- Ты пришла в этот дом, как служанка, и хорошо справлялась со своими обязанностями, - угрюмо произнес он. - Поэтому тебе былa дозволена определенная свобода. Но надевать это платье тебе никто не позволял.

Край кресла, на котором Росс ранее сидел, осталось наполовину отодвинутым, и Демельза опустилась на него. Она нервно улыбнулась, но в её улыбке было больше очарования, чем она предполагала.

- Пожалуйста, Росс, разве я не могу остаться? Никто никогда не узнает. Пожалуйста... - слова замерли у нее на устах, перейдя в шепот. - Я не желаю вам зла. Я прошу лишь того, что делала не один вечер до этого. Я не хотела обидеть вас, надев платье. Оно всё равно бы сгнило. Мне стало жаль, что все эти прекрасные вещи гниют в сундуке. Я лишь хотела сделать вам приятное. Я думала, вам понравится. Если я останусь с вами, пока не придет время уйти...

- Отправляйся спать и больше не будем об этом, - сказал Росс.

- Мне семнадцать, - непокорно произнесла она. - Мне семнадцать уже несколько недель. Вы всегда будете обращаться со мной как с ребенком? Не надо обращаться со мной как с ребенком! Я уже женщина. Разве не могу я сама решать, когда мне следует лечь спать?

- Нет, ты не можешь поступать, как тебе вздумается.

- Я думала, я вам нравлюсь.

- Нравишься. Но это не дает тебе право заправлять всем в доме.

- Я не хочу заправлять домом, Росс. Я только хочу сидеть здесь и говорить с вами. У меня только старые платья, в которых я работаю. Это так... даже просто носить такое платье...

- Делай, как велено, или на рассвете отправишься домой к отцу.

С самого начала своей робкой и отчаянной попытки Демельза сумела пробудить в себе чувство обиды на Росса. И в какой-то миг она действительно верила, что их разговор сводится к тому, будет или нет ей предоставлена определенная свобода.

- Давайте, - выкрикнула она, выгоните меня! Выгоните меня сегодня же! Мне всё равно. Ударьте, если хотите. Как мой отец. Я напьюсь и буду кричать на весь дом, и тогда у вас будет повод!

Демельза повернулась и схватила стакан со стола, налила себе бренди и сделалa глоток. Затем она выжидающе посмотрела на Росса, чтобы увидеть, какое впечатление произвел на него этот поступок.

Росс быстро нагнулся, подобрал деревянную кочергу и хлестнул её по пальцам. Стекло разбилось, и содержимое стакана выплеснулось на платье, о котором они спорили.

Мгновение Демельза смотрела на Росса скорее удивленным взглядом, нежели полным боли, а потом поднесла пальцы ко рту. Взрослая и непокорная семнадцатилетняя девушка внезапно превратилась в несчастное и несправедливо обиженное дитя. Она посмотрела на платье, которое пропиталось бренди. В её глазах выступили слезы, повиснув на густых темных ресницах, пока она их не смахнула. Они показались вновь и зависли на кончиках ресниц, не падая. Попытка обольстить Росса болезненным образом провалилась, но ей на помощь пришла сама природа.

- Мне не следовало так поступать, - сказал Росс.

Он не понимал, почему произнес эти слова или почему извинялся за своевременный и нужный выговор. Он чувствовал, что вступил на зыбучие пески.

- Платье, - произнесла она. - Вам не следовало портить платье. Оно было таким прекрасным. Завтра я уйду. Как только наступит рассвет, я уйду.

Демельза поднялась со стула и попыталась что-то произнести, но внезапно упала на колени у кресла, положила голову ему на колени и всхлипнула.

Росс опустил взгляд на её густую копну темных волос, которые слегка курчавились у основания шеи. Он коснулся её волос, переливающихся темными и светлыми тенями.

- Малышка, - произнес Росс. - Оставайся, если хочешь.

Демельза пыталась не плакать, но глаза вновь наполнялись слезами. Впервые за всё время Росс коснулся ее и поднял. Еще вчера прикосновение ничего бы не значило. Демельза невольно оказалась у него на колене.

- Вот.

Росс достал свой платок и вытер ей глаза. Затем он поцеловал её в щеку и погладил по руке, пытаясь убедить себя, что его поступок - всего лишь отеческая забота. Но его власть над ней исчезла.

И это больше не имело значения.

- Мне это нравится, - сказала Демельза.

- Наверное. А теперь ступай и забудь о том, что случилось.

Она, вздохнув, сглотнула.

- У меня ноги мокрые.

Демельза задрала подол розовой нижней юбки и начала вытирать коленку.

- Ты знаешь, что о нас говорят люди, Демельза? - зло выговорил Росс.

Она покачала головой.

- Что?

- Если продолжишь себя вести подобным образом, то сплетни станут правдой.

Она посмотрела на него, но в этот раз открыто, без страха и кокетства.

- Я живу лишь для вас, Росс.

Ворвавшийся ветерок приподнял одну из штор у распахнутого окна. Птицы наконец смолкли. Стемнело. Росс вновь поцеловал ее, на этот раз в губы. Демельза неловко улыбнулась сквозь непросохшие слезы; сияние свечей придало её коже светло-золотистый блеск.

А затем, к несчастью, Демельза, подняв руку, откинула назад прядь волос, и этот жест напомнил Россу мать.

Росс вскочил и так резко поднял её на ноги, что она едва не упала. Он подошел к окну, встав к ней спиной.

Дело не в ее движении, а в платье. Может, запах; что-то пробудило в нем ароматы и вкусы прошлой жизни. Частичка матери навсегда осталась в этом платье, в этой комнате, кресле. Её дух витал здесь и сблизил их друг с другом.

Призраки и тени прошлой жизни.

- В чем дело? - спросила Демельза.

Росс обернулся. Демельза стояла, держась за край стола, с разбитым стаканом у ног. Он попытался вспомнить того худенького и маленького сорванца, который вместе с Гарриком бродил по полям. Но это не помогало. Сорванец исчез навсегда. Не красота вдруг проявилась в Демельзе за одну ночь, это был призыв юности, который уже сам по себе прекрасен.

- Демельза, - произнес он, и даже имя её прозвучало странно. - Я отобрал тебя у отца не для того, чтобы ...

- Неужели так важно, ради чего вы меня забрали?

- Ты не понимаешь, - сказал он. - Уходи. Ступай прочь.

Росс чувствовал необходимость смягчить свои слова, необходимость объясниться. Но даже легкий намек на отступление от своей позиции отбросит в сторону ограничения.

Росс посмотрел на нее, но Демельза молчала. Возможно, в глубине души она смирилась с поражением, но Росс не знал, не мог прочесть в ней этого. Её глаза таили в себе взгляд незнакомки, сменивший нечто привычное. Они смотрели на него с вызовом, в котором росли боль и враждебность.

- Я иду спать. - сказал Росс. - Ты тоже ложись и попытайся понять.

Росс взял свечу и задул другие в подсвечнике. Он бросил на нее взгляд и выдавил улыбку.

- Доброй ночи, дорогая.

Демельза не произнесла ни слова и не шевельнулась. Когда за ним закрылась дверь, и она осталась в безмолвной комнате лишь в обществе расстроенного мотылька, Демельза повернулась и взяла свечу для себя, задув остальные, которые оставил Росс.

***

Уже в спальне Росса охватила волна осуждения своей непредвиденной ярости. В какого же скопца и затворника он превращается? Казалось, даже тень отца восстала и прошептала ему:

- Юный ханжа!

- Боги! - взмолился он. Что за кодекс чести он выработал для себя, что вынужден подчиняться этим праведным разграничениям? Можно растратить всю юность, лавируя между моральными обязательствами. Хрупкой и изящной Элизабет, худощавой и распутной Маргарет, Демельзой с её расцветшим девичеством. Пылким ребенком, катавшимся в пыли вместе со своей собакой, девочкой, погонявшей волов, женщиной... Разве имеет еще что-нибудь значение? Он ни к кому более не привязан; определенно, не к Элизабет. Она больше для него ничего не значит. Это чувство - не слепая погоня за удовольствиями, чтобы утопить в них боль, как это произошло в ночь бала. Господи, да он никогда еще не был столь пьян от такого малого количества бренди. Это старое шелковое платье, частичка былой любви.

Росс в смятении присел на кровать и попытался собраться с мыслями. Он попытался вспомнить события сегодняшнего дня. День начался с разочарования, им же и закончился. "Говоря начистоту, мистер Полдарк, я склонен согласиться со своим коллегой, мистером Холсом. Безусловно, несчастье для заключенного, если он страдает этим заболеванием". Ну кто еще, кроме остолопа, мог ждать, что судьи вынесут иной приговор, а не просто сговорятся друг с другом. "Мы должны поддерживать друг друга ради блага нашего дела, общества и сословия". А вот он это упустил. Нельзя со свидетельской скамьи публично обвинять людей своего сословия, не говоря уже о тирадах в их адрес перед лицом толпы зевак в суде.

Но на этом всё не заканчивалось. Да, у него были собственные нормы поведения, хоть и никто их не признавал. Для юных дворян округи укладывать в постель своих служанок не было событием из ряда вон выходящим. Всё в дело в том, что они не похищали их в малолетнем возрасте. Но теперь она совершеннолетняя и уже способна не только разбираться в себе, но и читать его мысли, прежде чем он сам их распознает. Так что с ним не так? Не осталось искорки юмора, чтобы подсластить жизнь? Неужели каждый шаг нужно воспринимать предельно серьезно и взвешивать всё до малейшей детали? Любовь - услада сердца и души; все поэты воспевают её легкомыслие, и лишь мрачный шут заключает её в оковы догм и совести.

Сегодня стояла нестерпимая духота. Жара нечасто держалась после заката.

Ему хотя бы удалось заработать признательность Джинни. Эти годы покажутся ей длиннее, чем Джиму. Преодолеют ли их они? "Ну что за сентиментальный дурак. Отступник. Принял борьбу с белыми за сражение с краснокожими. Предатель своего сословия"... "Полно медлить. Счастье хрупко. Поцелуй меня, голубка" [11]... "Красота - всего лишь цветок, который пожрут морщины" [12].