Хотя пища была вкусной, я потеряла аппетит, но все же ела через силу. Бабушка внимательно следила за мной, пока я клала в рот куски рыбы с тестом и хрустящую жареную картошку.

— Дорогая, твои волосы уже высохли?

— Похоже на то.

— Почему бы тебе не сесть у обогревателя и хорошенько не высушить волосы? Я не хочу, чтобы ты простудилась. Элси и Эд сегодня уж точно не приедут, они ни за что не выйдут из дома в такой густой туман.

Я снова посмотрела на окна и не поверила своим глазам. Раньше за окном виднелся дворик, кирпичные стены и похожие на скелеты розовые кусты, сейчас они скрылись из виду. Никогда я не видела такого густого, непроглядного белого тумана. Он напоминал вату.

— Когда он рассеется?

— Думаю, к вечеру. А теперь марш к обогревателю!

Я без большой охоты расчесала волосы перед обогревателем, мне не хотелось слишком приближаться к нему, поскольку в комнате и так было тепло. Но пришлось слушаться бабушку. Расчесывая волосы, я смотрела в голубое пламя обогревателя и думала о четверых Таунсендах, за которыми наблюдала здесь прошлым вечером. Слыша, что бабушка на кухне моет посуду (она меня туда не пускала), я взяла фотоальбом и открыла его на той же странице. Разглядывая эту фотографию, я почувствовала связь времен. Странное ощущение от зримого результата искусной работы мистера Камерона, которой я стала. Только подумать, эта фотография, уже пожелтевшая и хрупкая, пролежала в альбоме столько десятилетий, а я ведь всего несколько часов назад видела, как она появилась на свет. Какие злые шутки сыграло со мной Время! Замысловатые повороты, завихрения и течения великой реки Времени оставались загадкой. Вспомнились когда-то прочитанные слова: «Время течет, говорите? Да нет же! Увы, Время стоит на месте, а мы движемся». Может быть, в этих словах кроется объяснение? Не Время движется, а мы пролетаем мимо, пока оно стоит на месте? А если кто-то из нас найдет способ остановиться на мгновение, то мы сможем оглянуться назад…

— Где же ты это нашла?

Я вскинула голову.

— Что?

Бабушка устало опустилась в кресло, опираясь на трость. Может быть, более молодая бабушка существует прямо сейчас в другом измерении? Или же мне дано видеть лишь мертвых? Можно ли найти окно в наше собственное прошлое и увидеть себя молодыми?

— Я нашла его в малой гостиной.

— В гостиной?

Если я видела, как протекает прежняя жизнь Джона, Гарриет и Виктора, то окажусь ли я рядом при рождении собственного дедушки? Когда в игру вступит Дженни, а я в этом не сомневалась, и Виктор «возьмет» ее, неужели я тогда, короткое время спустя, увижу своего дедушку малышом?

— Бабуля, надеюсь, ты не думаешь, что я сую свой нос в чужие дела? Ты ведь недавно говорила об этом альбоме, и любопытство не давало мне покоя. Я подумала, что он может оказаться в той гостиной…

— Это Таунсенды. Я уже столько лет не видела его. Ну да, с той самой поры, как родилась твоя мать. Дай-ка мне взглянуть.

Я передала ей альбом и пыталась додумать свою мысль до конца. Неужели удастся и в самом деле увидеть своего дедушку малышом или же это возможно только в другой жизни?

Покрытые темными пятнами руки бабушки с трудом переворачивали ветхие страницы, от прикосновения ее пальцев осыпались углы бумаги. Она на мгновение задержалась на семейном портрете, снятом в гостиной, сначала глядя через очки, затем поверх них. Потом начала рассматривать другие фотографии, из которых лишь несколько, по ее словам, были ей знакомы.

— Здесь нет никого по линии твоего прадедушки и прабабушки, — сказала она, возвращая мне альбом. — Нет ни Виктора, ни Дженнифер, о которых я тебе говорила.

— Да, знаю. — Я осторожно положила альбом на колени. — Меня удивляет, почему их здесь нет.

— Ого-го! Здесь нечему удивляться, если вспомнить, как он поступил с ней и какой несчастной сделал ее. Но хватит об этом. Я больше не хочу говорить о Таунсендах. Не хочу бередить в этом доме самые неприятные воспоминания твоего дедушки.

При этих словах у меня невольно приподнялись брови. Что бы сказала бабушка, если бы узнала, что упомянутая история не только воскресла, а в самом деле снова разыгрывается в этом доме? Но я печально улыбнулась, снова взялась расчесывать свои длинные влажные волосы и вспомнила, что то самое происшествие, которое только что упомянула бабушка — «что он с ней сделал», — скоро можно будет увидеть.


Бабушка уснула, держа вязание на коленях. У меня в руках была книга, та, которую она чуть раньше дала мне, но книга осталась нераскрытой, я тоже стала ощущать на себе усыпляющее влияние послеобеденной поры. Густой туман за окном, тепло комнаты, тяжелая пища, которую мы только что съели, да еще напряжение от прошлого вечера — все вместе взятое погрузило меня в сладкую дремоту. Я откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. Слышалось тиканье часов. Когда оно прекратилось, я не забеспокоилась, а всего лишь подняла голову и открыла глаза.

В комнате появился Виктор Таунсенд. Его осанка и прекрасное лицо поразили меня. Как он мог казаться мне таким настоящим? Как могло случиться, что это видение из прошлого имеет плоть? Я рассматривала — его от сюртука отличного покроя до больших глаз, обрамленных густыми черными ресницами. Восхищали его широкие плечи и прямая спина, гордая голова с непослушными волосами, мужественное лицо, на котором будто запечатлелись печаль и уныние.

Виктор прислонился к каминной полке и в глубоком раздумье смотрел на языки пламени. Похоже, мысли удручали его, увиденное в пламени камина тревожило, трудно было удержаться от соблазна заговорить с ним. А все-таки что случится, если обратиться к нему? Он меня услышит?

Я не успела проверить это, поскольку в следующее мгновение Виктор поднял голову и уставился в точку позади меня. Холодный сквозняк, затем звук закрывающейся двери гостиной — сюда кто-то только что вошел.

Я осталась прикованной к креслу, боясь шевельнуться и упустить этот момент. Когда из-за кресла появился его отец и вдруг встал рядом со мной, я затаила дыхание. Оба некоторое время мрачно смотрели друг на друга, каждый обдумывал свои слова, каждый скрывался под маской недовольства, отчего я поняла, что для обоих наступил важный момент. Наконец Виктор нарушил молчание.

— Я пришел попрощаться, сэр, и просить вашего благословения.

Старший Таунсенд укрощал эмоции, держа руки по швам и сжимая их в кулаки, и, казалось, пребывал во власти сильного гнева. Я удивленно подняла на него глаза, он навис надо мной и тем не менее не подозревал о моем существовании. Он плотно сжал губы, в них не осталось ни кровинки. Виктор ждал, что скажет отец. Вся его поза выражала надежду. Что происходило в его голове? Страдал ли Виктор так же сильно, как и его отец? Они мне казались двумя противниками. Если бы только один из них хоть немного унял гордость, если бы только один из них…

— Как ты смеешь просить моего благословения после того, как пошел против моей воли? голос мистера Таунсенда прозвучал, удивительно напряженно, будто он вот-вот в любую минуту задохнется.

Но Виктор не испугался. Пока он взглядом сверлил отца, я ощутила, как меня охватил невероятный приступ боли, на меня нахлынули чувства огромной силы, они казались почти осязаемыми. Гнев, охвативший и Виктора, и его отца, заполнял комнату и опускался на меня, словно тяжелое облако. Он хлынул на меня, вызвав прилив любви, преклонения, преданности, разочарования и подавленности. Мне хотелось кричать, сказать, что их упрямство отдает ребячеством, а любовь, испытываемая друг к другу важнее всего, и если только один из них хотя бы на мгновение проявит смирение, то оба смогут избежать этих невыносимых мук. Но я не могла вмешиваться, ибо то, что происходило сейчас, случилось уже давно. Я стала свидетельницей события, происходившего почти сто лет назад, и ничего не могла изменить. Мне было дозволено только наблюдать.

— Мне жаль, что вы не понимаете, сэр, — наконец сказал Виктор тоном, в котором звучали нотки собственного поражения. — Я желаю поступить в королевскую больницу, преподавать и заниматься исследованием, как когда-то поступил мистер Листер, поскольку чувствую, что я там нужен и таково мое призвание.

— Твое призвание здесь! — выкрикнул мистер Таунсенд. — Оставаться вместе с семьей в собственном доме. Как можно уезжать, чтобы спасать шотландцев, когда ты нужен живущим здесь?

— Сэр, в Уоррингтоне достаточно врачей, а когда я получу степень, я отправлюсь прямо в…

— Ты можешь отправиться туда прямо сейчас, мой милый. За мои деньги ты можешь отправиться прямо в ад! Что у меня за сын, который ни в грош не ставит благосостояние собственной семьи! Джон остался, и его нам ниспослал сам бог. Он один повиновался воле отца.

— Сэр, у меня есть своя жизнь, — сказал Виктор с большим самообладанием.

— Да, и для этого ты должен повернуться спиной к своей семье. Я с самого начала был против того, чтобы ты стал одним из этих кровопийц. Но теперь пора бы взяться за ум и остаться с теми, кто тебя любит. Но я не стану тебя умолять, нет, мой милый, и я больше не стану разговаривать с тобой! Настанет страшная расплата, когда придет время подводить итог тому, что ты натворишь, вскрывая трупы и суя свой нос в…

— Тогда до свидания, сэр, — Виктор протянул руку, его лицо побледнело и выглядело суровым при свете камина.

Старший Таунсенд стоял неподвижно, разрываясь между любовью и гордостью, но, не сказав больше ни слова, повернулся и вышел. Я уставилась на Виктора. Он стоял словно изваяние, его рука повисла в воздухе, и мне захотелось произнести слова, которые могли бы его успокоить. Когда он наконец исчез из моего поля зрения и вместо ревущего камина появился газовый обогреватель, я невольно закрыла лицо руками.

Бабушка вздрогнула и проснулась.

— Да? Да что случилось?