Кэролайн осталась одна, всеми покинутая, в этом храме, в котором они с Джеймсом поклялись любить друг друга до конца жизни и даже после смерти. Она повернулась к алтарю, опустилась на колени, сложила ладони и начала молиться.


Несколько дней после похорон Кэролайн потратила на то, чтобы упаковать модели судов, сделанные Джеймсом, подарить почти всю его одежду благотворительному обществу при пресвитерианской церкви и окончательно убрать и закрыть коттедж. Заливаясь слезами, Кэролайн попрощалась с Калебом и его женой, с Сисси, Филом и Дженни и одна отправилась в аэропорт. Теперь не будет никакого медового месяца, никакой поездки в Париж, не будет романтических ужинов вдвоем, ночных прогулок по набережной Сены, не будет любви под стрельчатой крышей маленького отеля. Они с Джеймсом планировали вернуться во Флориду и поселиться в маленьком отеле, пока не найдут квартиру в Палм-Бич. Но теперь его не было, и Кэролайн не знала, куда ей ехать, что делать. Сисси попыталась было уговорить ее переехать в Манхэттен, но Кэролайн чувствовала, что у нее не хватит сил освоиться в новом городе, особенно таком престижном и безжалостном, как Нью-Йорк. Фил и Дженни предложили ей остаться в Мэне, но она знала, что в Кэмдене ей трудно будет найти работу, потому что лето прошло и туристский сезон закончился. Поэтому она в конце концов решила вернуться в Лэйк-Ворт.

Она думала о том, что Флорида — ее родина. Там тепло, все улицы ей знакомы, и, несмотря на горькие воспоминания, там единственный дом, который хоть когда-нибудь у нее был. Там были друзья, такие, как Франческа и Селма, а самое главное, там была работа. «Элеганс» должен был открыться через неделю после Дня труда, и Кэролайн знала, что ее работа позволит ей содержать себя и ребенка. Кроме того, она рассчитывала на то, что будет занята. Даже несмотря на непредсказуемость поведения графини и всякие неприятности, она хоть как-то будет отвлекаться от своего горя.

Итак, она вернется во Флориду, но не к своим родителям, которые все еще жили в Порт-Сент-Луисе. Несмотря на то что они письменно выразили свои соболезнования, Эла и Мэри Шоу не было рядом с Кэролайн на похоронах Джеймса. Кэролайн лучше вернется в свою комнатку у Селмы, каморку, которую она называла домом, пока не встретила Джеймса Годдарда и пока они не полюбили друг друга.


На третий день после возвращения в Лэйк-Ворт Кэролайн позвонили из-за океана.

— Это графиня, — сказала Селма, которая ответила на звонок.

«Тамара заканчивает свой летний сезон в Европе и поэтому звонит, — подумала Кэролайн. — Она собирается дать тридцать три поручения, которые следует исполнить немедленно! Прямо сейчас! Без отлагательства! До того, как она вернется в Штаты и снова откроет «Элеганс»».

Кэролайн с усталой улыбкой взяла трубку, приготовившись услышать, что надумала графиня. Она надеялась, что та загрузит ее работой настолько, что она забудет про все. Надеялась, что ее будут критиковать, поправлять и заставлять все переделывать. Это было бы спасением. Настоящей терапией ее нервов. И конечно же, ей были нужны деньги. Те несколько сотен долларов, которые были на их общем счету с Джеймсом, оставались теперь единственным подспорьем для Кэролайн. Она не раз вспоминала тот чек, который им подарили на свадьбу и который Джеймс уничтожил. Эти деньги ничего не значили для него, но для нее теперь они могли оказаться спасением. Десять тысяч долларов — это хорошая сумма. На них можно было купить уверенность в ближайшем будущем, а также одежду и еду для ребенка. Если бы Джеймс не был таким импульсивным…

Кэролайн тщательно следила за ходом своих мыслей. Она не могла себе позволить сожалеть хоть о чем-нибудь… ни о чем, что касалось их брака с Джеймсом.

В трубке раздался голос Тамары, приглушенный расстоянием, и даже прежде, чем Кэролайн смогла поздороваться, графиня полностью захватила инициативу.

— Ах ты, скромница! Вышла замуж бог знает где, даже не устроив настоящего торжества! — прокричала графиня. — Мне каждую неделю в Лондон присылают «Яркие страницы» — и вдруг что я вижу? Скромное сообщение о твоей свадьбе! С Джеймсом Годдардом!

— Графиня, я должна кое-что… — начала Кэролайн.

Но Тамара ее не слушала.

— Скажи мне, какого черта ты делаешь снова в Лэйк-Ворте? Ведь ты теперь просто неприлично богата, — продолжала она. — Я позвонила по номеру в Мэне, который ты дала мне, но там почему-то назвали твой старый номер!

— Графиня, я должна кое-что сказать вам… — Кэролайн снова попыталась вставить хоть слово.

— Нет, Кэролайн, дорогая. Это я должна кое-что сказать тебе! Поэтому и звоню! Ты не единственная счастливая новобрачная в мире. Я тоже успела выйти замуж! За герцога, никак не меньше! — Тамара рассмеялась, довольная сюрпризом. — Ты теперь можешь называть меня герцогиней, Кэролайн! Тебе не кажется, что это просто здорово?

Это действительно было здорово. Кэролайн прекрасно понимала, что графиня была более чем на седьмом небе, но ей было не до того, чтобы разделять чужое счастье. Только не сейчас. Может быть, позже… Она сумела выдавить из себя что-то вроде «поздравляю», а Тамара, не слушая ее, продолжала распространяться насчет богатства герцога, его владений, древности его титула, запутанности его семейного древа, о его особняке на Белгрэйв-сквер, вилле на юге Франции, острове в Эгейском море, поместье в Кенте… и о его страшной неприязни к американским деловым женщинам. Герцог придерживался традиционных взглядов на работающих женщин и полностью соответствовал представлениям графини о мужчинах.

— И поэтому как мне ни жаль, но придется расстаться с «Элеганс», — сказала Тамара, нанося смертельный удар Кэролайн. — Ферди не нравятся такие заведения. Он уверен, что я не буду скучать по своему магазинчику, потому что у меня будет достаточно благотворительной деятельности и мне придется отныне вести довольно активную общественную жизнь.

Кэролайн просто не верила своим ушам, она никак не могла постичь, что, потеряв мужа, она сразу же теряет еще и работу.

— Вы не открываете «Элеганс»? — тихо спросила она, а ее глаза наполнились слезами, как это происходило почти постоянно со дня гибели Джеймса. Ее голос дрожал. — Вы и впрямь закрываете магазин?

— Только не надо сентиментальничать, Кэролайн, — рассмеялась Тамара. — Прекрасно знаю, что тебе приходилось порой несладко, когда ты работала у меня, и ты периодически начинала подыскивать себе другую работу. Теперь у тебя есть все возможности — ты даже можешь пойти к этой крысе Селесте, если захочешь. Но ничего не говори ей, пусть она сама узнает, что она, пусть и графиня, замужем за сожителем, у которого нет за душой ни гроша, а я герцогиня и имею хорошо обеспеченного муженька. Так что иди и работай на нее, если тебе хочется. Я разрешаю и благословляю тебя. Ты чувствуешь, дорогая, как благотворно повлияло на меня это замужество?

Кэролайн почувствовала слабость в ногах и дурноту. Горло пересохло, в желудке появились спазмы, что совершенно не было похоже на ее обычное утреннее недомогание. Она надеялась, что ослышалась или неправильно поняла слова графини.

— А что насчет аренды? — голос Кэролайн звучал как чужой. — Как ваши клиенты? И все товары?

— Я найду реализатора, кроме того, надеюсь выгодно сдать помещение, — ответила Тамара. — Я уже провела предварительные переговоры с компанией недвижимости, чтобы мне подыскали арендатора. А что касается клиентов, Кэролайн, — они могут отовариваться где им заблагорассудится, если, конечно, хотят выглядеть посредственно. Например, у Селесты. Что же касается оборудования, я собираюсь списать его. Тогда я получу скидку. Но в любом случае, теперь у меня есть Ферди. А у тебя — этот красавчик Джеймс Годдард. И ради Бога, Кэролайн, неужели ты и в самом деле хочешь работать? Ведь теперь тебе придется участвовать во всей этой дурацкой благотворительности, а на это нужно время, поверь моему слову. Ты только представь себе, сколько денег у этих Годдардов!

— Да, Годдарды, — печально произнесла Кэролайн. Их деньги вряд ли принесут ей счастье. Да и что стоили все их богатства даже тогда, когда Джеймс был жив и нуждался просто в их любви и поддержке? Они даже не снизошли до того, чтобы проявить хоть немного понимания и сочувствия по отношению к Кэролайн. О каких деньгах может идти речь, если они сначала оскорбили ее, а потом отвернулись от нее и заявили, что больше никогда в жизни не хотят ни видеть ее, ни слышать о ней, а просто вычеркнули ее из своей жизни? Они даже не захотели выслушать важную новость — что у них с Джеймсом должен быть ребенок.

— Графиня, я должна кое-что рассказать вам, — Кэролайн наконец смогла говорить более или менее твердым голосом. Она поведала Тамаре о несчастном случае с Джеймсом и о ребенке.

Графиня была просто потрясена печальными новостями, которые сообщила ей Кэролайн, и, как это случалось не раз за те месяцы, когда Кэролайн работала у нее, Тамара показала себя со своей лучшей стороны, проявив понимание и искреннюю заботу о ней. Не раздумывая ни секунды, она предложила — нет, даже стала настаивать, — чтобы Кэролайн немедленно отправлялась в Лондон и жила у них с герцогом, пока не родится ребенок. А возможно, и дольше.

— Нет, я не могу, — ответила Кэролайн, поблагодарив графиню за ее доброту. — У меня нет денег на билет на самолет. И даже если вы мне их вышлете, я все равно не смогу все время жить за ваш с герцогом счет. Считаю, что мне лучше остаться во Флориде. Здесь у меня друзья. В клинике есть все мои данные, что очень пригодится, когда родится ребенок. А самое главное — здесь мой дом.

Не успев произнести это слово, Кэролайн с горечью подумала, что раньше ее дом был там, где Джеймс. А теперь Джеймса не стало…

* * *

Кэролайн потеряла мужа, работу и всякую надежду на нормальные отношения с родителями Джеймса. Все эти несчастья свалились на нее одновременно, и, сломленная судьбой, Кэролайн целые дни проводила в постели. Она не могла ни есть, ни спать, а иногда наступали такие моменты глубокого отчаяния, что она начинала просить Бога, чтобы он забрал ее, как забрал Джеймса. Она лежала без сна в своей комнатушке у Селмы, охваченная горем и болью потери единственного человека на земле, который действительно любил ее, потрясенная сознанием того, что больше никогда не заглянет в дорогое лицо человека, которого она любила больше жизни. Она больше никогда не обнимет его, не поцелует, не будет заниматься с ним любовью. Она никогда не почувствует шелковистость его волос, не услышит его голос, не посмеется над его шутками, не ощутит вкус его кожи.