И я, маленькая тихая девочка, послушно иду в магазин за хлебом по просьбе своей нестарой еще бабушки. Мне даже захотелось поскакать и тихо помурлыкать что-нибудь себе под нос, и я с трудом сдержалась. Интересно, что скажут прохожие, вздумай тетя вроде меня попрыгать по улицам на одной ножке?

За прошедшие годы в магазине почти ничего не изменилось, только вместо медлительной тети Маши за прилавком стояла молодая, но не менее медлительная бабенка. На меня поглядывали, но не заговаривали. Я тоже молчала. Не узнают, и не надо. Хотя я заметила несколько знакомых лиц, но подходить и заговаривать не стала. Всему свое время.

Придя домой, с горечью подумала, что нужно было взять с собой походный холодильник. Вполне бы подошел. А теперь придется как-то обходиться без него, потому что покупать новый я себе позволить не могу. Нужно подкопить денег, чтобы отдать матери и брату их доли.

Теоретически я это делать не должна, но вот как это сделать практически? Не отдать им деньги значило разорвать с ними все отношения, а хочу ли я этого? Вопрос был сложный, и я снова отложила его на потом.

Глава четвертая

Слегка перекусив, я решила устроить себе сиесту. Но не валяться в постели, хотя солнце пекло неимоверно, а искупаться. Снова, как и вчера, натянула сплошной купальник и, прихватив полотенце, медленно спустилась по тропке, стараясь не скатиться по ней на пятой точке.

У пляжа, как раз напротив того места, где я привыкла плавать, в метрах в ста от берега стояла большая яхта, из тех, что ходят по морю. Вся белая, с синей ватерлинией вокруг корпуса, с высокими мачтами, сложенными белыми парусами, она казалась ожившей сказкой.

Красивый кораблик, но лучше бы он кантовался где-нибудь в другом месте. Удовольствие от ожидаемого купания тут же пропало. Что за радость плавать под пристальными взглядами чужаков? Я далеко не девочка, чтоб форсить, как раньше.

Присев на валун, принялась рассматривать яхту. Она называлась «Маргарита», будто в мою честь. Забавно. Белая, изящная, яхта даже со свернутыми парусами была похожа на гордую птицу. Казалось, она совершенно пуста, как «Летучий голландец». Во всяком случае, за то время, что я ее разглядывала, на ее палубах не промелькнуло ни одного человечка.

Мне даже захотелось доплыть до нее и подняться на борт, чтобы выяснить, так ли это, но тут на нижней палубе показался загорелый мужчина в белоснежном махровом халате, заставив меня посмеяться над своими глуповатыми фантазиями. Подойдя к высокому лееру, он небрежным жестом скинул халат на палубу, оставшись в одних синих шортиках, и красиво прыгнул с борта вниз. Прямо туда, где со дна били ледяные родники.

Ну и ну! Сразу видно, что он ничего не узнал ни о рельефе дна, ни о том, можно ли здесь плавать. Если перед этим он еще и загорал, то дело его плохо. Я посмотрела наверх. На палубе было пусто. Кричать и звать кого-либо на помощь бесполезно.

Действовать следовало предельно быстро, и, поеживаясь, я стремительно вбежала в реку. Чем дальше я подплывала к месту, где ушел под воду мужчина, тем холоднее становилась вода. Он до сих пор не показался на поверхности, и мне стало окончательно ясно, что придется нырять.

Задержав воздух, я опустилась в ледяную воду, молясь про себя, чтобы увидеть его сразу. На второй нырок у меня вряд ли хватило бы сил. То ли благодаря моим молитвам, то ли его удаче, но я его увидела. Он стоял солдатиком посредине толщи воды, уже не двигаясь, моляще протянув руки ввысь.

Дыхание у меня кончалось, к тому же мускулы еле двигались от обжигающего холода, поэтому, едва завидев его неподвижное тело, я без всякого пиетета схватила его за волосы. С силой оттолкнувшись, потащила наверх.

Он не двигался, что с одной стороны было хорошо, потому что не мешал мне плыть, а с другой страшновато – не опоздала ли я? Но вот под ногами почувствовалось дно, и мне пришлось ухватить его под руки, чтобы выволочь на берег. Мужчина был для меня слишком тяжел, и, честно говоря, прикасалась я к его холодному скользкому телу, уж слишком скользкому, как у лягушки, с брезгливым ужасом. Лишь уложив его на песок, уразумела, что его кожа намазана маслом для загара.

Уложив утопленника животом вниз на свое согнутое колено, я стала делать всё, что положено в таких случаях. Правда, только то, что смогла вспомнить. От волнения вспоминалось плохо, и я лишь надеялась, что не сделаю хуже. Хотя похоже было, что хуже уже некуда.

С трудом приоткрыв его судорожно сжатый рот, я со всей силы надавила на спину. Из утопленника фонтаном полилась вода. Несколько нажатий и – какое счастье! – он раскашлялся и задышал сам. Потом встал на четвереньки и его вырвало, после чего он упал на спину и стал молча смотреть в небо, видимо, не веря, что жив.

Мне не очень хотелось с ним беседовать, но я всё-таки спросила:

– Вам плохо или очень плохо?

Это было не совсем порядочно, потому что, если б ему было и вовсе плохо, больше помочь я ему ничем не могла. Тут нужен был толковый врач, а сотовый я оставила в доме. Да и какая скорая приехала бы сюда?

Он посмотрел на меня затуманенными глазами. Попытался что-то сказать, но не смог. Я призадумалась. Что мне теперь делать? Но тут с яхты послышались женские крики и шум. Наконец-то они обнаружили пропажу! Заскрипели цепи, и в воду шлепнулся ялик с людьми.

Подождав, когда они подплывут поближе, я, не дожидаясь их высадки, повернулась к своей тропинке и довольно быстрыми темпами взобралась обратно. Вдоволь поплавать сегодня не довелось, а жаль. Хотя грязь и пот я этим неожиданным купанием всё же смыла.

Я грешным делом думала, что спасенный попытается меня найти, чтобы поблагодарить, но ошиблась. В этот же вечер яхты на прежней стоянке не было. Я спокойно плавала на своем привычном месте, старательно обходя ледяные омуты, и невольно вспоминала крупное сильное тело, казавшееся в воде таким уязвимым.

Жизнь потекла так же, как и до моего неожиданного выступления в роли спасателя на водах. Сражаясь со своими химерами, я доводила себя работой до полного изнеможения, но всё равно мне каждую ночь снился невесть за что карающий меня Георгий, и часто поутру я вставала с неприятно стянутым от высохших слез лицом.

Через неделю решила заглянуть на чердак, куда в молодые годы меня никогда не пускали, а потом на это просто не хватало времени. Забравшись по приставной лестнице в узкий лаз, прищурилась от яркого солнца, лившегося в запыленное слуховое оконце. Приглядевшись, увидела множество старинных сундуков, стоявших вдоль стен.

Я твердо знала, что моя мать никогда не стала бы рыться в этом старье – ведь тут так грязно. Чтобы не расчихаться от пыли, я притащила ведро с водой и тряпки. Протерла сначала слуховое окно, затем сундуки, и, в последнюю очередь, дощатые некрашенные полы.

Открыв крышку крайнего сундука, я пугливо поежилась. Сверху лежал монашеская ряса. Не знаю, как это правильно назвать, я не сильна в церковном лексиконе. Черное бесформенное платье, черный капюшон. Я попыталась вспомнить, говорила ли мне бабушка о монахах в нашей семье.

О монахах не вспомнила, но на память пришел рассказ об инокине, ушедшей в монастырь после гибели жениха на войне. Какой войне, как звали эту мою родственницу, как ни старалась, вспомнить не смогла.

Горько пожалела, что в свое время не записала ничего из того, что мне рассказывала бабушка. У матери об этом и спрашивать нечего – ее семейные предания никогда не интересовали. Это же не имущество, за которое можно получить деньги.

Я встряхнула длинное одеяние, и мне почему-то захотелось его примерить. Не раздеваясь, натянула на себя грубое полотно прямо поверх футболки с шортами, на голову накинула черный капюшон, молитвенно склонила голову и сложила руки.

И внезапно почувствовала себя ужасно старой и отчаянно уставшей. Даже моя тень на стене сгорбилась и потемнела. Что это? Неужели одежда несет в себе энергетику давно ушедшего человека? Мне стало не по себе. Я принялась стягивать длинный бесформенный балахон, но он не поддавался, возможно, зацепившись за молнию на шортах.

Порвать ветхую ткань мне не хотелось, и я постаралась не торопясь выяснить, что же мне мешает его стянуть, но тут под окнами раздался шум и громкий стук в ворота. Я вздрогнула. Кто бы это мог быть? Георгий? Вряд ли. Поняв, что никак не смогу без потерь снять монашеское одеяние, осторожно спустилась вниз в нем. Стук раздался еще настойчивее, и я неохотно отворила ворота.

Стоявший за ними человек, увидев меня, испуганно вздрогнул. Конечно, в наших краях монашки встречаются не часто. Не заподозрив подлога, посетитель скованно поздоровался. На нем были светлые брюки и легкая рубашка, и выглядел он как денди с модной картинки, но всё-таки я его узнала. Это был мой утопленник.

В воде, да и потом, оказывая ему первую помощь, я не очень-то его разглядела, поэтому сейчас видела как бы впервые. У него были длинноватые светло-русые с рыжеватым отливом волосы, и светло-карие, такие, про которые в любовных романах пишут – медовые, глаза. Правда, выражение их мне не понравилось, слишком уж много в них было высокомерия.

Но не это было главным. В мужчине чувствовалась сила. Даже мощь. Та, что делает королей королями. Это мне понравилось – я вообще уважаю сильных мужчин. В последнее время столько развелось слабаков, желающих спрятаться от жизни за женскую юбку, что встретить подобный экземпляр, хотя бы для того, чтобы увериться, что они не все еще вымерли, уже редкая удача.

В моей голове мелькнула торжествующая мысль: ага, нашел-таки! А я-то думала, что благодарность нынче не в чести. Приятно, что ошиблась. Приосанилась, готовясь к получению пылкой признательности, но тут же была опущена на грешную землю.

– Вы владелица этой усадьбы?

В права наследства я еще не вступила, потому владелицей себя назвать не могла.

– Нет. Но могу ей всё передать. А что вы хотите?

Он с сомнением посмотрел на меня. С некоторым недоверием протянул: