Разумеется, все, что он видел, было совершенно реальным, хотя и странно, что, ежегодно наезжая в Эскот, он ни разу не забрел в этот милый сельский уголок.

Как хорошо оказаться в таком спокойном месте! Однако удивительно: все здесь такое ухоженное, а вокруг — ни одной живой души.

Он помнил, что в других местах, где ему приходилось останавливаться, невозможно было укрыться от несмолкаемого скрипа колес, от снующих туда-сюда громко переговаривающихся конюхов и слуг и от общего ощущения суматохи.

Медленно, чтобы как следует оглядеться, граф доехал до специальных столбов, к которым полагалось привязывать лошадей.

Конюх спрыгнул с запяток и подбежал навстречу хозяину, как раз спустившемуся на землю.

— Надо кого-нибудь найти, Джим, — сказал граф Треварнон, — чтобы лошадей отвели в конюшню.

— Они небось вон там, милорд, — ответил Джим, махнув рукой.

Посмотрев в указанном направлении, граф заметил крышу какого-то строения, скрываемого деревьями.

— Пойду спрошу, — сказал конюх.

Граф вошел в незапертую дверь дома и оказался в холле с резными панелями, откуда деревянная лестница вела на второй этаж.

Он сразу же почувствовал сладковатый цветочный аромат и заметил букет белых и алых роз на изящном столике у подножия лестницы. Этот дом начинал ему нравиться не только снаружи, но и изнутри.

Треварнон почувствовал, как на него прямо с порога пахнуло спокойным уютом.

«Интересно, у Лэнгстона есть мать? — подумал он. — Наверное, старая леди следит за порядком в доме».

Пройдя через холл, он оказался в гостиной.

На всех столах и столиках стояли букеты, а французские окна выходили на газон, поражавший буйством зелени и всевозможных цветов. Просторные клумбы с малиновыми рододендронами перемежались кустами белой сирени, чуть дальше виднелись шпалеры из вьющихся роз.

Отвернувшись от окна, граф стал разглядывать комнату.

Все предметы в ней были несколько поблекшими, но в то же время выдержанными в самом изысканном вкусе.

Картины на стенах не мешало бы протереть, рамы освежить. Бегло осмотрев их, граф Треварнон взял на заметку, что позднее их стоило разглядеть повнимательнее.

Обернувшись назад, он заметил приоткрытую дверь и вошел в библиотеку. Едва переступив порог, граф решил, что никому не уступит эту комнату.

Он был совершенно очарован покойными кожаными креслами и массивным письменным столом, стоявшим как раз так, чтобы на него падал свет и в то же время не слепил глаза тому, кто за ним сидит.

Гость все еще не встретил ни одной живой души. Несомненно, кого-то можно было найти на кухне, но, желая получше познакомиться с домом, где ему предстояло провести будущую неделю, граф Треварнон, инстинктивно стараясь двигаться потише, стал подниматься по лестнице. Он заметил, что каждый из столбиков, на которые опирались перила, в прошлом украшала резная дубовая фигура, но теперь часть из них была повреждена, а некоторые фигуры потерялись.

Он с одобрением отметил, что перила — подлинной старинной работы, дерево от времени приятно потемнело, приобретя особый теплый оттенок, а острые края на резьбе как бы чуть округлились, исполнившись особого благородства линий.

По обе стороны лестницы висели картины. Поскольку в основном это были портреты, можно было предположить, что на них изображены предки молодого Лэнгстона, пожалуй, в них даже улавливалось некоторое сходство с теперешним хозяином этого дома.

Поднявшись по лестнице, граф Треварнон оказался перед выбором. С площадки можно было пойти либо направо, либо налево. Он повернул налево и, миновав темный коридор с низким потолком, оказался в длинной галерее.

В елизаветинские времена такие галереи было принято строить в каждом доме. В длинные холодные зимы сюда выставлялись кровати всех членов семьи, теснившиеся вокруг большого камина. Не тогда ли вошли в моду глухие пологи? Задвинув такой полог, можно было почувствовать себя будто в отдельной комнате.

В одном из замков Треварнона была очень похожая галерея. Всякий раз, приезжая туда, он пытался представить себе своих предков, пытающихся согреться зимой у пылающего очага. Почетные места, поближе к огню, отводились старшим, самым важным членам семьи.

Пройдя полгалереи, Треварнон обернулся и вдруг увидел в противоположном конце тонкую женскую фигуру в белом платье.

«Наконец-то кто-то сможет ответить на мои вопросы», — подумал он.

Но не успел граф и на шаг приблизиться к женщине, как она исчезла из виду.

В первое мгновение ему показалось, что, не заметив его, женщина, очевидно, села на диван в конце комнаты.

Но, обойдя галерею заново, он убедился, что она — пуста.

— Уж не грежу ли я? — задался вопросом Треварнон. Остановившись там, где, как ему показалось, мелькнула женская фигура, граф Треварнон услышал, как кто-то окликнул его сзади:

— Здравствуйте, сэр! Треварнон обернулся.

Перед ним стояла костлявая пожилая женщина в белом фартуке, надетом поверх серого платья. Сделав реверанс, она продолжала:

— Я думаю, милорд, что вы — тот самый граф Треварнон, который снял Лэнгстон-Мэнор на время состязаний. Сэр Джерард предупредил меня о приезде вашей милости, но вы явились раньше, чем мы предполагали.

— Я надеюсь, что не доставил этим вам лишних хлопот, — поспешил заметить Треварнон, всегда вежливый со слугами. — Мне захотелось убедиться, что все готово к приему моих гостей.

— Надеюсь, что все в порядке, однако нам ужасно не хватает рабочих рук, как вас, несомненно, предупреждал сэр Джерард.

— Да, он мне об этом говорил, — кивнул Треварнон. — Но скоро сюда приедет мой дворецкий, а с ним — множество слуг, которые смогут выполнить все, что потребуется.

— Спасибо, ваша милость, — с достоинством поблагодарила Нэтти. — Не угодно ли вам осмотреть спальни?

— Я как раз намеревался попросить их показать.

Нэтти жестом пригласила графа следовать за ней и повела его прочь от длинной галереи.

Граф Треварнон сомневался, стоит ли ему упоминать молодую женщину в белом платье, которую он заметил издалека, но счел за лучшее умолчать о ней и спросил о другом:

— Не скажете ли вы, кто есть в этом доме, кроме вас?

— Только старушка Бетси, милорд. Она немного помогает на кухне. Еще Якоб делает, что его попросят, носит уголь и воду и готовит ванну.

Треварнон молчал, а Нэтти между тем продолжала:

— А в конюшне работают Эббот с внуком. Джем, Эббот-младший, будет выступать на нашей лошади на скачках!

По ее тону граф Треварнон понял, что великолепие его животных не вызывает у Нэтти неловкости за хозяйскую, возможно, посредственную лошадку. Было ясно, что эта сухопарая женщина не собирается проявлять подобострастия перед кем бы то ни было.

Он отвечал с мимолетной улыбкой:

— Может быть, теперь вы назовете себя и скажете, кто вы в этом доме?

— Я была няней сэра Джерарда, разумеется, когда он еще не носил этого титула, а был ребенком. В детстве он не мог выговорить «няня», а называл меня Нэтти, и с тех пор это имя ко мне пристало. Вы тоже можете меня так звать.

— Хорошо, значит, я буду звать вас «мисс Нэтти», — согласился Треварнон.

— Благодарю вас, милорд.

Несмотря на всю независимость, няне явно польстило вежливое обращение с прислугой столь важного гостя.

— Вот это главная спальня, — Продолжала Нэтти. — Мы подумали, что вам здесь будет удобнее всего. Она предназначена для владельца имения, но сэр Джерард все никак сюда не переберется, предпочитая оставаться в своей комнате, где спал еще мальчиком.

Вопреки опасениям Демелсы, граф Треварнон по достоинству оценил и старинную кровать с ее прелестными выцветшим пологом и покрывалом из некогда дорогого бархата, и изящество старинной резьбы, и безыскусную прелесть алых роз в букете на туалетном столике.

— Цветы, расставленные по всему дому, просто очаровательны, мисс Нэтти, — не преминул заметить граф Треварнон. — Кому я обязан этой красотой? Уж не вам ли?

— Я составляю букеты, когда выдается свободная минута, милорд.

Узнав у Нэтти, где находятся конюшни, граф Треварнон сбежал вниз по лестнице и перед входом в дом встретил своего конюха Джима, которому Эббот успел показать, куда отвести лошадей.

Граф Треварнон пошел в конюшню лично осмотреть, где будут размещаться остальные лошади.

Конюшня оказалась, на удивление, просторной и удобной. Он вовсе не ожидал таких замечательных условий. По правде говоря, только в одном очень богатом доме в округе Эскота ему доводилось видеть что-то подобное.

Когда Треварнон осматривал конюшню, прибыли лошади.

Пока их размещали по стойлам, пока граф осматривал Крусадера и убедился, что жеребец находится в отличной форме, прошло немало времени.

Вернувшись в особняк, граф Треварнон застал там своего дворецкого со всеми его подчиненными, которым он раздавал приказания тоном генерала, командующего подготовкой к сражению.

Поскольку до приезда гостей делать было нечего, Треварнон отправился в сад, полюбовался цветущими рододендронами и подошел к деревьям ракитника, которые в детстве называл «золотым дождем».

Гуляя в этом тихом благоухающем уголке, он почувствовал себя так, будто попал в какое-то сказочное прошлое, в те времена, когда этот мир населяли гномы и феи, а из людей на земле жили только рыцари и прекрасные дамы.

Маленьким мальчиком он любил рисовать огнедышащих драконов, живших в лесу, как рассказывала ему няня, и эльфов, скрывавшихся в горах или в дуплах деревьев. Эти смешные рисунки и сейчас хранились у его старой няни, составляя для нее величайшее сокровище.

Казалось, этот тихий уголок никак не вписывался в атмосферу Эскота, где во время скачек публика развлекалась не только на ипподроме, но и на званых вечерах и балах, шедших бесконечной чередой, а мужчины устраивали попойки и с головой уходили во все виды азартных игр.

Эти развлечения уже начинались. Однако здесь было слышно лишь мелодичное воркование лесных голубей, шелест листвы под легким ветерком да изредка — шуршание, когда в зарослях цветов пробегал какой-то мелкий зверек, скорее всего — полевая мышь.