«Пока Виктор Таунсенд был жив, он превратил этот дом для всех в кромешный ад», — говорила бабушка на второе утро моего пребывания в этом доме. Она говорила об «ужасных фактах», что-то в том роде, будто Виктор демон и он заключил сделку с дьяволом.

Теперь, разумеется, мне все ясно. Виктор Таунсенд, несправедливо опороченный братом и всем Уоррингтоном, исчез, унося с собой озлобление, горечь и разочарование. Отказавшись от работы в Шотландии и потеряв Дженнифер, поступив подло с Гарриет, а затем и со своим братом, Виктор, должно быть, ударился в крайности.

Сидя на диване и глядя отсутствующим взором на мокрое от дождя окно, я представила, что он возвращается домой совсем другим человеком, одержимым мыслью о мести. Он стал жестоким, необузданным и расправляется с теми, кто очернил его, мстит им за причиненные ему страдания. А было ли все так? Неужели Виктор во время долгого одиночества позволил мыслям о мести отравить свою душу и вернулся, твердо решив отомстить тем, кого он раньше любил?

Боже мой, было ли хоть зерно правды в словах моей бабушки?


Часы тянулись медленно. Я лежала на диване в том же положении.

И снова возвращалась к одним и тем же мыслям. Наверно, мне дано спасти если не Гарриет, то хотя бы Дженнифер от возмездия Виктора Таунсенда. Если он все-таки вернется, как мне представлялось, то должна же я как-то вмешаться и защитить Дженнифер от судьбы, которая ей предначертана. Неужели возможно перенестись в прошлое и изменить ход событий?

А если возможно, то что станется со мной? Дженнифер приходилась мне прабабушкой. Она родила моего дедушку. Но что произойдет, если мне как-то удастся вмешаться и остановить Виктора? Это будет означать, что мой дедушка так и не появится на свет. Если проследить до конца подобный ход мыслей, то не будет ли это означать, что я тоже перестану существовать?

Должно быть, мне придется сделать лишь один выбор — пожертвовать собой. Мне придется решить, как поступить — стоять рядом и наблюдать, как Виктор мстит своей семье, или вмешаться и остановить его. А если я предотвращу эту беду, то, значит, сама наложу на себя руки.

Эта загадка была подобно лабиринту. Я углубилась в неисследованные области своей души, узнала себя в доселе неведомом свете. И чувствовала, будто выскальзываю из телесной оболочки, поднимаюсь к потолку, парю в углу, смотрю вниз и вижу, как корчусь на диване. В состоянии полной свободы принимаю размеры атома или расползаюсь до величины паруса и плыву по просторам Вселенной.

А что если я составила ошибочное мнение о Викторе? Тогда могу совершить страшную ошибку, предотвратив близость Дженнифер и Виктора, двоих очень дорогих мне и красивых людей, а этот промах приведет меня к собственной гибели. Мой дедушка, мать, тетя Элси, дядя Уильям, три кузена, брат, я сама… Мы все исчезнем в одно мгновение. Вот к чему приведет моя попытка не дать Виктору совершить свое последнее преступление.

Но разве можно изменить историю? А что если я только обманываю себя? А что если это маниакальный бред человека, который несколько дней не спит, не ест и находится на грани нервного и физического срыва? Откуда мне знать?

Стук над головой разбудил меня, и я обнаружила, что лежу на полу посреди гостиной. Мне понадобилось немного времени, чтобы сориентироваться, а когда я стала соображать и услышала стук над головой, то подумала, что бабушке от меня что-то понадобилось или явился гость из прошлого. Я с трудом поднялась и направилась к двери.

В коридоре было темно. Лестница исчезала в мраке, который казался более непроглядным и грозным, чем когда-либо раньше. Тишина становилась осязаемой, она прилипала к моей коже и грозила схватить меня за горло. С трудом преодолевая каждую ступеньку, я думала: «Вдруг я права и Виктор вернется измученным человеком, жаждущим мести? Смогу ли я стоять рядом и наблюдать, как он издевается над теми, кто мне дорог, и хватит ли у меня смелости вмешаться, предотвратить трагедию и в то же время погубить себя?»

На верху лестницы я тяжело прислонилась к стене, ловя ледяной воздух. «Если возможно вмешаться, то каким образом?» При следующей встрече я покажусь им совсем реальной. И как же предотвратить безумный поступок Виктора? Может быть, один мой вид, когда я неожиданно появлюсь, спугнет его? Или мне удастся задержать его так долго, что Дженни сможет уйти? Как я это сделаю?

Я посмотрела в коридор, окутанный тьмой. Конечно же, стук доносится из ближней спальни. В комнате бабушки стояла тишина.

Прежде чем войти в эту роковую комнату, я подумала: «А что если я ошибаюсь? Что, если Виктор вернется домой опечаленный, мучимый чувством крушения надежд и будет добиваться любви? А что будет, если я вмешаюсь и помешаю безобидной любовной близости?»

Тысячи вопросов роились в голове и остались без ответов. У меня не было иного выбора, как войти в эту комнату и отдаться судьбе.

Глава 16

Снова комнату освещал ореол рассеянного света от невидимого источника. Переступив через порог, я почувствовала, что рядом со мной кто-то есть. Это была Дженнифер. Она вошла вместе со мной, хотя, видно, не догадывалась о моем присутствии. Дженнифер уставилась на платяной шкаф и на мгновение остановилась.

Сцена была до боли знакомой. В комнате все та же мистическая аура, за которой таились ужасы. Казалось, что тени нависли под странными углами, отчего комната обрела какой-то искаженный вид, будто она накренилась. Я не могла избавиться от наваждения, что оказалась в павильоне смеха. То место, где я… мы… стояли, пронизывал холодный сквозняк, он устремлялся к нам со всех сторон, пронимая до костей. Игра света лишила комнату красочности, наполнила ее контрастами белого, черного и серого. Все казалось странным, уродливым, будто во сне…

Мы с Дженнифер пошли вперед. Ее лицо как-то странно застыло, сперва она смотрела в одну сторону, потом в другую, ее взор снова возвращался к платяному шкафу. Видно. Дженнифер вошла сюда в поисках чего-то, хотя я чувствовала, что она знает, подозревает, что искомое находится в платяном шкафу. Нас обеих тянуло к нему, мы не могли оторвать глаз от его полированной поверхности, от его мерцающей текстуры, от блестящих медных замков. Дженни оглядела комнату, но я не последовала ее примеру, боялась, что могу что-то увидеть среди теней. Меня охватил такой ужас, что хотелось громко закричать. Наконец мы остановились перед платяным шкафом и почувствовали, как волосы на голове встают дыбом. Может быть, стоит повернуться и бежать с этого места, но надо было узнать, что находится в этом шкафу.

Я видела, как мы обе протянули руки. Бледная рука Дженни коснулась маленькой медной ручки, моя рука повисла, имитируя движение ее руки. Мы застыли в нерешительности. Дженнифер ухватилась за медную ручку и повернула ее. Мне показалось, что я упаду в обморок. На полу у наших ног виднелись пятна крови, а у основания шкафа дерево перепачкалось кровью, сочившейся изнутри. Не в силах остановиться, Дженнифер медленно открыла дверцу шкафа.

Мы обе пронзительно закричали. Я знала, что сердце Дженнифер бьется в унисон с моим, что она чувствует, как ее охватывает обморочное состояние и видит, что комната кренится.

Но вдруг все прошло, и мы взяли себя в руки. Перед нашими глазами предстала Гарриет. Сжавшись в углу гардероба, словно выброшенная кукла, она уставилась на нас невидящими глазами, на ее лице отразилась смесь стыда, удивления и смирения. Волосы на ее голове спутались там, где засохла черная кровь, и торчали под разными углами, придавая ей вид мрачно усмехающегося клоуна. Гарриет была мертва.

Я чувствовала, что опускаюсь на колени, Дженни тоже, и хотя мы находились близко, наши тела не соприкоснулись.

Мы с Дженни смотрели на нее, слишком ошеломленные, чтобы шевельнуться, и чувствовали, как наше сознание погружается в состояние шока.

Из груди Гарриет торчал нож, большой нож для резки хлеба, который сильно изуродовал ее. Кровь больше не струилась, но мы видели, откуда она хлынула.

В левой руке она зажала конверт, на котором можно было разглядеть слово «Дженни».

Мы невыносимо долго смотрели на покалеченное тело бедной Гарриет. Видно было, что она еще жила некоторое время, прежде чем смерть все же милостиво забрала ее. Наконец поняв, что мы приходим в чувство, Дженнифер протянула руку к письму. Не настороженно, а печально и бережно. Она взяла конверт, затем, смирившись с трагедией, положила письмо в карман и встала, собираясь уходить.

Я тоже встала, но, когда Дженнифер повернулась и ушла, я продолжала стоять и смотреть в гардероб, пока тот не опустел и в нем не остались лишь несколько шариков пуха и мои синие джинсы.


Когда я через некоторое время проснулась, не имея понятия, который час, обнаружилось, что лежу на кровати поверх одеял. Вспомнив через мгновение, кто я и где нахожусь, я не без труда приподнялась на локтях и оглядела комнату.

Снова настал 1894 год. Вот совершенно новенький платяной шкаф, он широко распахнут, в нем висело несколько платьев Дженни. В камине горел огонь, электрический свет неровно освещал комнату. В кресле с подголовником тихо сидела Дженнифер.

«Неужели я здесь застряла? — тревожно подумала я. — Неужели никогда не вернусь в свое время?»

Следы ужасного открытия резко запечатлелись на ее лице. С осунувшимся, бледным лицом и тенями под глазами Дженнифер походила на женщину, которая смирилась с судьбой. Она смотрела на угасающий огонь почти безжизненными глазами.

Я не слышала раздавшихся на лестнице шагов до тех пор, пока Дженни резко не повернулась к двери. Шаги приближались, я уставилась на дверь и подумала, что мои глаза выскочат из орбит. После показавшегося недолгим ожидания в дверях появился Виктор Таунсенд.

Мы с Дженни от изумления раскрыли рты. Она вскочила, а я продолжала лежать. Я могла лишь оставаться в прежнем положении и с удивлением смотреть на то, как изменился этот человек. Он выглядел точно так же, как после возвращения из Лондона. Виктор неподвижно стоял в дверях, не издавая ни звука, не выражая никаких эмоций, и печально, отрешенно уставился на Дженни. Она застыла, будто перед ней явился призрак, руки вяло повисли, рот чуть приоткрылся.