всю заполняла огромная кровать, застеленная ярко-голубым покрывалом с вышитыми золотом и серебром изображениями зверей и птиц.

Элинор поспешила вперед, чтобы откинуть покрывало. Простыни благоухали сладким ароматом роз и лаванды, заглушающим затхлый запах плесени, исходивший от влажных стен. Стены были сплошь увешаны красивыми гобеленами ручной работы, которые впитывали влагу, но не могли заглушить запах сырости так, как розы и лаванда.

– Позволите ли мне помочь Вам раздеться, Ваше Величество? – промолвила Элинор.– Полагаю, что повозка с Вашим багажом все еще в пути. Осмелюсь предложить Вам одно из моих платьев, совершенно новых, которые я еще ни разу не надевала. Вы, Ваше Величество, такая стройная, что оно будет Вам как раз впору!

Королева подумала, затем ответила со вздохом:

– Благодарю тебя, дитя мое, но я останусь в своем, пусть и пыльном. Мне ведь еще нужно будет выйти к обеду.

– Совсем необязательно, – возразила Элинор.– Вам могут подать обед и сюда!

В полумраке этой глубоко запрятанной в недрах старого замка комнаты, напомнившей королеве ее недавнюю темницу, Элинор Аквитанская выглядела гораздо старше, чем в седле. А Элинор из Роузлинда не покидало горестное чувство, что в своем споре с английской короной она заранее обречена на поражение. Одно дело – высказать свой протест женщине, которая по собственному опыту хорошо знает, как себя чувствуешь, когда тебя продают и покупают, как вещь; Можно даже намекнуть ей, что ты не потерпишь такого обращения. Но как сказать об этом королю!

В свои шестнадцать лет Элинор уже знала, что с мужчинами надо вести себя совсем иначе, чем с женщинами, даже королевского сана. Бабушка научила ее некоторым приемам, открыв ту истину, что женщине для достижения своих целей может служить не столько ум, сколько внешность. Некоторые методы укрощения, казалось бы, неукротимых, Элинор подсмотрела сама, наблюдая, как бабушка дурачит дедушку, незаметно, неизменно добиваясь своего.

После смерти бабушки и дедушки у Элинор появились богатейшие возможности для применения теории на практике, и она изобрела немало своих индивидуальных приемов для управления мужчинами. Эти приемы позволяли ей легко обводить вассалов вокруг своего изящного пальчика.

И все же она ясно сознавала, что мужчины опасны и непредсказуемы, тем более короли. Вот почему Элинор стремилась расположить к себе королеву-мать, заручиться ее поддержкой. С волнением и надеждой она ждала продолжения откровенного разговора, но ее ожидания оказались напрасными.

– У меня сегодня еще немало дел, – вздохнула старая женщина.– Я ведь собираюсь завтра отправиться в путь…

Глаза Элинор округлились от удивления: