— Я тоже, — смущенно призналась Кэролайн, почувствовав, как порозовели ее щеки.

— Я рад. Очень рад, — сказал он и, решив, что настало время удивлять ее дальше своим кулинарным искусством, встал из-за стола, отнес использованные тарелки в раковину и через минуту вернулся с бело-голубым блюдом, на котором лежала утка в красном соусе и черные маслины. По краям блюда был разложен хрустящий картофель, посыпанный мелко порезанным луком. За этим последовал холодный салат «фризе», слегка приправленный зеленоватым соусом, чуть острый на вкус. Церемонно поставив блюда на стол, он открыл бутылку «Эрмитажа», терпкого красного вина из погребков Кот-дю-Рон, которое он специально выбрал для главного блюда. Кэролайн непроизвольно следила за тем, как легко и грациозно он двигался. Ей нравилась его уверенность, чувственность каждой его улыбки, каждого жеста. Почувствовав неожиданную потребность узнать о нем побольше, узнать, какой он в душе, Кэролайн спросила, не скучает ли он по Франции.

— Конечно, — ответил Жан-Клод. — Ведь там мои корни. И кроме того, Нью-Йорк так поверхностен.

Кэролайн рассмеялась.

— Палм-Бич провинциален, а Нью-Йорк поверхностен. Есть ли такое место, которое тебе понравилось бы?

Он тоже засмеялся.

— Не могу утверждать, что мне не нравится Нью-Йорк, — начал оправдываться он. — Просто в Нью-Йорке сами люди очень меркантильные.

— Почему ты так говоришь? — спросила Кэролайн. Те ньюйоркцы, с которыми ей доводилось встречаться, совсем не показались ей меркантильными.

— У меня очень часто возникает чувство, что меня используют. Это не очень приятное чувство, и оно не имеет ничего общего с тем человеком, каким я являюсь в действительности, — ответил он, а Кэролайн в это время пробовала сочное мясо утки, пропитанное соусом.

— И какой же ты человек?

— Человек сильных чувств и с традиционными ценностями, — сказал Жан-Клод.

Кэролайн внимательно посмотрела на него.

— Итак, ты исключительный повар, известный ловелас, и человек традиций? — Она рассмеялась, одновременно удивляясь, как на такой убогой кухне можно было приготовить такие вкусные блюда и как такой искушенный человек из Европы может декларировать обычные человеческие ценности.

— Я согласен с тем, что я «исключительный повар». Но несколько любовных связей не обязательно означают, что я ловелас, — поправил он ее. — И еще в определенном смысле в важных для меня вопросах я действительно человек традиций. Мне нужны корни, я хочу принадлежать кому-нибудь. Я хочу, чтобы кто-то принадлежал мне. Я с этим вырос. И здесь я нисколько не изменился.

— Это значит, что ты похож на своего отца? — спросила Кэролайн, отпивая вино. Она вспомнила Пьера и Шанталь, проживших вместе долгую счастливую жизнь. Может быть, такие отношения и имел в виду Жан-Клод? Такие, которым он был свидетелем с самого детства?

— Да, очень, — ответил Жан-Клод.

Кэролайн улыбнулась ему, опустив бокал.

— Извини, что я неправильно думала о тебе, — сказала она, сама не зная, стоит ли это говорить.

— Извинение принято. Чем больше времени ты будешь проводить со мной, тем быстрее поймешь, что я совсем не большой сердитый серый волк.

— Хорошо, тогда, может быть, просто волк?

— Послушай, Кэролайн, что ты скажешь на то, что с первого дня, когда папа рассказал мне о тебе, я начал о тебе думать? Думать об этой прекрасной молодой вдове, которая взвалила себе на плечи непосильный груз. Папа говорил, что ты никогда не развлекалась, никогда не встречалась с мужчинами после смерти мужа. Это меня очень опечалило, дорогая. Очень, поверь. И когда мы наконец встретились, я подумал, что, может быть, смогу вернуть тебя к жизни. Может быть, смогу доставить тебе радость. — Он немного помолчал.

Кэролайн чувствовала, как все ее барьеры расплавляются под воздействием вина и обаяния человека, сидевшего напротив.

— Видишь ли, от тебя мне нужно нечто большее, чем простой флирт, — просто сказал он. — Но ведь и ты чувствуешь то же самое, не так ли, Кэролайн? Неужели тебе не хотелось остаться со мной наедине так же сильно, как и мне?

Она смотрела в его зеленые глаза и чуть не позволила им соблазнить себя, а тут еще были прекрасная еда, Моцарт и сам Жан-Клод. Он был таким льстецом, таким очаровательным льстецом, что она уже даже не знала, где он серьезен, а где пускает в ход свои обычные уловки. И все же что-то в его тоне заставляло поверить ему.

— Просто не знаю… — нерешительно ответила она, не желая обсуждать с ним свои чувства. — Но если бы мне и хотелось, так что из этого? Ты живешь в Нью-Йорке, я живу в Палм-Бич. У тебя свой серьезный бизнес и активная общественная жизнь. У меня свое дело и ребенок, ради которого, как я думаю, восходит и заходит солнце. Я просто не представляю себе, как мы можем думать о «флирте», не говоря уже о чем-нибудь большем…

— Итак, ты признаешь, что тоже думала обо мне? О нас?

— Конечно, ты очень привлекательный мужчина, — призналась Кэролайн, взглянув наконец ему в глаза.

Они сидели молча, и в воздухе повисла напряженная тишина, наполненная эмоциями и желаниями. Когда музыка кончилась, Жан-Клод собрал тарелки и принес креманку с воздушным муссом, хрустящее лимонное печенье, маленькие самодельные трюфели, обсыпанные какао, и дымящиеся чашечки с кофе.

Они ели и пили молча, каждый был погружен в свои мысли, и теперь им трудно было сконцентрироваться на еде. Жан-Клод страстно желал близости с Кэролайн, в этом не было сомнения, но он прекрасно понимал, что она в замешательстве оттого, что их отношения могут стать серьезными, даже несмотря на то что ее тянуло к нему не меньше, чем его к ней.

Наконец Кэролайн удалось справиться с собой.

— Уже поздно, и мне пора идти, — сказала она, вставая и отодвигая стул.

— Пожалуйста, не уходи. Останься еще немного, — попытался уговорить ее Жан-Клод, бросив взгляд на помпезную кровать в глубине помещения, которая была видна и с кухни тоже.

Кэролайн просто физически ощущала эту кровать, такую близкую и заманчивую, она видела этого чувственного мужчину, желание в его глазах, она понимала, что прошло почти шесть лет с тех пор, как она последний раз занималась любовью.

— Нет, мне нужно идти. Так будет лучше для нас обоих, — сказала она.

— Только не для меня. Для меня это нисколько не будет лучше, — повторил Жан-Клод. Он протянул руку и коснулся ее лица. Как только его пальцы прикоснулись к ее щеке, она почувствовала как бы электрический разряд, пронзивший ее насквозь, — разряд, который она уже совсем забыла и который, как она думала, больше никогда не почувствует. Не в силах справиться с собой, она мягко убрала его руку и переплела их пальцы.

— Я просто не знаю, как выразить то, что я чувствую, — призналась она, в то время как их пальцы сплетались все крепче. — Я так долго говорила себе, что моя жизнь будет заключаться только в Джеке и в «Романтике любви». И больше ни в ком и ни в чем.

— Тогда послушай меня, Кэролайн. Мне просто необходимо еще увидеть тебя. Побыть с тобой.

Она посмотрела на их руки, жившие своей жизнью, ласкавшие друг друга и касавшиеся друг друга, и тихонько высвободила ладонь.

— Я еще не готова, — прошептала она неожиданно охрипшим голосом.

Как только она отстранилась, Жан-Клод шагнул к ней, и снова погладил ей лицо, затем волосы, затем его рука опустилась ей на спину. Кэролайн непроизвольно подняла голову, подставив ему обнаженную шею и позволив целовать ее.

— Жан-Клод, — прошептала она.

— Милая, такая милая, — шептал он хрипловатым от желания голосом, откинув назад ее шелковистые волосы и целуя ямку на ее шее.

— Нет, мы не должны… — Кэролайн чувствовала, как он становится все более настойчивым.

— Ты такая прекрасная, — продолжал Жан-Клод, не обращая внимания на ее слабые протесты, тонувшие в сладострастном ощущении его губ на коже.

Да, Кэролайн чувствовала себя прекрасной, впервые за все это время. Но она боялась оказаться в ситуации, которой не сможет управлять. Перед Жан-Клодом Фонтэном было трудно устоять, но ведь он жил и работал за много миль от Палм-Бич. Больше того, он уже был звездой и, как она сегодня узнала, собирался прославиться еще больше. И еще он имел хорошо задокументированную репутацию соблазнителя, менявшего женщин, словно они были очередным пунктом меню в его ресторане. Сначала актриса с Бродвея, потом эта суперзвезда рекламы, и на ней список не кончался. Не окажется ли Кэролайн лишь еще одним именем в этом списке — именем, которое этот соблазнитель пометит очередной галочкой? На самом ли деле она ему дорога? Можно ли уступать ему сейчас? Можно ли? Это будет трудно для нее. Ей придется лицом к лицу столкнуться со своими чувствами, иметь дело с той стороной своей личности, которую она так тщательно скрывала даже от себя. Кэролайн прекрасно понимала, насколько она уязвима и каким непереносимым для нее может оказаться разочарование.

«Нет!» — решила она вдруг. Нет. Сейчас не время. Она сказала ему правду: она была еще не готова. Ей хотелось остаться в коконе, который она свила для себя. Она хотела спокойствия, не хотела раскрывать свою душу, чтобы потом, возможно, оказаться обманутой. Несмотря на то что говорила Сисси, Джеймс до сих пор был ее единственным мужчиной в целом мире, единственным, с которым она могла заниматься любовью, единственным, кого она могла любить.

Кэролайн отстранилась от Жан-Клода и снова сказала, что ей пора идти. На этот раз он не останавливал ее.

Жан-Клод подал ей пальто и проводил на улицу, где остановил такси. Взяв руку Кэролайн, он поднес ее к своим губам и нежно поцеловал.

— Когда-нибудь, — просто сказал он, глядя ей в глаза, и его слова были понятны им обоим.

Он открыл дверцу такси, помог Кэролайн сесть и долго смотрел ей вслед, пока машина не скрылась во мраке ночи.