* * *

Да, так все было и так все кончилось, мои благородные сеньоры и прекрасные сеньориты. Теперь вы знаете всю правду о жизни и любви Ромео Монтекки и Джульетты Капулетти.

Тогда, скорбя, я, конечно, еще не подозревал, что их имена станут нарицательными для всех влюбленных на просторах божьего мира… Что даже вы, мои друзья, будете охотнее слушать от меня рассказы об их жизни, чем о моих собственных, весьма замысловатых и причудливых приключениях.

Интерес публики… Что ж, перед этим богом, мы, рассказчики, всегда склоняемся как истово верующие перед Распятием.

Но вот, что странно, друзья, и чего я до сих пор не могу взять в толк…

Словом, после гибели Ромео и Джульетты мои отношения с прекрасной и трепетной Розалиной почему-то разладились. Моя красавица вдруг заявила, что это именно я виноват в гибели молодых влюбленных, именно моя застарелая похоть (!) явилась первопричиной их трагической кончины. Жаль, что никто этого не знает, что я ухитрился остаться выскочить сухим из воды…

Более того, еще через некоторое время, поднатужась умом, моя прелестница заявила, что я, Умберто Скорцетти, вообще не умею любить столь благородно и самозабвенно, как умел это делать Ромео Монтекки. Мол, меня в ней (Розалине!) интересует лишь ее стройное тело, прекрасное лицо и возможность заполучить в свои руки наследственное состояние. А вот душа ее (Розалины!), смутные желания и не явные устремления совершенно не интересуют!

Женская логика, друзья мои, во всей красе блестящих глаз и вишневых губ!

Смею напомнить, кто, как не сама Розалина придумала всю эту комбинацию с огнем в виде капитана Скорцетт и Ромео Монтекки в качестве дымовой завесы?

Я попытался ей указать, что если уж кто-то виноват — там мы оба, не только я один. Кроме того, отвечая на обвинения, я попытался ей объяснить, что если бы я хотел только ее душу, а не трепетное тело и прекрасное лицо, то меня бы звали не сеньор Умберто Скорцетти, а господин сатана!

В самом деле, кто, как не князь тьмы, прародитель зла, хочет от человека лишь его суть, презирая материальную оболочку? А, сеньора?

Мне самому эта шутка показалась смешной, но мой смех только окончательно все испортил. Розалина надулась и замкнулась передо мной как сундук скряги. Встречала меня все более и более холодно. У многих женщин, надо отметить, своеобразное чувство юмора, они будут с удовольствием язвить над каждым ближним, но когда смеются над ними — нет, не выносят.

Я не долго сносил ее лед, просто перестал приходить к ней, и всё. Я, Умберто Скорцетти, никогда не опускался до того, чтобы меня терпели! Твердо знаю — если ты не уважаешь себя, значит, и другие скоро перестанут испытывать к тебе это чувство.

Вот так, странным образом, любовь этих двух детей расстроила планы зрелого капитана жениться на красивой и богатой вдове, и зажить как обеспеченный горожанин в веселой Вероне.

А потом мой контракт с герцогом Барталамео Делла Скала закончился. Честно сказать, герцог оказался слишком прижимист в выплате жалованья. Даже намекал, зачем, мол, городской страже платить, если она и так не забывает себя на своей нетяжелой службе. Как такое стерпеть?

И я со своим отрядом подался в другой город, на другую службу. Судьба простого солдата, не знающего другой семьи, кроме боевых соратников, и других привязанностей, кроме знамени отряда, — видимо, это все, что мне суждено, решил я, покоряясь воле Господней…

Насколько я знаю, истинная история Ромео и Джульетты выплыла на божий свет случайно. Два года спустя падре Лоренцо крепко прихворнул и решил полностью очистить душу, исповедавшись во всех знакомому священнику. Тот исповедь принял, но, ужаснувшись, на всякий случай настрочил пространный донос в Святую Инквизицию. Оживающие покойницы — это как раз по их части, а его — оборони Бог! — рассудил сей почтенный, но не слишком ученый муж.

Лоренцо-то выздоровел, но дело уже завертелось по-новому. Хотя, мое имя опять не всплыло, падре Лоренцо благородно приписал всю вину себе. Мол, его грех, его расплата — другие тут не при чем.

Цепкие ручки инквизиции всем известны, и дело могло кончиться совсем плохо, если бы моему другу Лоренцо не посчастливилось помочь одному из чинов инквизиции в застарелой кожной болезни.

Благодарность не чужда даже суровым отцам-инквизиторам, поэтому он отделался сравнительно легко. Был сослан в глухой монастырь в горах, поразмыслить о грехах собственных и слабостях человеческих. Я знаю, ему даже разрешили продолжать свои медицинские опыты — его покровитель время от времени наведывался туда во избежание повторных симптомов. Кроме этого, отец Лоренцо практиковался на диких горцах и слыл у них чуть ли не святым. Вроде бы, в монастыре он прибывал не под своим именем, а был, ради сохранения тайны, наречен братией монахом Менделем. Точно не знаю, врать не буду…

Знаю, что его ученые изыскания не вышли за пределы монастыря, Святая Церковь умеет хранить секреты. Думаю, сложись у него все иначе, его имя было бы сейчас широко известно в медицинской науке…

Мы с ним больше никогда не виделись. А мир все-таки узнал подлинную историю двух влюбленных. Не удивительно, в инквизиции тоже встречаются длинные языки…

* * *

Теперь мне остается лишь добавить, что годы спустя я снова оказался в Вероне. Уже на службе у нового герцога Конгранде I, младшего брата Барталамео I, наследовавшего бразды правления старшего. Вот этот уж точно был истинный воин и настоящий аристократ! Не скупясь, платил своим солдатам тем, что брал у чужих! Да, веселое времечко…

Но я уже упоминал об этом.

Ах, да, Розалина, еще немного о ней… Когда я вновь очутился в Вероне, она уже была замужем. За одним из двоюродных братьев покойного мужа, кажется. Маленький такой, тощенький и кривоногий как степной наездник. Он сделал ей трех детей, а потом, по слухам, взялся объезжать кобыл помоложе…

Что делать, и с Розалины время взяло свою пошлину за жизненный путь. Былая красавица расплылась, подурнела, медовые губы скуксились, а вишнево-огненные глаза утонули в складках. Больше половины зубов во рту не хватало, эти дырки она залепляла белым воском, но все равно старалась улыбаться пореже.

В общем, хорошо, что я на ней не женился тогда, подумал я про себя. Женишься-то на красавице, а потом, в некий день, обнаруживаешь на другой половине кровати истинное чудовище!

Помню, опять очутившись в Вероне, я посетил фамильный склеп Монтекки. Потом навестил и склеп Капулетти. Принес цветы к их оградам и помолился за эти две души, что разлучила смерть, но небеса, наверное, соединили вновь.

Именно, помолился! В юности я не обременял себя Словом Божьим, а с годами начал ощущать проникновенность этого занятия, прибегая к нему все чаще.

Уж не знаю, какой вес имеет на небесах молитва старого солдата, но, полагаю, хуже от этого влюбленным не будет…

* * *

Я знаю, некоторые сейчас пытаются доказать, что никаких Ромео и Джульетты вообще не было. В пример приводится древнеримский поэт Овидий, описавший в «Метаморфозах» историю Пирама и Фисбы, что очень похожа на нашу. Потом упоминают сочинителя Мазуччо Салернитано, написавшего рассказ о Марьотто и Джаноцци. Дальше в ход идет известный Луиджи да Порто с его «Историей двух благородных влюбленных», Герардо Бальдиери с сочинением «Несчастная любовь Джулии и Ромео», знаменитый испанец Лопе де Вега с его пьесой «Розело и Джулия», а так же другие иностранные авторы — французы, англичане — всех не упомнишь. Мол, просто этот сюжет слишком яркий, запоминающийся, вот и кочует из века в век по страницам многочисленных сочинений. Поискать, так можно встретить его и в самоедской литературе, что высекается каменным резцом на ледяных глыбах. Просто их письмена до нас не доходят, так как в жарком климате быстро тают…

Не берусь спорить с учеными господами, что давно наловчились топить зерна истины в потоке своих речей. Приведу только одно, но бесспорное доказательство — ведь я-то есть! Вот я, живой свидетель, сижу перед вами! Или вы и в этом собираетесь усомниться?

Нет? Ну, хвала Господу…

Вот, пожалуй, и все, что я хотел и мог рассказать, сеньоры и сеньориты. Ни убавить, ни прибавить! — как сказал черт, плотно рассаживая на сковородке весь монастырь цесторианцев во главе с почтенным аббатом…

Альфонсо, мальчик, подай-ка мне костыль. Да подставь плечо, плут, чтоб я смог вытащить себя из этого глубоко кресла. Увы, сеньоры и сеньориты, без помощи мальчика Альфонсо я теперь не могу доковылять даже от таверны до дома, а уж кресла становятся на удивление глубже год от года…

На этом я с вами раскланиваюсь, остаюсь всегда искренне ваш и желаю благополучно здравствовать! Я, Умберто Скорцетти, неизменно к вашим услугам!