В прошлом году ее несло на волне традиций и привычек. Возможно, она бы так и плыла по течению, не сопротивляясь, женщина среднего возраста без каких-либо стремлений. Но в этот год, с этого мгновения, ей придется плыть против течения, не находя поддержки для дальнейшей борьбы, а только горечь, сожаление и разочарование.

Она сидела в комнате одна, пока не стемнело, и тени в комнате окутали ее, как утешающие объятья.


Глава пятнадцатая


В то лето шахта Уил-Лежер так и не заработала.

После некоторых раздумий Росс предложил Фрэнсису войти в долю. Тот довольно резко отказался, но проект задержало нечто менее предсказуемое - цены на медь на рынке упали до восьмидесяти фунтов за тонну. Начинать новое предприятие по добыче в такое время - всё равно что напрашиваться на банкротство.

Фрэнсис быстро оправился от ранения в шею, но роль Росса в любовных отношениях Верити до сих пор терзала и Фрэнсиса, и его отца. Пошли слухи, что Полдарк со своей молодой женой тратят деньги без счета, и теперь, когда Элизабет редко выходила, Фрэнсис везде появлялся вместе с Джорджем Уорлегганом.

Росс нечасто видел Верити, потому что остаток лета она почти не покидала Тренвит. Он написал миссис Тиг извинения: "По непредвиденным и неблагоприятным обстоятельствам". Что еще он мог сказать? Ответа он не получил. Позже он узнал, что "небольшая вечеринка" означала день рождения Рут, ему отводилась роль почетного гостя. К тому времени уже оказалось слишком поздно отзывать письмо с извинениями - ущерб уже был нанесен.

После того, как запуск Уил-Лежер отложили, Джим Картер уволился. Он был не из тех молодых людей, которые всю жизнь работают поденщиками на ферме, его призвал Грамблер.

Однажды августовским вечером он пришел к Россу, после того как они провели весь день вместе, скашивая ячмень на поле, и объяснил, что Джинни после Рождества больше не сможет работать на Грамблере, по крайней мере, какое-то время, а без ее жалованья им не обойтись. И потому, поскольку он в жизни своей не чувствовал себя лучше, Джим стал вольным рудокопом на глубине в сорок саженей.

- Мне и правда жаль уходить, сэр, - сказал он. - Но это хорошая штольня. Я знаю. Если повезет, буду получать тридцать или тридцать пять шиллингов в месяц, потому нам и пришлось об этом подумать. Если мы сможем остаться в коттедже, то хотели бы выплачивать аренду.

- Вы будете платить, когда я решу, что вы можете себе это позволить, - ответил Росс. Не разбрасывайся деньгами, пока не увидишь, что их достаточно.

- Нет, сэр, - сказал Джим безо всякого выражения. - Дело не в том...

- Я знаю, парень. Я не слепой. И, кстати, не глухой. Я слышал разговоры о том, что ты браконьерствуешь с Ником Вайгасом.

Джим покраснел. Он что-то промямлил, попытавшись было это отрицать, но потом резко буркнул:

- Да.

- Это опасное времяпрепровождение, - заявил Росс. - На чьи земли вы ходите?

- Тренеглоса.

Росс подавил улыбку. Вообще-то его предупреждение было вполне серьезным, и он не хотел приуменьшать его значение.

- Держись подальше от Ника Вайгаса, Джим. Он доведет тебя до беды, и глазом не успеешь моргнуть.

- Да, сэр.

- А что говорит Джинни?

- То же, что и вы, сэр. Я... обещал ей больше не ходить.

- Тогда сдержи свое обещание.

- Так я ж ради нее и хожу. Думал принести что повкуснее...

- Как она?

- В порядке, сэр, благодарствую. Уж так мы счастливы, ничего другого и желать нельзя. И насчет того дела Джинни тоже счастлива. Теперь ей нечего бояться.

***

В отношениях между Демельзой Карн и остальными обитателями Нампары продолжали происходить постепенные изменения. Ее развитие обгоняло Пэйнтеров, она крутилась везде в поисках информации, что всё чаще сталкивало ее с Россом, который находил определенное удовольствие, помогая ей. Ему хотелось смеяться над ее замечаниями даже чаще, чем он это себе позволял.

В конце августа, на той неделе, когда пшеницу складывали в стога, Пруди подскользнулась и ушибла ногу, поэтому вынуждена была лежать.

Четыре дня Демельза порхала по дому, и хотя Росс и не замечал её стараний, обед всегда подавался вовремя и обильный ужин всегда был готов, когда он приходили домой уставшим. Когда Пруди выздоровела, Демельза не цеплялась за свои вновь приобретенные полномочия, но их отношения уже никогда не были как между экономкой и посудомойкой. Единственным, кто подметил произошедшие изменения, стал Джуд, который сказал жене, что она становится дряхлой, как старая кобыла.

Все эти четыре дня Росс ничего не говорил Демельзе о ее стараниях, но когда он в следующий раз оказался в Труро, то купил ей алый плащ, который был в большой моде в шахтерских деревеньках Западного Корнуолла. Когда она увидела его, то потеряла дар речи - весьма для нее необычно - и понесла в свою спальню, примерить. Позже Росс подметил, что Демельза стала смотреть на него по-особому, словно взяла себе за правило предугадывать все его прихоти и желания, словно именно ради этого она и находилась здесь, а вот ему знать её желания было необязательно.

На место Джима Росс взял пожилого мужчину по имени Джек Кобблдик. Он был угрюмым человеком, медленно говорящим и соображающим, со свисающими рыжими усами с проседью, в которых вечно застревала еда, и тяжелой широкой поступью, словно переступал через воображаемую высокую траву. Демельза несколько раз чуть не нарвалась на неприятности, когда вышагивала по двору, поднимая свои длинные ноги в подражание Кобблдику.

В сентябре, когда сезон ловли сардин был в разгаре, Росс время от времени наведывался в Сол, глянуть на улов или прикупить полбочки для засолки, когда рыба оказывалась хороша. Однако Росс обнаружил, что Демельза, которой в свое время приходилось кормить большую и бедную семью, оценивала товар лучше него. Поэтому она иногда ехала вместе с ним на лошади или выходила пешком на полчаса раньше. Иногда Джуд тащился на паре волов, запряженных в покосившуюся телегу и скупал порченную рыбу за полгинеи, чтобы использовать ее в качестве удобрения при распашке земли.

От церкви Сола путь пролегал по Стиппи-Стаппи-лейн, выходя к узкому горбатому мостику и утопающей в зелени площади, окруженной сараями и коттеджами, составляющими центр деревушки Сол. В нескольких ярдах отсюда находилась высокая галечная отмель и мелкий вход в залив.

Рядом с отмелью стояли два огромных дома для разделки рыбы, там летом и концентрировалась промышленность деревеньки. Здесь рыбу отбирали и прятали в погреб на месяц или около того, пока жир и кровь не стекут, и её можно будет хранить и экспортировать в бочках на Средиземное море.

***

Ребенок Элизабет родился в конце октября. Роды оказались сложными и продолжительными, но она хорошо их перенесла и оправилась бы значительно скорее, если бы на следующий день доктор Чоук не решил пустить ей кровь. В результате она провела двадцать четыре часа в глубоких обмороках, встревоживших всех. Чтобы вывести её из этого состояния, потребовалось держать ей под носом огромное количество жженных перьев.

Чарльз был в восторге от события, и новость, что это мальчик, вывела его из послеобеденного оцепенения.

- Отлично, - сказал он Фрэнсису. - Молодец, мой мальчик. Я горжусь тобой. Значит у нас есть внук, а? Черт подери, это как раз то, чего я хотел.

- Ты должен Элизабет поблагодарить, а не меня, - невыразительно произнес Фрэнсис.

- А? Что ж, я думаю, свою лепту ты тоже внес? - Чарльз затрясся от внутреннего смеха. - Ничего, мальчик, я горжусь вами обоими. Не думал, что в ней это есть. Как собираетесь назвать отпрыска?

- Мы еще не решили, - угрюмо сказал Фрэнсис.

Чарльз вытащил свою тушу из кресла и вразвалку вышел в большой зал, оглядываясь вокруг.

- Ну-с, зачем далеко ходить, в нашей семье прекрасный подбор имен. Давай посмотрим, есть Роберт, и Клод... и Вивиан... и Генри. И два или три Чарльза. Чем плох Чарльз, а, мальчик мой?

- Пусть Элизабет решит.

- Да-да, она так и сделает, полагаю. Во всяком случае, надеюсь, что она не выберет Джонатана. Чертовски глупое имя. Где Верити?

- Наверху, помогает.

- Что ж, скажи, когда наследник будет готов встретиться с дедом. Мальчик, а? Молодцы, вы оба.

Слабость Элизабет отложила крестины малыша до начала декабря, а отметили их с меньшим размахом, чем хотелось бы Чарльзу. Присутствовало всего лишь восемнадцать человек, включая семью.

Дороти Джонс, жену кузена Уильяма-Альфреда, застали между беременностями, так что она присутствовала. Это была высохшая чопорная маленькая женщина лет сорока, с кислой, холодной улыбкой и предубеждениями, опережающими её реальный возраст. Она никогда не использовала слово "кишки" даже в личной беседе, какие-то предметы вообще не упоминала, невзирая на удивление большинства ее подруг. Последние две беременности сильно на ней сказались, и Росс подумал, что она выглядит высохшей и сморщившейся. Будет ли Элизабет когда-нибудь выглядеть так же? Первый ребенок, казалось, только придал ей привлекательности.

Она лежала на диване, куда ее перенес Фрэнсис. В камине трещал яркий огонь, языки которого прыгали в дымоход, как гончие на цепи. В большой комнате было тепло, и в глазах собравшихся играли отсветы пламени, а за окнами серый холодный день тонким туманом клубился под окнами. В комнате стояли цветы, и Элизабет лежала среди них, как лилия, вокруг которой суетились все остальные. Её прекрасная чистая кожа на руках и шее казалась восковой, но румянец на щеках горел сильнее обычного. Она была как цветущая лилия в оранжерее.

Они назвали ребенка Джеффри Чарльз. Сверток из голубого шелка и кружев с маленькой круглой пушистой головкой, бездонными синими глазами и деснами, как у тётушки Агаты. Во время крещения малыш не капризничал, а после не пискнув вернулся к матери. Образцовый малыш, воскликнули все в один голос.