Разумеется, я ему не поверила, но всё равно было приятно.

Мы пошли танцевать, но у меня из головы не шла болезненная ухмылка Полины. Да уж. Столько усилий, столько надежд – и всё прахом. Несмотря на уверения Романа в ее нелюбви к нему, вряд ли бы она стала поступать подобным образом, рискуя навлечь на себя крупные неприятности. Ведь если бы она любила только деньги, то и не переживала бы так.

А она переживала – это было видно по ее нервному и дерганому поведению. На фотографиях, сделанных в бытность ее подругой Пронина, она выглядела совершенно другой – уверенной в себе и довольной. Значит, Роман сам поощрял ее надежды. Нарочно или нет?

Он уже решил, что инцидент исчерпан, как я спросила:

– Это она была на яхте тогда, когда ты нырнул в ледяные родники?

Пронин отвел виноватый взгляд, но ответил довольно независимо:

– Да. Но тогда я еще не был знаком с тобой.

Я не могла понять, в чем он считает себя виноватым. Может быть, в том, что действительно обошелся с Полиной не слишком достойно?

– А как ты обычно расставался со своими подругами?

Мне почему-то хотелось это знать, не знаю даже, для чего. Может быть, лучше узнав его характер и поведение, мне удастся просчитать все возможные ходы и вырваться на свободу?

На мой прямой и такой простой вопрос Роман нахмурился и пробурчал:

– Пошли отсюда!

Я не возражала – гораздо сподручнее продолжить допрос дома, в сугубо интимной обстановке.

Вечером перед сном, сидя на пуфике перед трюмо и расчесывая волосы, я вновь небрежно поинтересовалась:

– Так как ты обычно расставался со своими подругами? И как это происходило – после того, как ты встречал новых кандидаток на твою постель или они тебе просто надоедали?

У Романа, сидящего на диване и с умилением наблюдающего за мной, на скулах выступили два ярких пятна. Конечно, такие вопросы подобным легкомысленным тоном не задают. Он и не поверил в мое бескорыстное любопытство.

Несколько раз мигнул, выигрывая время, и осторожно спросил:

– А зачем тебе это знать?

Я небрежно передернула плечиком, внимательно следя за его отражением через опущенные ресницы.

– Просто интересно.

Он не поверил. Подошел почти вплотную и остановился так близко, что я чувствовала тепло его тела, хотя он и прикасался ко мне.

Помолчав, выговорил тихо и проникновенно:

– Поверь, с тобой у меня всё по-другому.

Мой голос не оставил сомнения в моем недоверии:

– А как по-другому? Я, если честно, никакой разницы не вижу.

Он даже задохнулся от возмущения.

– Я тебя люблю! Я в жизни никому в любви не признавался!

Мне в его непорочную страсть не верилось абсолютно, и я вполне резонно возразила:

– Я этого не знаю. Вполне возможно, что ты это говоришь каждой своей любовнице.

Бедолага даже застонал от злости и безнадежности.

– Ну как мне тебе это показать? Что сделать? Застрелиться у твоих ног, что ли?

Положив расческу на трюмо, я всем телом повернулась к нему и взглянула в глаза, давая понять, что я не шучу.

– Просто – отпусти! Не держи! Вот тогда я поверю, что ты меня, возможно, и любишь.

Он как подкошенный шлепнулся передо мной на колени и сжал мои ладони. Я чуть заметно поморщилась – его экзальтированность мне порой изрядно докучала. Я прекрасно понимала: мою просьбу он не выполнит.

Я хорошо помнила его слова, сказанные им Вадиму – вот когда он мной наиграется, тогда и отпустит. А это время еще не пришло. К тому же чем больше мы проводили времени вместе, тем сильнее прикипали друг к другу. Я это тоже хорошо чувствовала.

– Не могу! – Это прозвучало с надрывом.

– Почему? – я действительно не могла этого понять, – всё еще не наигрался?

Он не понял, что я цитирую его слова и признался:

– Боюсь. Боюсь, что ты ко мне никогда не вернешься. А я уже намучился в одиночестве и понял, что без тебя я пропаду.

Я положила ему руки на плечи и попыталась вразумить:

– Это не любовь, а просто смесь стресса и благодарности. Сначала я тебя спасла, а потом ты решил, что я из-за тебя утонула, отсюда и обостренное чувство вины. Это не любовь.

Он отчаянно затряс головой.

– Нет. Я никогда не чувствовал себя таким счастливым, когда ты со мной. И без тебя я жить просто не смогу. Знаешь, потерять счастье – это еще хуже, чем вовсе его не знать.

Это было так созвучно моим собственным переживаниям, что продолжить разговор я смогла далеко не сразу.

– А если тебе обратиться к тому же самому одиозному Льву Павловичу? Уверена, он сможет тебе помочь.

Он с недоумением уставился на меня.

– Я совершенно здоров. В чем он должен мне помочь?

– Избавить тебя от зависимости, которую ты называешь любовью.

Вскинувшись, он просто завопил от негодования:

– Да ни за что! Любовь к тебе – это лучшее, что было со мной в этой жизни! – я машинально отметила, что полгода, проведенные со мной, он почти полностью перенял мой лексикон. – И я с тобой ни за что не расстанусь!

Вновь продемонстрировав свой крайний эгоизм, отнес меня на кровать, пытаясь излить в меня не только сперму, но и свое разочарование.

Я поняла, что добровольно он меня никогда не отпустит, и надеяться мне нужно только на собственные силы.

В центре Москвы в сверхпрестижном ночном клубе в одну из майских ночей намечалась очередная вечеринка, и Пронин отчего-то решил, что мне непременно нужно на ней побывать. Ему казалось, что я скучаю исключительно потому, что мы с ним редко выходим в свет.

Если пять-шесть раз в неделю значит редко, тогда он безусловно прав. Заказав два места, Роман поставил меня в известность об этом за пару часов до отъезда.

Я попыталась отказаться, но он твердо заявил:

– Никаких отказов! Тебе надо развлекаться! – и вышел, пообещав зайти за мной ровно в девять.

Развлекаться я не любила в принципе, и ехать мне никуда не хотелось, но я напомнила себе: если буду сиднем сидеть в этом бронированном домишке, вряд ли мне удастся найти путь к свободе. И я принялась собираться.

Марина помогла мне соорудить модную прическу, и ровно в девять я встретила Романа в открытом вечернем платье с драгоценностями в ушах и на шее.

Чувствовала я себя при этом чем-то средним между манекеном для демонстрации богатства любовника и облигацией трехпроцентного займа далеких советских времен. На Пронине был темно-серый смокинг и белоснежная рубашка. Мое платье серебристо-жемчужного оттенка как нельзя лучше подходило к его облачению, и он самодовольно усмехнулся, отметив сей факт.

Сладострастно приложившись губами к моему голому плечу, тяжело вздохнул, будто исполнял тяжкую повинность. Взяв меня под руку, повел к выходу.

Как обычно, в лимузине нас дожидался Вадим с водителем. Едва мы сели в машину и выехали на шоссе, как следом тут же тронулась машина с остальной охраной. Как же мне надоела подобная жизнь! Да не хочу я быть богатой! В нашей стране это такое опасное дело, что лучше подобным образом не рисковать. К тому же надоедливая охрана знала о нас гораздо больше, чем мы сами о себе.

У клуба уже скопилось изрядное количество дорогих иномарок. Кивнув Вадиму, Роман прошел внутрь, по-хозяйски обхватив меня за талию. Один! Это было так непривычно, что я не выдержала и спросила:

– А что ты Самого Главного Охранника оставил не у дел?

Роман осуждающе покачал головой, не одобряя моего фанфаронства.

– Сюда личную охрану не пускают.

– Чтобы не мешалась под ногами?

– Почти. Здесь своя служба безопасности мощная. Чужаки им ни к чему.

У меня даже поджилки затряслись от возбуждения, и пришлось воззвать к здравому смыслу. Если б была хоть малейшая возможность моего побега, то вряд ли Пронин вел себя так неосмотрительно. Даже если я и смогу удрать от него, то у выхода меня наверняка перехватит кто-нибудь из Вадимовой гвардии. Ну да ладно, главное – осмотреться.

Чтобы не тревожить спутника понапрасну, я изобразила непринужденную улыбку, позволила ему усадить меня за столик в большом зале, и с томно-рассеянным видом посмотрела по сторонам, незаметно примечая всё вокруг.

Но осмотр меня не порадовал. Совершенно заурядный клуб. За время подневольной жизни с Романом я видала и поинтереснее. Много яркого света, громкой музыки и утомительного шума. Нам принесли закуски, я попробовала волован с красной икрой и решила, что он мог бы быть и повкуснее. Во всяком случае, Геннадий готовит гораздо лучше.

Но, похоже, народ сюда стекался не поесть и даже не потанцевать, а исключительно себя показать. Везде сверкали вспышки фотокамер, папарацци без устали сновали между столиков, щелкая всех подряд. Нам тоже досталось, отчего я с укором взглянула на Пронина.

– Не обращай внимания! – он проводил безразличным взглядом очередного фотографа, ослепившего меня яркой вспышкой.

Из-за заглушающей все звуки громкой музыки препираться через столик было проблематично, поэтому я лишь осуждающе покачала головой. Завидев Романа, к нему с довольной улыбкой подсел один из его деловых знакомых, придвинувшись почти вплотную, чтобы собеседник мог слышать его речь. Если судить по кислому выражению Пронинского лица, завел на редкость нудный разговор.

К моему удовольствию, я оказалась предоставлена самой себе и принялась проводить рекогносцировку. Вокруг нас за такими же столиками, как у нас, сидели отечественные звезды. Причем самые разные – продюсеры, актеры, промышленники всех мастей. Все они мне были совершенно не интересны. Я с тоской вспомнила наши с Георгием нечастые выходы в свет. Тогда всё было по-другому.

Не дав мне углубиться в душераздирающие воспоминания, к нам подошел симпатичный парень в строгом синем костюме-тройке. Склонившись передо мной, выговорил приглашение, даже не посмотрев в сторону моего спутника. А может, решил, что спрашивать позволения у двух мужиков – явный перебор.

Не дожидаясь, когда он договорит предложение до конца, я вскочила, и, бросив на стул сумочку, в которой, как я подозревала, находилась прослушка, отправилась с парнем в центр танцевальной площадки, даже не глянув в сторону Романа.