Мари хотя и не отвечала на это, но, пожимая руку Леона, она хотела выразить этим пожатием если не обещание, то по крайней мере благодарность. Она старалась жить так, как живут другие, чтобы не огорчить маркиза.

— Вам необходимо, Мари, не говорю развлечься — это еще невозможно покуда; но заполнить время, чтобы по возможности удалить от себя гнетущие и разрушающие вас мысли; вы любите музыку — она благодатно действует на душу — я взял ложу в театре; мы будем ездить каждое представление в оперу, это заставит вас провести несколько часов не со мною одним. Ложа наша довольно закрыта, следовательно, вы не рискуете быть узнаны, а тем не менее вечера пройдут для вас незаметнее.

— Благодарю, друг мой! Я согласна.

— Я еще никогда не любил женщину, подобную вам, — говорил Леон, — и до сих пор тратил жизнь только на эфемерные связи. Вы первая овладели моим сердцем, и я не знаю, каким образом доказать вам мою любовь. Требуйте же от меня этих доказательств, требуйте жертв, каких хотите, я не остановлюсь перед ними, лишь бы только мое имя не было вам ненавистно! Но улыбнитесь же мне, назовите меня братом.

— Брат мой, вы добры, повторяю вам, — сказала Мари, невольно тронутая его словами, — будущее, может быть, вознаградит вас.

Два дня Эмануил находился уже во Флоренции, когда Леон и Мари, оставив Марианну в их загородном домике для окончательного устройства, отправились в город с намерением провести вечер в театре. Ложа, занимаемая ими, была в бенуаре и так закрыта, что Мари, усевшись в глубине ее, оставалась невидимою для любопытных взоров зрителей.

Эмануил тоже был в театре. Он не знал, как относится Мари к Леону. Он знал, что она бежала с ним, следовательно, мог предполагать, что она любила де Грижа, который, гордясь этой любовью, непременно будет стараться показываться с нею повсюду. Влекомый тайным предчувствием, де Брион случайно обратил внимание на скрывающуюся женщину и, один из всех, узнал ее.

— Это она! — проговорил он, побледнев и стараясь не быть видимым ею. — Она! Мари! Она! За которую я отдал бы половину своей жизни и которая теперь, бросив меня, сделалась достоянием другого.

В одно мгновение пронеслись в его памяти два последние года, и каждый день этих двух, полных счастья лет, оживая в его воображении, раздирал ему сердце. Между прошедшим и настоящим была целая бездна страданий.

Де Брион, бледный как мертвец, стоял неподвижно, прислонясь к стене в глубине ложи; широкие поля шляпы бросали какую-то мрачную тень на его фигуру, а правая рука, поднесенная ко рту, казалось, хотела удержать крик, готовый вырваться из его растерзанной груди. Но как он ни был скрыт темнотою ложи, взор его, устремленный на Мари необыкновенной силой магнитизма, не мог не обратить на себя ее внимания.

И действительно, Мари скоро повернула голову — и взоры их встретились. В одно мгновение она узнала мужа, и холодная дрожь пробежала по ее телу. Она не поверила действительности и, приписывая это ужасное видение следствию одной и той же мысли, пробовала отвести глаза от страшного призрака; но, увы! Влекомая не сходящим с нее взором, она снова обращалась к нему. Ужас Мари не остался не замеченным Леоном: он наклонился к ней и спросил, что с нею.

— Ничего, ничего, — отвечала она, не поворачивая головы, как бы не имея силы оторваться от взора мужа, взора мрачного — как преступление, и грозного — как угрызение совести.

— Это он! Это он! — проговорила она едва внятно.

И леденея от ужаса, она вообразила, что если не скроется тотчас же, то Эмануил придет к ней и убьет ее, прежде чем она успеет сказать слово в свою защиту. Собрав все силы, она обратилась к Леону и сказала:

— Уедем отсюда, уедем скорее.

— Что с вами? — повторял он.

— Ничего, ничего, — отвечала она задыхающимся голосом, — но скорее отсюда!

Леон бросил взгляд туда, куда смотрела Мари, но Эмануил еще ближе прижался к стене и, закрыв лицо руками, остался им не узнанным.

Однако де Гриж, видя, что г-жа де Брион становилась бледнее и бледнее, проворно накинул плащ на ее плечи, взял ее под руку и повел или, правильнее, потащил ее за собою.

Де Брион, заметив это, тоже вышел из своей ложи и, сбежав раньше них к подъезду театра, взял за руку первого попавшегося мальчишку — которых в Италии всегда много в тех местах, где можно добыть копейку, — отвел его в сторону и, указав ему на Леона и Мари, садящихся в карету, сказал:

— Беги за этой каретой и вернись сказать, где она остановится. Я жду ответа, вот тебе 10 франков.

Мальчишка тотчас же подбежал к отъезжающей карете; поговорил с кучером, вскарабкался на козлы и через минуту возвратился к де Бриону.

— Уже? — спросил он.

— Исполнил.

— Ты узнал адрес?

— Кучер, сказав мне его за три франка, избавил меня от необходимости бежать за ним; вот подробности: брат и сестра, но, как полагают, любовники; они прибыли сюда дня четыре назад и живут теперь на улице Паулино, № 3.

— Спасибо, — мрачно проговорил Эмануил, бросая ему еще несколько монет.

Мальчишка поцеловал руку де Бриона и побежал к фонарю, чтоб пересчитать заработанную сумму.

Едва живая, приехала Мари в свою квартиру; выходя из кареты, она пристально оглядывала улицу, как бы боясь еще раз увидеть призрак, смутивший ее в театре; но ни души не было на улице. Однако с каждым шагом вперед — на лестнице, в комнатах — воображение рисовало ей тень мужа, и тяжелые занавеси окон, казалось ей, скрывали в своих складках это мрачное видение.

Леон приставал к ней с расспросами о причине этого беспокойства, этой бледности; но Мари, словно боясь звуков своего собственного голоса, хранила упорное молчание.

Сначала она возымела мысль уехать в тот же вечер в Рим, но потом подумала, что сам Бог посылает его, что ей не уйти от его преследований, и Мари объявила Леону, что она чувствует себя дурно, и просила его оставить ее с Марианной. Оставшись наедине со своей няней, она сказала ей:

— Он здесь, Марианна.

— Кто? — спросила старушка.

— Эмануил, муж мой.

При этих словах ужас объял старую няню.

— Где ты видела его, дитя мое? — спросила она.

— В театре.

— Ты ошиблась.

Мари отрицательно покачала головою; у нее не было сил отвечать.

— Что будет? Бог мой! Бог мой! Что будет? — повторяла в испуге Марианна.

— Что Богу угодно, — с покорностью проговорила Мари.

— Уедем, завтра же уедем, — советовала старушка.

— Зачем, добрая няня, — этим мы только отсрочим исполнение суда.

— Что ж остается делать?

— Ждать…

— И надеяться, — добавила старушка.

Мари опустила голову на грудь, и из ее глаз потекли слезы — упав на колени, она благодарила творца за эти слезы — они облегчали, по крайней мере, боль и страдание сердца. Марианна подняла ее с пола, раздела и, взяв на руки, положила на постель, как кладут больного ребенка. Долго смотрела старуха на эту бледную головку, на исхудалые щеки, которые еще недавно цвели так роскошно, были так свежи, — и сколько любви и грусти было в этом молчаливом созерцании.

Бедная Мари! Не в ее силах было вынести эти беспрерывные муки. Через несколько минут щеки ее покрылись ярким румянцем, и лихорадочный сон овладел ею. Часа два спала уже Мари, как Леон осторожно вошел в ее спальню. Марианна сидела у изголовья госпожи своей и молилась.

— Что с нею? — спросил шепотом молодой человек.

— Она устала, это пройдет, — отвечала Марианна.

Леон опустился на колени и, прижав к губам своим руку Мари, заметил, что рука ее горяча.

— У нее лихорадка, — сказал он.

— Кажется.

— Что-то необыкновенное случилось с нею сегодня; она не говорила тебе?

— Нет.

В эту минуту Мари открыла глаза: сжигаемая лихорадкой, она силилась улыбнуться Леону; но вдруг, как бы припомнив что-то, она приподнялась с кровати и, обращаясь к Леону, спросила:

— Который час?

— Два часа, — отвечал он.

— Никто не приходил за мною?

— Кто же мог бы прийти в это время?

— Правда, — проговорила она, склоняясь на подушки, — еще рано.

— Что вы хотите сказать, Мари? Боже! Что значат ваши слова? Мари, вы бредите?

Вместо ответа она протянула ему руку и закрыла глаза, как будто прося его оставить ее. Леон удалился; не понимая ничего, он не ложился спать и с нетерпением ожидал утра, в надежде узнать причину внезапной перемены, совершившейся с г-жою де Брион. Марианна просидела всю ночь у изголовья больной; одна только Мари спала, но сон ее был мучителен и тревожен.

Рано утром Мари проснулась, встала с кровати, на цыпочках подошла к окошку, открыла занавес и стала смотреть на улицу, Там, как и вчера, не было того, кого она так боялась увидеть. Приписав игре воображения вчерашнее видение, она оделась.

Леон вскоре пришел к ней, и утро началось, как обыкновенно.

Однако бедная женщина, словно предчувствуя несчастье, но не смея говорить о нем, была в невыносимо тревожном состоянии. Малейший стук заставлял ее вздрагивать, лицо беспрестанно покрывалось румянцем, кровь подступала к голове и ослепляла ее глаза, так что она принуждена была закрывать их и оставаться долгое время в таком положении. Леон видел все это, но не понимал ничего; он предлагал ей прогулку, но Мари, боясь встретиться где-нибудь за углом с грозным призраком, не соглашалась с его предложением. Целый час прошел таким образом.

Г-жа де Брион, казалось, следила за движением стрелки: каждая прошедшая минута подавала ей надежду и приводила ее к заключению, что она ошиблась вчера, что это был не он, не Эмануил; потому что она считала его неспособным откладывать мщение.

Десятый, одиннадцатый, двенадцатый час прошли один за другим и не принесли за собою ничего нового. Понемногу спокойствие закрадывалось в ее душу, и она согласилась даже сесть за поданный завтрак, не столько из необходимости в пище, сколько из желания войти в реальность жизни. Но и десяти минут не просидели они за столом, как слуга вошел с докладом, что какой-то господин желает видеть Леона.