Схватив следующую подушку, хотела швырнуть и ее, но тут он продемонстрировал, что гораздо лучше меня подготовлен к подобному единоборству.

Достав меня в длинном прыжке, повалил на пол вместе с подушкой и прижал к полу, чуть слышно чертыхаясь себе под нос.

Мне это не понравилось и я чопорно заметила:

– Терпеть не могу невоспитанных мужиков!

Это его доконало, и он громко выругался, дав мне чудненький повод двинуть его коленкой в пах. Это получилось у меня не особо удачно, небольшая амплитуда не позволила мне нормально размахнуться и нанести ему существенный урон, но он всё-таки содрогнулся от боли и с силой притиснул меня всем своим телом к пушистому ковру.

Но вместо того, чтобы оттолкнуть и подняться, вдруг принялся с неистовой силой меня целовать, что-то невнятно приговаривая. Я попыталась сопротивляться, но он был намного меня сильнее, да и, чего врать-то себе, через пару минут мне уже хотелось не сопротивляться, а вовсе наоборот.

Когда я, вскрикнув, с трудом удержалась, чтобы по привычке не повторить имя мужа, он тяжело дыша упал рядом и замер, как-то недовольно сопя. Я нахмурилась, не понимая его, но он прижался губами к моему уху и мягко попросил:

– Извини!

Мне было стыдно гораздо больше, чем ему, поэтому я грубовато уточнила:

– Да ты, оказывается, мазохист?

Не желая спорить и оправдываться, он тихо простонал:

– Не надо, а?

Мне и не хотелось скандалить, но взятую на себя роль приходилось исполнять до конца, и я предложила компромисс:

– Отпусти меня, и всё будет хорошо. Я даже никому не скажу, кому обязана этим замечательным путешествием.

Он замер, и я с вдруг откуда-то возникшим непоследовательным сожалением подумала, что он сейчас согласится, но Роман твердо ответил:

– Не могу.

– Почему это?

– Я тебя люблю.

Эти слова вызвали какое-то нервическое сокращение у меня внутри, что-то такое долгожданное и желанное, что я не сразу осознала, что это вовсе не то, чего я хочу. Или должна хотеть. Мне не любви надо, а независимости.

От всех – от непостоянных мужиков, от безденежья, от самой себя, в конце-то концов, от своей бабской сущности, которая была абсолютно уверена, что все женщины живут исключительно ради подобных минут.

Ничего не ответив на его признание, я встала, поправила платье и вышла, так и оставив его сидеть на полу, печально глядя мне вслед.

В нашей каюте прибирала Марина, ловко протирая несуществующую пыль. Встав рядом с ней, я немного подумала – стоит или нет обращаться к ней за помощью. Но она посматривала на меня с опаской и, – что для меня было в диковинку, – с тайным сочувствием. Поняв, что после происшедшего рядом со мной почти союзник, я даже не попросила, а потребовала:

– Мне нужны таблетки. Ну, вы понимаете. Не хочу никаких последствий.

Она тоже считала, что последствия мне ни к чему, поэтому этим же вечером принесла упаковку контрацептивов. Было не очень правильно начинать с середины, но я выпила таблетку сразу под номером десять в надежде, что ничего не случится. И в самом деле, критические дни пришли без задержки. Романа под этим предлогом я из каюты прогнала, чем он был сильно недоволен, но возражать не посмел.

Мне вообще порой было ужасно забавно наблюдать, как этот сильный и волевой мужчина, на которого работали даже не тысячи, а десятки тысяч человек, моментально тушевался, стоило мне лишь нахмурить брови или сделать вид, что я чем-то обижена. Тогда он принимался нарезать вокруг меня круги, заглядывать мне в глазки и вымаливать прощение.

В такие минуты Вадим просто зеленел от злости. Видимо, он принимал их за демонстрацию моей силы и личную для себя угрозу. Я никогда не пыталась проверить свои возможности, спровоцировав Романа на конфликт с Вадимом, хотя порой мне этого хотелось, уж очень доставал меня Попов с его бычьей шеей, короткой стрижкой на квадратной голове и приплюснутыми маленькими ушками.

Впрочем, после памятного испытания он против меня открыто не выступал. Тем противнее были его презрительные взгляды, бросаемые им на меня исподтишка. Мне постоянно казалось, что он только и ищет предлог, чтобы от меня избавиться. В этом наши цели были столь похожи, что порой мне хотелось предложить ему объединить наши усилия, и только моя брезгливость не позволяла мне это сделать.

Если бы не напряженность, которую чувствовала только я, да не мое стремление к свободе, мешающее мне в полной мере наслаждаться роскошным отдыхом, время мы проводили замечательно. Купались и на яхте в небольшом, но вполне комфортабельном пресном бассейне, и высаживаясь на благоустроенные греческие пляжи.

На берегу заходили в небольшие крестьянские таверны, где я с удовольствием пробовала местные национальные блюда – мусаку, греческую долму, баклаву, запеченный на открытом огне бараний окорок, равани и много различных морепродуктов, которыми так богат этот край.

Стояла настоящая жара, по сравнению с которой даже июльский нижегородский зной казался приятной прохладой, поэтому в полдень мы скрывались на яхте, включали кондиционер и отдыхали.

В крупные города мы не заходили, хотя мне очень хотелось побывать в музеях и просто побродить по улицам по-настоящему старых городов, видевших Александра Македонского и Пифагора, посмотреть на остатки языческих капищ, в общем, делать то, что делают самые заурядные туристы.

Но Пронин был категорически против, опасаясь очередной провокации с моей стороны. Он упорствовал до тех пор, пока я не пригрозила ему полнейшей обструкцией и даже частично выполнила ее, не впустив его к себе в одну из расслабляющих южных ночей, просто созданных для знойной страсти. Это его напугало, и он сдался.

В Афины мы пошли целой толпой – я с Романом, Вадим с Мариной, Александр и еще пара матросов с «Маргариты». Они выстроились вокруг меня своеобразным забором, стараясь не дать мне соприкасаться с остальной массой туристов.

Роман не отрывал руку от моей талии и, несмотря на мои просьбы убрать ее – жарко же! – так и провел весь день, временами стискивая мою талию до боли. Это случалось тогда, когда в обозримом пространстве слышались звуки русской речи и я, по его мнению, вполне могла рвануть туда за помощью.

Но я вела себя примерно, никаких безобразий не вытворяла, и под конец он немного расслабился, не давая мне, впрочем, ускользнуть из-под его твердой руки.

Вечером, вернувшись на яхту, мы приняли душ, слегка поужинали и упали в постель в овеваемой кондиционером прохладной комнате. От усталости мне ничего не хотелось, но у Пронина на этот счет было другое мнение. Он был нежен, так нежен, что я, слушая его бесконечные ласковые слова и ощущая на себе его руки и губы, внезапно подумала: а если он и в самом деле послан мне в утешение? Это показалось мне забавным – Роман в утешение…

Между нами будто пропала защитная стена, воздвигнутая мной для того, чтобы никогда больше не мучиться, и я с удивлением почувствовала, что не воспринимаю его больше чужаком, сломавшим мою жизнь. Да и воспринимала ли я его когда-нибудь таковым?

Это было опасно, но больше не пугало. Расслабившись от этой размагничивающей мысли, я решила остаться с ним, пока судьба сама не расставит всё по полочкам. Будто догадавшись о моем решении, Роман приподнялся на локте и заглянул мне в глаза.

– Может быть, ты всё-таки разведешься с мужем? Ласкать чужую жену – это то же, что воровать сладкие яблоки в соседском саду. Конечно, в какой-то мере это возбуждает, но мне было бы куда приятнее, если бы это был мой собственный сад. – И он погладил меня так, что вопроса о том, что же он подразумевает под словом «сад», у меня и возникнуть не могло.

Его тон был нежно-соблазнительным, тем самым, на который так не хочется отвечать «нет», и я промолчала, позволив ему надеяться на развитие наших отношений.

Заснули мы только под утро, и завтрак, естественно, проспали. Когда утром Роман наконец выпустил меня из постели, мы появились за столом в таком откровенно распаренном от постельных утех виде, что Вадим не смог сдержать своего неодобрения.

Но почему он выражает его только мне? Роману боится или действительно считает, что в этих сексуальных излишествах исключительно моя вина?

После завтрака Пронин приказал спустить шлюпку и мы с ним до полудня плавали в заливе, ныряли с масками, любуясь потрясающим подводным миром, и валялись под склоненными к берегу деревьями, похожими на наши ивы, но с более плотной и темной корой. Поняв, что я устала, Пронин отвез меня обратно на яхту и предложил передохнуть перед обедом.

Это был тот редкий случай, когда я с удовольствием с ним согласилась. Разморенная полуденной жарой и полубессонной ночью, я с удовольствием нырнула в прохладные простыни и задремала. Внезапно откуда-то сверху раздался невнятный баритон Романа. Ему вторил жесткий голос Вадима. Сна тут же как не бывало. Сердце тоскливо заныло, почти так же, как в ту ночь, когда домой не приехал Георгий.

Мне ужасно захотелось выяснить, о чем они говорят, ведь недаром же меня мучило какое-то недоброе предчувствие. Бесшумно встав, я на цыпочках прокралась к окну. Слышно стало чуть-чуть получше, но не настолько, чтобы понимать, о чем идет речь. Тогда я выключила кондиционер и осторожно, старясь ничем не звякнуть, приоткрыла раму.

В комнату ворвался раскаленный воздух и я невольно поморщилась. Похоже, мужчины стояли на палубе как раз над моей каютой. Разговаривали они негромко, и мне приходилось напрягать слух, чтобы уловить, о чем идет речь.

Они говорили о том, что пора уходить в какой-то кэш, сбрасывая акции. Мне это было не интересно, и я уже хотела прикрыть окно, чтобы отдохнуть в прохладе, но тут Вадим с откровенным цинизмом спросил:

– И долго еще будет длиться эта твоя блажь?

Вначале я не поняла, что он имеет в виду, но ответ Романа всё расставил на свои места:

– Понятия не имею. Рита мне еще не надоела. Во всяком случае, пока. – Голос у него был скучным, ему явно не хотелось говорить на подобную тему.