Она отмахнулась.

— Подожди, Умберто… А если бы Джульетта, скажем… Умерла! А? Вряд ли бы кто-нибудь стал ее искать!

— Тогда вряд ли, — согласился я. — Чего искать? Кладбище за городской стеной, его все знают…

— А они бы могли бежать. Тем временем!

— Ты имеешь в виду, Ромео с трупом Джульетты? — усмехнулся я. — Не знаю, согласится ли сам Ромео бежать в дальние страны в компании трупа. До сих пор мальчик не проявлял склонности к некрофилии.

— Фу, Умберто! Какие гадости ты говоришь!.. Нет, мы, женщины, конечно, сотворены из ребра Адама, но вы, мужчины, точно слеплены из ребра жеребца!

— Из глины, моя ненаглядная, всего лишь из глины… Именно поэтому вы, дамы, лепите из нас все, что угодно.

— Нет, правда, мой капитан! Сознайся, я придумала совсем не плохо. Джульетте совершенно незачем умирать. Надо сделать вид, что она как будто бы умерла, понимаешь… А влюбленные, тем временем, окажутся так далеко, где их уже никто не найдет…

— Придумано ловко, не спорю. Но как это сделать?

— Ну, ты же мужчина, ты и думай — как! — вывернулась она чисто по женски. — Когда ты отдаешь приказы своим солдатам, ты же не думаешь, как они будут их выполнять.

— Именно, что думаю! И никогда не отдаю приказов, выполнить которые невозможно.

— Невозможно и трудно — есть разница.

— Существенная, — согласился я.

— Вот и думай!.. Кстати, мой милый, как ты наказываешь своих новобранцев, покажи мне… — ее глаза томно прикрылись ресницами, а пальчики легко пробежали по моему животу, спускаясь ниже.

— Фу, Розалина! Какие гадости… — передразнил я. — Капитан Скорцетти, моя дорогая, не из тех, кто использует молодых солдатиков на потеху бесам… Впрочем, уж коль мне попался такой прелестный рекрут…

Я мягко провел ладонью по ее упругому животу, спускаясь в горячую, розовую впадинку между бедер…

И показал!

На этом наш разговор о влюбленных закончился. Но он почему-то запал мне в душу. При всей абсурдности предложения Розалины, что-то в нем было, я это сразу почувствовал.

Только, что?

Голову сломаешь…

* * *

Своими раздумьями я даже поделился с отцом Лоренцо, когда мы встретились с ним на следующий день и обосновались за столом в кабаке папаши Бензарио.

Против ожиданий, мой старый друг не рассмеялся, даже не улыбнулся наивности Розалины. От души хлебнул вина из глиняной кружки и глубоко задумался. Потом отставил кружку и коротко сказал мне:

— Пошли!

— Куда, падре? Мы же только что заказали свиные ножки.

— Пошли, пошли, сын мой… Сам поймешь!

Ничего больше не объясняя, Лоренцо привел меня в свою церковь. Повозился в углу. И тут, к моему изумлению, в одной из ниш открылся проход. Оттуда, из черноты, пахнуло холодком подземелья.

— Святой отец, да ты, никак, приглашаешь меня в преисподнюю?

— Не упоминай нечистого в Божьем Храме, — важно одернул Лоренцо. — То, что ты видишь, это всего лишь подвалы. Святая Церковь, Умберто, всегда имеет больше, чем выставляет на показ, — усмехнулся он.

Святой отец взял подсвечник с несколькими свечами, и мы по каменным, порядком выщербленным ступеням. Видно было, что здесь хаживали частенько.

Сами подвалы оказались сухие, просторные, своды укреплены кирпичной кладкой, пол из плит тесаного камня. Заметное колебание огоньков свечей показывало, что здесь, к тому же, хорошая вентиляция.

— Куда ты все-таки меня ведешь, падре?

— Помолчи…

Мы прошли несколько переходов, отделенных друг от друга кирпичными арками, и оказались в просторном зале со сводчатым потолком. Откуда-то сверху здесь брезжил свет.

Оглядываясь, я даже присвистнул от удивления. По стенам шли деревянные стеллажи с банками, склянками, колбами и реторами. В шкафах пылились древние на вид книги. На нескольких больших, массивных столах в беспорядке навалены те же книги, пучки разнообразных трав, медицинские инструменты, склянки с темными жидкостями, погашенные горелки и еще множество всякой всячины. Все это одинаково могла быть и мастерской алхимика, и обителью аптекаря, и…

Да, святой отец упоминал, что не оставляет занятия медициной, но я не думал, что он предается этому с прежним, юношеским пылом.

— Вот, Умберто, моя тайная обитель! — не без торжественности объявил Лоренцо, водружая подсвечник на ближайший стол.

— Однако, святой отец… Не удивительно, что у инквизиции возникают к тебе вопросы! Видели бы это отцы-инквизиторы… Пусть сорок чертей застрянут у меня в глотке — вопросов бы стало куда больше!

— Но они же не увидят? — забеспокоился он.

— Успокойся, Лоренцо. Ты меня знаешь, я никогда не имел склонности к доносительству. К тому же, не забудь, мы связаны общей тайной.

— Я ничего плохого не делаю, — пояснил он, тем не менее. — Лишь пытаюсь, по мере своих скромных сил, понять природу человеческих хворей. Облегчить страдания людей, Умберто, ничего больше я не хочу.

— Представляю, как бы ты облегчил отцов-инквизиторов, рассказывая им все это. У них, знаешь ли, свой взгляд на такие вещи… Они, видишь ли, смотрят в корень и умеют увидеть козни нечистого даже в форме детской игрушки, — поддразнил я.

— Путь познания, Умберто, всегда чреват тем, что сотни глупцов виснут у тебя на ногах, мешая идти! — ответил он важно. — Но я привел тебя не затем, чтобы дискутировать. Помню, ты всегда был далек от науки, и последующая жизнь солдата явно тебя не приблизила к ней… Стой здесь, Умберто, сейчас я тебе кое-что покажу… Умоляю, не трогай ничего на столах! Здесь встречаются очень ядовитые растворы, которые даже нюхать опасно!

Я к тому времени взялся за какую-то массивную бутылку зеленого стекла. Подумал, что наука — наукой, но должно же где-то быть и вино!

После предупреждения, я отпрянул. На всякий случай, заложил руки за спину.

Отец Лоренцо порылся на стеллажах и продемонстрировал мне небольшой темный флакон с высокой, плотно притертой крышкой.

— Вот! — сияя мясистым лицом. — Я нашел!

— Я в восторге, мой друг! А что это?

— Смерть!

— Гм… Признаюсь, я представлял ее себе несколько иначе…

— Не смейся, Умберто, не смейся… Это — ложная смерть! Выпив такую склянку, человек на трое суток, ну… не то, чтоб засыпает… Скажем так, производит полное впечатление мертвого. Он холодеет, биение крови у него не прощупывается, и вообще… Этот рецепт я вычитал в одном очень древнем папирусе из земли Египет. Там когда-то умели производить интересные превращения из живых в мертвые и обратно…

— И зачем? — хмыкнул я. — Тоже любили жениться тайно?

— Про это в папирусе ничего не сказано… Я-то думал, если инквизиция совсем уж на меня насядет, то избавлюсь от их внимания, разыграв собственную смерть. Но Джульетте сейчас нужнее, я понимаю.

Я внимательно рассматривал пузырек у него в руках. После его объяснений темная жидкость внутри казалась мне все более подозрительной. Мутная какая-то…

— Интересно, святой отец, а ты уже опробовал на ком-нибудь свое адское зелье?

— Пока еще нет.

— Однако…

— Вот как раз и попробуем, — доверительно улыбнулся он.

— Гм… Может, не надо?

— Почему? — искренне удивился святой отец. — Интересы науки, Умберто, выше наших ничтожных жизней…

— Да что б тебя черти сварили в твоей же колбе вместе со всей наукой! Чтоб тебя выпарили и перегнали в твоем же кубе! — не сдержался я. — А вдруг она не проснется? Или проснется, скажем, идиоткой… Знаешь, когда мой отряд разорял некий городишко в Ломбардии, один мой солдатик нашел в погребе у одного аптекаря запечатанную бутыль. Открыл, понюхал — запах вроде как винный. Ну, он и влил в себя добрую половину. Знаешь, и без того был ума не великого, а тут совсем спятил — метался по двору и кричал, что видит ангелов в разверзнутых небесах. Потом, бедняга, лег на землю и помер. Мы потом долго гадали, что же было в этой бутыли, но пробовать больше никто не стал…

— Нашел, с кем сравнивать! Тут — сеньорита Джульетта, девица благородная во всех отношениях, там — твой недоумок-бандит с копьем…

— Не бандит, а солдат, — поправил я. — Что же до Джульетты… После собственных похорон, знаешь ли, людям свойственно как-то меняться…

— Не замечал! — отрезал отец Лоренцо. — Идиоткой она будет, если не воспользуется моими научными изысканиями. Впрочем, есть решение, которое напрашивается само собой. Давай мы все расскажем Джулии, а уж она сама решит, соглашаться ей или нет. В конце концов, это касается ее больше, чем кого-нибудь…

— Да, это по-рыцарски, — усмехнулся я. — Переложить самое важное решение на самые хрупкие плечи!

* * *

Ох, не нравилось мне все это, ох, не нравилось!

Знаю по своему опыту, со смертью можно шутить, но лишь до тех пор, пока она не начинает шутить в ответ… А шуточки Старухи-с-косой, как правило, не отличаются большим изяществом, больше того, грубы и незамысловаты как речи крестьян в кабаке на ярмарке. Зато куда более… смертоносны!

— Джульетта, запомни! Выпив на ночь всю эту склянку, с утра ты уже не проснешься. Тебя похоронят… Ну, словом, положат в гроб, поместят в ваш фамильный склеп, где ты и очнешься спустя три дня. В это время, предупрежденный нами Ромео, уже будет ждать тебя в склепе и откроет гроб. После чего вы садитесь на лошадей, и погоняете так…

— Словно черти, обозленные побегом покойницы, несутся за вами! — вставил я.

Они оба не отреагировали на мою шутку, даже не оглянулись. Джульетта во все глаза смотрела на отца Лоренцо, а тот внятно, четко, с подробностями, излагал весь наш план.

Сознаюсь, еще раз слушая его со стороны, я поневоле усомнился в умственных способностях его авторов. Своих — в том числе. Но Джульетта отреагировала на удивление спокойно.