Александр Дюма-сын - Роман женщины

— Маркиз де Гриж, вы любите меня? — сказала Мари.

— Больше всего на свете.

— И вы принесете мне все жертвы, какие я от вас потребую?

— Все.

— Без исключения?

— Разумеется.

— Клянитесь!

— Честное слово!

— Ну, так мы не должны более видеться.

— Обдумали ли вы ваши слова? И понимаете ли, что вы требуете?

— Вы клялись мне.

— Но ведь это измена.

— Так вы отказываете в моей просьбе?

— Лучше требуйте жизни!

— Но если я говорю вам, что это необходимо.

— Я отвечу вам, что люблю вас!

— Да ведь эта любовь — ваше преступление и мое несчастье.

— Что за дело! Сегодня вы требуете, чтоб я согласился не видеть вас более… знаете ли вы, что такое требование может свести с ума?

— Я вас считала и благороднее и великодушнее. Вы не знаете, что я выстрадала в эту ночь! Вы забыли, кажется, что есть в мире другой человек, который имеет право потребовать от меня отчета, и это право дано ему самим Богом. Вы забыли, что у меня есть дочь, которая должна будет краснеть за свою мать, если последняя будет продолжать свое заблуждение? Итак, ради всего святого для вас, ради вашей матери, которую вы любили, ради моего счастья, которое вы потрясли в самом основании, я на коленях умоляю вас — не губите меня! Быть может, еще есть время; я буду молиться за себя и за вас — и Бог простит нас. Всюду, где бы вы ни были, моя молитва будет с вами; я буду вас всегда считать моим другом… но забудьте только этот роковой день… в противном случае, клянусь вам, я умру от вечной муки.

Леон ходил большими шагами по комнате и, приложив руку ко лбу, повторял про себя: «Она не любит меня, решительно не любит!»

— Леон! — продолжала бедная женщина, вставая перед ним на колени. — Не губите меня, умоляю вас! Что значит для вас одна пощаженная жертва? Вы встретите в жизни лучше меня и более способных любить вас. Вы молоды и добры, вы можете найти женщину, которая полюбит вас, которая сделает вас счастливым — тогда как я не в состоянии дать вам ни того, ни другого. Кто бы ни была она, я буду молиться и за нее, и дочь моя будет лепетать ее, ваше и мое имя в своих невинных молитвах. Согласны ли, Леон, не так ли? Вам понятны мои слова? Вы уедете? Вы забудете меня?..

— Но для чего? Зачем? — повторял расстроенный и огорченный Леон.

— Зачем? Для чего? — отвечала Мари, стоя на коленях. — Зачем? Я и сама не знаю, как не знала вчера, что я делала. О, если бы вы могли знать, что происходило во мне, — вы бы сжалились надо мною. Когда я очнулась от этого страшного забытья, в которое мы впали оба, — я обезумела. Я хотела умереть, потому что мне казалось невозможным мое падение, как невозможно продолжение нашей связи. Я утешала себя, думая, что вас тронут мои слезы, мое отчаяние, вы поймете мои мучения и оставите меня. Да, вы уедете, уедете завтра, сегодня, сейчас!

— Куда вы хотите, чтоб я уехал, Мари? Как вы хотите, чтоб я жил без вас? Еще вчера вся моя будущность зависела от одного вашего слова, и вот, когда она улыбнулась мне, сегодня вы требуете, чтоб я отказался от того, что было предметом моих долгих и пламенных желаний! Подумайте, ведь вчера еще вы говорили, что любите меня; а сегодня — вы гоните меня и гоните именно тогда, когда в вас одной заключается все мое благо, моя вселенная, моя жизнь, когда я люблю вас до безумия!

— О, если бы дело шло только обо мне, собственно о моем счастье, я бы не задумалась пожертвовать им для вас, Леон, но ведь вы знаете, что с моей жизнью связаны три существования и ими я не вправе жертвовать! И за них-то я должна отвечать перед людьми и перед Богом. Будьте же добры и великодушны, забудьте меня; и за это, кроме Эмануила, я буду любить вас более всего в мире!

— Так вы все еще любите этого человека?

— Да, да! Я люблю его!

— И вы признаетесь в этом предо мною, вы говорите это мне! Боже мой! Когда я люблю вас до того, что готов пожертвовать за вас всей жизнью!.. Когда еще вчера вы были моею?.. Но кто же вы после этого, Мари?

— О, пощадите! Пощадите меня! — повторила бедная женщина, не находя более слов к убеждению де Грижа.

— Так вы не знаете, что такое моя любовь? — продолжал Леон вне себя. — Вы не знаете, что она убьет меня, если не погубит нас обоих? Вы не знаете, что со вчерашнего дня я брожу как безумный, хочу только одного, чтобы вы были моею и теперь, и потом?.. И вы требуете, чтоб я решился не видеть вас, и требуете этого во имя мужа, которого я ненавижу так же, как вас люблю! Кто же, если не он, отнял вас у меня? Кто разбил и мои радости и мои мечты? Кто в продолжение двух лет заставлял меня страдать? Кто довел меня до отчаяния? Кто, наконец, теперь, когда вы уже отдались мне, становится опять между нами? Опять он, все он, всегда он! Так поймите же мою ненависть к нему и поверьте, что если вы, из любви к нему, оттолкнете меня — я убью его.

— Боже мой! Что я наделала?

— Вы не знаете, что такое жизнь, Мари; вы не знаете, что есть страсти, с которыми шутить опасно: они, как молния, смертельно поражают тех, кто дерзнет к ним прикоснуться. Неосторожная!.. Нет! Вы моя, Мари! И я не отступлюсь от вас, хотя бы мать моя прокляла меня из своей могилы.

— Хорошо, — произнесла холодно Мари, поднимаясь, — я умру — вот и все!

И в голосе ее было столько решимости и твердой воли, что Леон отступил от нее. После этого Мари, казалось, успокоилась. Леон подошел к ней.

— Оставьте меня, милостивый государь, — сказала она. — Я просила, умоляла вас всем, что есть святого и в этом и в другом мире; как осужденная, я ползала перед вами на коленях, со слезами вымаливая покоя себе и моей дочери, которая вам ничего не сделала, и в вас достало подлости отвергнуть мои мольбы! Стыдно вам, это низко!.. Оставьте меня!

Леон чувствовал себя униженным.

— Простите меня, Мари! — наконец, проговорил он со слезами. — Простите мне мою любовь, это она внушила мне такие слова.

— Горячка вашей любви пройдет скоро, и тогда вы сами забудете меня. О, тогда не нужно будет умолять вас уехать, вы и без просьбы оставите меня как жертву стыда и отчаяния. И вот какая будущность грозит мне за одну минуту увлечения, до того странную, что если бы вы, без совести, без раскаяния, не пришли напомнить мне об этом — я сама сомневалась бы в действительности. Что я вам сделала? Без вас жизнь моя была бы безукоризненна и спокойна, тогда как теперь?.. Я должна краснеть перед отцом, мужем, перед дочерью — не говоря уже о Боге; я потеряла право умолять его!

— Простите же меня, — говорил Леон, — простите! Я исполню вашу волю, но не требуйте от меня безотлагательного повиновения. Вы не захотите ведь, чтоб я лишил себя жизни? Но я не ручаюсь в противном, если разлучусь с вами; не будьте же жестоки, Мари; позвольте мне остаться. Я готов не говорить вам о моей любви; готов видеть вас изредка, чтобы только поцеловать вашу руку, и с этим мгновением переживать дни. Но если вам нельзя будет уделить мне и этого мгновенья, я буду грустить и грустить молча — вот что обещаю я вам, только не гоните меня, ради Бога, не гоните!

Мари не отвечала. Закрыв лицо руками, она плакала.

Леон, видя ее слезы, встал перед нею на колени.

— Вы прощаете меня? — спросил он.

Она протянула ему руку.

— Да, я прощаю вас, потому что теперь я подчинена вашей воле, вашему капризу. Вы можете погубить меня одним словом, сказали вы, следовательно, я должна исполнять все ваши прихоти. Встаньте же и делайте со мною, что хотите.

— О, как вы огорчаете меня, Мари.

— Послушайте, Леон, — продолжала она, вытирая слезы и стараясь успокоиться, — скоро пять часов — Эмануил сейчас приедет; вы понимаете, какую пытку я должна буду вынести, если он застанет вас здесь и увидит мое волнение? Придите лучше в другой раз: завтра, если хотите, но теперь, ради любви ко мне, оставьте меня.

— Прощайте же, — сказал Леон.

И только он успел уйти, как силы оставили Мари, и она, без дыхания, упала в кресло. Эти волнения убивали молодую женщину — она не привыкла к ним.

Не прошло и четверти часа после ухода Леона, Эмануил вошел к ней в комнату. Как всегда, он поздоровался с нею, поцеловав ее, и сказал:

— Де Гриж был здесь?

— Да, — отвечала она, проникаясь ужасом.

— Я встретился с ним, и так как давно уже не видел его, то и пригласил его сегодня обедать с нами.

— Он принял твое приглашение?

— Нет.

Мари ожила.

— Но, — возразил Эмануил, — он дал слово прийти завтра.

Бедная женщина побледнела как полотно.

— Тебе неприятно его присутствие? — спросил де Брион.

— Нет, — проговорила она, силясь улыбнуться. — Все, что бы ты ни сделал, друг мой, мне не может быть неприятно.

И снова опускаясь в кресло, она прибавила:

— Боже мой! Если я страдаю так теперь, что же ожидает меня в будущем?

На другой день лишь только Эмануил уехал, Мари писала Леону следующее:

Не подписывая записки, она запечатала ее и позвала Марианну.

— Добрая няня, — говорила Мари, дрожа всем телом, — ты должна будешь отнести это письмо.

— Хорошо, дитя мое.

— Но чтоб никто не знал этого.

— Кому же отдать его?

— Де Грижу.

— Де Грижу? — подхватила старушка, угадывая по бледности своей госпожи происходившее в ней и содрогаясь, в свою очередь.