К несчастью, в жизни де Грижа было много праздных часов. Юлия повторяла ему беспрестанно о своей любви и предлагала ему — зная наперед, что он откажется от ее предложения, — удалиться от света и поселиться в каком-нибудь уединенном поэтическом уголке; но Леон сознавал, что жизнь его не могла слиться с жизнью такой женщины. Он, жалея бросить Юлию, невольно впадал в такие рассуждения: «Эта бедная женщина, оклеветанная всеми и даже мною, ибо я никогда не пропускал случая поглумиться над нею, — отдалась мне, чтобы развлечь меня, чтобы избавить меня от впервые посетившего меня горя; она полюбила меня… Неужели же я могу отплатить ей за это забвением? Да и что я буду делать потом? Жизнь, какую я веду с нею, не единственная ли в моем положении, в которой еще хоть сколько-нибудь проглядывает счастье?»…

Рассуждая таким образом, Леон не мог не сознавать, что счастье на самом деле было далеко от этой ненатуральной жизни. В несколько мгновений, в которые он надеялся получить руку Мари, чувства, вспыхнувшие в груди его, были совсем не похожи на те, которые он испытывал и которые показали ему иное существование, сулящее иное счастье. Тогда он заглянул в свое прошедшее и сознался, что оно было печально и бесцветно. И подумал он: «К чему все это?» Уносясь мыслью в будущее, он рисовал себе в воображении жизнь светлую и спокойную. Как путник, сбившийся с дороги, усталый от восхождений и спусков по скалистым горам, он заметил, что есть другая дорога, лежащая по тенистому берегу прозрачного ручья, и, к счастью, еще не ушло время, он еще может подойти и выкупаться в прозрачных струях этой воды, чтоб освежить и возобновить бесполезно потраченные силы в утомительном и скучном путешествии.

Невозможность осуществить мечту любви к Мари не уничтожила, однако, в уме де Грижа этого образа мыслей. Начав подозревать возможность счастья, он не мог не верить в его возможность. Он стал ревностно отыскивать этот уголок неба, который мелькнул ему на одно мгновение: но он не оставлял Юлии, думая бросить ее, лишь только мечта его начнет осуществляться. Леон походил на принца, возвращающегося в свой родной замок и принужденного на пути останавливаться в грязных трактирах. Когда он увидел Мари счастливою с Эмануилом, любимую и любящую, он невольно спросил себя: нет ли возможности перенести на другое существо те чувства, которые возбудила она в его сердце, и постараться осуществить эту мечту с другой девушкой? И он искал эту другую, но ни в одной из них не находил того, что так влекло его в г-же де Брион.

«Нечего делать, — думал он. — А кажется, лучшая половина моего сердца против воли моей принадлежит этой женщине. Мне не суждено было сделаться ее мужем, я не могу быть ее любовником, но я хочу воспользоваться тем, что она в состоянии дать мне, — я буду ее другом».

Эмануил и Мари, будучи оба одинаково благородны, приняли эту дружбу, и Леон, высказав откровенно свои чувства обоим супругам, принимался ими с таким радушием, которое встречается только у открытых и великодушных натур. Между тем, Леон, воображая возбудить ревность, ни слова не говорил об этом Юлии, и потому-то скрывал от нее свои визиты к г-же де Брион и даже к г-же д’Ерми, которой он очень нравился, и, если бы она захотела изменить свою жизнь, то, нет сомнения, барон имел бы основание жаловаться на молодого маркиза.

Юлия все видела, все знала, но не говорила ни слова; она поклялась заставить маркиза дорого поплатиться за это странное положение, в которое он думал ее поставить.

III

Когда Леон оставлял г-жу де Брион и возвращался к Ловели, когда он сравнивал эти два столь противоположных существа и спрашивал себя, отчего Бог не хотел отдать ему одну и отчего судьба отдала его другой, ему становилось невыносимо грустно. И потом, не смея воротиться к Мари, не желая оставаться с Юлией, он удалялся, чтобы не расставаться со своей думой. Однако Юлия поняла, что если такое положение дел продолжится, то она легко может быть брошена Леоном, и тогда связь ее с ним внезапно разрушится, связь, обратившаяся уже в поговорку у парижской молодежи, которая говорила: «Влюблен, как Леон, и верна, как Юлия!»

Отлучки маркиза становились день ото дня продолжительнее, так что она решилась наконец принять против этого строгие меры. Сцена ревности не была лишней — и она привела ее в исполнение.

— Леон, — говорила она, — с некоторого времени вы стали забывать меня. Вы не любите меня? В таком случае скажите лучше прямо.

Хитрая фраза, изобретенная женщинами, на которую нет другого ответа как уверение в любви.

— Какая причина не любить вас, Юлия? — отвечал Леон.

— Вы почти не бываете у меня… где вы проводите время?

— В клубе.

— Так вы меняете меня на игру?

— Вовсе нет; но я боюсь наскучить вам постоянным присутствием. Вы — исключительная женщина: вам необходима любовь, но любовь не надоедающая; нежничанье не в вашем вкусе…

— Говоря иначе: у меня менее сердца, чем у других женщин, — перебила она.

— Я вовсе не хотел этого сказать.

— Но я поняла так; а так как у меня есть способность угадывать то, что от меня скрывают, то и на этот раз я уверена, что вы имеете другие связи…

— Клянусь тебе, это неправда!

— Ну так любите другую.

— И это вздор.

— Быть может, г-жу де Брион?

— Вот выдумала.

— О, как я была глупа, — воскликнула Юлия, — дав мысль вам возобновить знакомство с этим человеком! Он, верно, наговорил вам обо мне много дурного — не так ли? Что я не стою любви, что я пропащая женщина; а вы, любя его жену, имеете двойное основание верить его словам. Ну сознайтесь, я угадала истину?

— Де Брион ни разу даже не произнес вашего имени…

— Это еще унизительнее. Вы можете уверять меня, что вы не влюблены в его жену?

— Даже клянусь…

— Отчего вы не ухаживаете за нею?

— Потому что я слишком редко ее вижу.

— Берегитесь, друг мой. Я люблю вас — люблю как никого до сих пор не любила, но если вы обманете меня с нею — я уничтожу ее. Я верна в любви, но неумолима в моей ненависти. Еще есть время, если вы не любите меня, если любовь к другой живет в вашем сердце, скажите мне лучше откровенно; я протяну вам руку, мы будем друзьями — и этим все кончится…

— Повторяю вам, Юлия, ваше предположение не имеет основания, вы сумасшествуете, я люблю вас.

Надо отдать справедливость Леону: если бы даже он и имел успех в любви к г-же де Брион, то не только не признался бы в нем Юлии, но употребил бы все меры, чтобы скрыть его как от нее, так и от целого света.

«Теперь нас трое», — подумала Юлия и в тот же вечер принялась действовать. О, она видела или, лучше сказать, предчувствовала многое. Развалившись в карете, она приехала к Леону, который, оставив ее после обеда, отправился в оперу, куда она отказалась ехать.

— Г-н де Гриж у себя? — спросила она у привратника.

— Нет.

— А его человек дома?

— Да.

— Флорентин, — сказала она слуге де Грижа, — сколько ты получаешь жалованья?

— Полтораста франков в месяц, сударыня, — отвечал он.

— Хочешь ли удвоить его?

— Переменив место…

— Нет, оставаясь здесь, но исполняя мои приказания. Четыреста пятьдесят франков в месяц — вещь слишком хорошая, чтоб отказаться.

— Приказывайте, сударыня.

— Где чаще всего бывает твой господин?

— В rue de Varennes.

— У де Бриона?

— Точно так, сударыня.

— А потом?

— На улице Святых Отцов!

— У графа д’Ерми?

— Да.

— Тебе известно все, что делает твой господин? Отвечай откровенно.

— Почти.

— Ты читаешь ведь иногда получаемые им письма: и те, которые он оставляет на виду, и те, которые он прячет?

Флорентин не знал, что отвечать на этот вопрос.

— Не бойся, — сказала ему Юлия, — я пришла сюда вовсе не за тем, чтобы навредить тебе. Напротив, ты слишком мне нужен.

— В таком случае вы угадали, сударыня; слуги всегда любят знать о господине все, — прибавил он, желая как будто оправдать себя.

— Справедливо, — заметила Юлия. — Но то, что ты делаешь из любопытства, ты сделаешь для меня — и получишь за это триста франков.

— Следовательно, письма, оставленные…

— Этих мне не нужно; ты будешь доставлять мне только те, которые твой господин запирает.

— А каким образом я добуду их?

— Очень просто. Куда прячет их маркиз?

— В камин, он жжет их.

Юлия закусила губу.

— А где хранит он свои важные бумаги? — спросила она.

— Вот здесь, — отвечал Флорентин, указывая на этажерку, стоящую между двумя окнами кабинета.

— Ключ от нее постоянно у него?

— Точно так, сударыня.

— Нужно подделать другой.

— Каким образом?

— Украсть настоящий и уверить его, что он затерял его сам. Ты передашь этот ключ мне. Не бойся ничего, Флорентин; к этому нет иных причин, кроме ревности женщины. Ты обязан только уведомлять меня ежедневно, где бывает твой господин, получил ли он письмо, спрятал ли он его или сжег; понимаешь?

— Понимаю.

— Завтра утром доставишь мне ключ, а вечером уведомление — вот тебе за первый месяц.

При этом Юлия отдала свой кошелек Флорентину.

— Ежели же когда-нибудь приедет к нему дама, — прибавила Юлия, — ты должен дать мне знать или тотчас же после ее визита, или, если возможно, ранее его.

— Понимаю, — отвечал Флорентин. — Впрочем, если вы и забыли приказать что-нибудь, я угадаю, что вы забыли.

— Ты умный малый! — сказала Юлия.

— Вы увидите.

— Главное — молчание.

— Будьте покойны, сударыня.

На другой день ключ был уже доставлен Юлии.